Иванов мост

Жил был Иванушка. И была у него невеста Марьюшка. Решили они пожениться, и, в знак обоюдного согласия, Иван подарил Марье колечко. С виду оно было самое что ни на есть обыкновенное. Но стоило солнечному лучу его коснуться, как во все стороны от кольца радуга разливалась. Старики, говорили, что это любовь Ванина силу свою являет.

Прознали про то колечко подруги Марьюшкины, и ну к ней приставать: покажи, да покажи. А она – ни в какую.

– Нельзя, – говорит.

– Почему? – спрашивают.

–Да, потому! Потому, что не хочу. Нас это только с Ваней касается.

Марья-то гулять с ними давно уж перестала, как они с Иваном помолвились. Вот приятелки и стали думать, как бы её из дома выманить, может, тогда им удастся со стороны взглянуть на колечко и полюбоваться им. Однажды позвали девки – подруженьки Марью на пригорочек на солнышке понежиться, да про то, про сё покалякать.

Марьюшка не хотела идти, тут матушка встряла:

– Иди, доченька, проветрись, а то всё дома сиднем сидишь, Ивана ждёшь, а он болтается не знай где..

Ладно, согласилась, пошла. Пришли на пригорочек, расстелили платочки на травку зелёную, сели и давай языками чесать. Марья, так, та – всё молчком. Солнышко припекло, она легла и рукой лицо эдак прикрыла, а колечко как заиграло, да как засветилось. Вот девки увидали, наконец, это чудо и ахнули.

– Что же ты, подруженька, такую красоту прятала от нас, посмотри, как оно на солнце переливается, сколько радости в нём и счастия! Тебе только и надо, что по улицам ходить, да за погляд деньги собирать.

Посмеялись, конечно, от души, а девкам так и неймётся разглядеть его поближе.

– Ну, что покажешь?

– Так и быть смотрите, радуйтесь.

К одной руку протянула до самого носа, показала, к другой, к третьей. Дошла очередь до тех, кто сидел от неё поодаль. И так не хотелося Марье вставать, так её от жары разморило… Вот она и говорит подружкам:

– Сами подходите, я вам здесь покажу.

– Ишь! Ты вон потянуться к нам ломишься, а нам каково?! Чтоб ни кому накладно не было, ты дай нам колечко, мы поглядим и отдадим обратно. А ежели кто из нас вздумает себе прибрать Ванину любовь вместе с его подарочком, так мы её тут же за волосы оттаскаем.

Опять хохот, смех, а кольцо так и сияет радужными лучами, отчего девкам ещё веселее становится. Вот сняла его Марья с руки, подала подруженьке той, что справа. Та осторожно пальчиками берёт и жмурится, уж больно ярок свет. За ней – другая, она тоже с трудом выдержала блеск, скорее третьей передала. Очередь дошла до самой последней, до сонной Алёны. В деревне её прозвали «богами избранной». С измальства не хотела девка шевелить ни мозгами, ни ногами, ни, тем более, руками. За что ни возьмётся, всё делает медленно, пока у неё то самое дело проворные сёстры не отберут и скорее сами доделают. И не смотря на её нерадивость, Алёнина жизнь худо-бедно складывалась путями, непонятными людям, но известными богам.

Девушка, что передала ей кольцо, упредила, чтобы она крепко в руках его держала. Алёна согласно головой кивает, но пальцы еле шевелятся… В обчем, только она протянула кольцо обратно, как оно из деревянных её рук выпало и покатилось, по камням, прямо к берегу. Речка там текла хоть и не широкая, но глубокая и быстрая. Увидала Марья, что тут приключилось с ейным кольцом, кинулась его догонять, да только пригорочек-то крут оказался. Марья чуть было не сиганула с обрыва. Хорошо, девки за косу её удержали.

А колечко Ванино, знай себе, катится, подскакивая, всё дальше и дальше по камням. Один камень – валун уж больно большой оказался, и кольцо, налетевши на него, подпрыгнуло и отлетело аж до моста перекинутого через реку.

В ту пору по нему заморская богиня нелепостей плелась. Шла она с ярмарки домой, волокла на плечах мешок с обновками. Сколько ж она на сей раз нелепостей себе приглядела, ни в чём себе не отказала! Идёт, по сторонам не глядит, под ноги уткнулась и что-то бормочет.

Вдруг видит, прямо к ней колечко катится, свет от него – радугой во все стороны. Смекнула богиня, что не простое кольцо-то, а – с любовью. Обрадовалась и без всякого сожаления скинула с себя поклажу. В мешке там что-то звякнуло, потом хрустнуло, может, разбилось что. Но ничего не слышала богиня, скорее кольцо схватила, подняла над головой, чтобы оно ещё ярче засияло, и ну давай кружиться и плясать в его лучах от радости. Усталости – как ни бывало!

Девки ей с пригорка кричат во всё горло, руками машут, а она их не слышит. Ну, или слышать не хочет… Всё глядит на кольцо, любуется, глаз оторвать не может. Марья обрадовалась было, что кольцо не в реке утопло, откуда его точно никто не подымет. Но лишь увидала, как богиня выплясывает, рассудила, что дело – не ладно. Заметалась на месте, скорей начала спускаться к реке. Да только богиня не стала её дожидаться, повертелась, покружилась и исчезла.

Унеслась в божественный мир, применила тамошнюю магию, и – с концом. А мешок оставила, да и зачем он ей, от него у богини спина разболелась, ноги одервенели. Прибежала Марья домой вся – в слезах, а там её Иван дожидается. Бросилась она ему на шею и плачет. Стал он допытываться, что стряслось, ну, она ему всё и рассказала. Плохая молва за этой приметой в народе водится: потерять любовное колечко – не к добру, не видать молодым счастия семейного.

Иван не долго думая, тут же за кольцом в дорогу снарядился. Пойду, говорит, кольцо верну, эту примету, быстро обнулю и всё в порядок приведу. Марья обрадовалась, обняла Ивана: какой, говорит, ты у меня добрый, славный! Будущая тёща тут же ему пирожки горячие в дорогу напекла. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается.

Вышел Иван за порог, дошёл до края деревни, и тут вдруг спохватился, что сперва не спросил у стариков, в какой стороне мир богов расположен, и как ему до него добраться. Ох, как не хорошо возвращаться, подумал Иван. Как раз почти возле самой раздорожицы стояла высохшая изба, с тремя схранёнными досками вместо кровли. Ветер гулял, как вздумается, бревно ссохлось, посерело, прорехи между брёвнами – как во рту у старухи. Вместо дверей давно уж бурьян высоченный пророс.

Мальцом он с ребятами тут ночью ходил, слышал, как изнутри кто-то бормочет и вздыхает. Забоялись они тогда до смерти, и с тех пор не появлялись тута. Старики сказывали, что хозяин той избы – неупокоённый дух первого поселянина. То ли он богам чем-то не приглянулся, то ли – что, вот они его и не берут к себе. Но была от него и польза великая: злых людей он от деревни спроваживал, пройти не давал, добрым благоволил, вспомогал в чём мог. Деревенским самим не больно-то хотелось испытывать, какая из этих категорий к ним ближе пристанет, а потому вокруг то место обходили.

Иван, помятуя слова стариков, раздвинул высокий бурьян и вошёл внутрь избы. Стоило ему перешагнуть через порог, как стены, двери, пол, потолок, ставни тут же восстали. Не смотря на то, что снаружи день только зачинался, изнутри в окнах было черным-черно. Иван опасливо оглянулся, вошёл, дверь за собой прикрыл. Как глаз к темноте приобвык, он разглядел в углу полыхающую свечу, а возле неё кто-то шептал да охал. Иван затрясся, не может с места сдвинуться, языком пошевелить. Замер на месте. Тот, кто вздыхал, услыхав Ивана, замолчал, прислушался, затем поднялся и зашагал тяжело по скрипучим половицам навстречу нежданному гостю, шаркая по полу подошвами.

Старик с длинной белой бородой оказался слишком высоким для своей избы, потому переломился в поясе, чтобы выстоять. Тут вдруг он скомандовал Ивану: