Оказавшись на высоте две тысячи шестьсот метров, я никак не могла определить, насколько мой нос принял новые параметры условий, в которых мы жили. Со вчерашнего вечера у меня сильно слезились глаза. Казалось, что зрачки готовы покинуть глазницы вместе со слезами. Глаза едко резало, а боль, исходящая от них, откликалась где-то в области висков.

Подъём в гору я начала не спеша и с полной уверенностью в том, что идти до храма Электрического Шивы всего ничего. Плиты ступенек скоро сменились корнями деревьев, что ломали камни и создавали трещины в земле. Ставить на них ноги было не очень удобно. Чуть приподняв подол юбки, я направилась к тропе.

Моя группа повернула с основной тропы на более узкую, идущую влево от леса. Отклонение от маршрута спровоцировала первая и последняя уборная на маршруте. Поняла я это только тогда, когда прошла полпути к цели многих туристов, путаясь ногами в корнях дерева.

Азат предложил мне помощь и протянул руку, которую я проигнорировала, разворачиваясь обратно. Тропинка не настолько сложная, чтобы я позволила себе принять помощь без психологических затруднений.

Весь обратный путь к тропе, ведущей в гору, я слушала лекцию Азата о том, что, если мне предлагают помощь, нужно её принимать. Но я не хотела её принимать. Считала, что есть какой-то лимит на получение помощи, а растрачивать его в местах, где я могу медленнее, но самостоятельно, мне не позволяла гордость.

– Каждый может идти так, как ему удобнее, сам по себе или с кем-то, если хотите пообщаться, – сказал он нашей группе, когда женщины вернулись на тропу.

Мы то очень далеко уходили друг от друга, занятые своими мыслями, то снова собирались вместе. Я наблюдала за порхающими с ветки на ветку птичками, другими туристами, паломниками и индийской молодежью. Все поднимались наверх, и возникло ощущение, что только я не понимаю сакрального смысла мероприятия. Непрерывный поток в гору напоминал разноцветную реку из людей, желающих приблизиться к святыне и воздать почести Шиве.

Мы останавливались отдохнуть, присаживаясь на пни поваленных деревьев или корпусом опираясь на валуны, покрытые густым мхом. Хвойная подстилка на тропе сменялась насыпями острых камней, легко скатывающихся от неловких прикосновений подошв. С крутых склонов сползала запутанная паутина кустов и сухих корней. Каменные ступени рядами уходили вверх и исчезали в глубине леса. Тропинка легко ускользала от них в сторону и вела людей по обрывистым краям скалы.

Вскоре моя рука по повелению Азата очутилась в руке Чату. Теперь он путешествовал вместе с нами за компанию. Скорость моего движения увеличилась вдвое. Русский язык Чату знал примерно так же, как я английский. Я развлекла себя попыткой поговорить с ним, но ничего толкового у нас не вышло. Узнала, что он буддист, вегетарианец и любит кошек.

Постепенно я привыкала к новой для себя среде. Проходящие мимо паломники, их разговоры между собой, бросающиеся в глаза пёстрые платья женщин и разбавляющая местный колорит современная музыка, кричащая из переносных колонок у подростков, – всё это объединяло и нашу группу, позволяло нам стать полноценными участниками шествия. Нас как будто вырезали из одного журнала и вклеили в другой, но так сложилось, что цвета и стили журналов совпали.

Чату привык быть первым, поэтому мы почти летели к вершине горы. Обычно я летела, чтобы догнать, а теперь мне приходилось время от времени тянуть его за руку назад с ключевым словом подъёма: «Подождём?». Когда нас догоняли, Чату спешил вырваться вперёд.

При сложных подъёмах в горы моё сознание всегда успокаивалось и выстраивало чёткую линию мыслей, а бесполезный шум исчезал из головы. Мысли обдумывали сами себя, давая голове отдохнуть. Процесс был чем-то схож с занятиями йогой. Тело концентрировалось на самом себе и своих ресурсах. Не споткнуться, не упасть, правильно поставить ногу и перенести вес – восхождение занимало сознание и позволяло забыться. Я никогда не думала о том, зачем мы собственно поднимаемся, мне нравился сам процесс и то, что происходило в это время у меня внутри.

От своеобразной медитации я отвлекалась, когда чувствовала, что мы с Чату ушли от остальных слишком далеко. Пока я больше нуждалась в объединении с группой, а не в её расщеплении.

Лес становился плотнее, тонкие стволы сосен выстраивались вдоль тропы в ровные ряды. Сквозь нас проплывали дымчатые облака, а температура воздуха упала на несколько градусов. Облака мешали разглядеть, что же там, впереди, к чему мы всё это время поднимались. Мы в прямом смысле слова погружались в непроницаемое облако. Я не видела собственные ноги и руки. Наклоняла голову вниз, смотрела вверх или перед собой, но натыкалась на тёмно-серую мглу. Скрипели взъерошенные вороны. Угольными пятнами они пролетали у нас над головами и скрывались в тумане. От сосен веяло сыростью. Паломники и туристы исчезали в облаке прежде, чем успевали обогнать меня.

Мы вышли на опушку леса. Резкие порывы ветра заставили облако исчезнуть, и взору открылись цветущие сочной зеленью холмы со множеством протоптанных ногами и копытами лошадей дорог. Я не успела толком ничего разглядеть. Ветер привёл с собой ещё одно облако, и нас окружила свинцовая пелена загадочности.

Чату что-то спросил меня, и, прежде чем понять услышанное, я ответила «да». Что «да» я узнала, когда он полез в рюкзак и достал флисовую кофту. До сознания дошло, что меня спросили: «Холодно?». Поскольку я и вправду замёрзла, то правильно сделала, что согласилась. Пока я надевала кофту, нас догнала наша группа.

Облако растаяло на ветру, открывая холмистую местность и вереницу людей, поднимающихся вверх по ветвистым тропинкам. Жёлтые плащевые палатки, горящие робким огнём костры, одетые в свитера и куртки туристы, привязанные к вбитым в землю кольям лошади с поклажей на спинах, – мы попали на перевал.

Чату понёсся вперёд, как только я взяла его за руку. Юбка на удивление не мешала быстро переставлять ноги, прыгать по кочкам и переступать через овраги, встречающиеся на пути.

Пронизывающий ветер вместе с облаками отгонял тепло, и я ёжилась под холодными порывами. Утыкалась себе под ноги, но во время непродолжительных остановок после преодоления очередного холма могла осознанно пропускать через себя облака, смотреть на других людей и пологие склоны изумрудных холмов. Ползущие по земле облака погружали нас в молочную мглу, рассеивались и исчезали в воздухе.

Ступив с травы на взъерошенную подошвами многочисленной обуви землю, я увидела, как в растворяющемся облаке проявляются черты каменной арки, врастающей в гору узкой дугой. Одни люди обходили её, другие проходили прямо под ней. Она олицетворяла нечто собирательное и независимое, как портал в другой мир.

До ушей донёсся звон колокола, самодостаточный и напоминающий только себя самого, не вызывающий никаких ассоциаций. Под ногами скользила плитка, по которой совсем скоро пришлось идти босиком – мы ступили на святую землю. Её холод обжигал стопы.

Я искала наиболее ровные участки земли без камней и сломанных веток деревьев. Когда чувствовала под стопами что-то лишнее, у меня случались серьёзные затруднения с передвижением. Тело чувствительно реагировало на любые соприкосновения с миром, и мне приходилось искать для него наиболее мягкие пути передвижения. Его чувствительность касалась не физического дискомфорта, а напрямую болезненно воздействовала на нервную систему, и к буддистам меня приближало истинное знание того, что такое медленное всепоглощающее страдание.

Внимательно следя за тем, чтобы не наступить на что-то крайне неприятное, я продолжала идти по холодной плитке и пыталась осознать, где я сейчас нахожусь, что-нибудь почувствовать по отношению к этому, забыть про себя.

Напротив входа в небольшой храм стоял деревянный шпиль с трезубцем наверху, а так же шивалингамы7 и облитые густой жидкостью статуи. В ноздри ударил кисло-сладкий запах приношений Шиве. Дым костра чёрной змеёй струился в небо, смешиваясь с тучными облаками.