– Привет, я Сима, – неуверенно произнесла тогда она, пытаясь изобразить некое подобие улыбки.
– Привет, я Вера, -
– Вы не могли бы подсказать, когда появится та размалеванная дива, которая тут играет главную роль? А то я первый день ассистирую, надо не упасть в грязь лицом, так сказать, – тут Сима заливисто рассмеялась.
После того, как Вера призналась, что это она – та “размалеванная дива”, Сима почти не растерялась. Этим она запомнилась Вере как искренняя и непосредственная собеседница, что было редкостью на подобных съемках. Неудивительно, что девушки разговорились. Оказалось, что Сима только начинает свой путь в кино, и снимает крохотную квартиру далеко от центра, в пригороде, параллельно умудряясь помогать пожилым родителям, которые живут где-то в глубинке.
Очень скоро оказалось, что Вера – не просто “размалеванная дива”, а Сима не просто бедная ассистентка – серая мышь. На том и сошлись. Непосредственные легкие разговоры с Симой были свежим воздухом для Веры во время съемок. Кроме того, ей импонировало, что Сима совершенно не разбиралась в кинематографе и даже фильмов самой Веры не видела. А значит, она не умела пускать эти тонкие точные шутки, бьющие прямо в цель и подкупающие ничего не подозревающего адресата. Она также толком не умела льстить, и даже наоборот – порой окатывала Веру холодным потоком критики.
– Слушай, мать, ну эта сцена вообще ни о чем. Ты в ней как рыба мороженая. Я надеюсь, еще будет пересъем?
Иногда она подкалывала Веру, иногда вполне справедливо подбрасывала меткие замечания. В мире всеобщего лоска, лести и глянца, откровенность и наглость Симы стали для Веры чистой отдушиной, словно где-то в пустыне пробили родник, и он бьет без конца, освежая накалившийся воздух.
Как только Вера позвонила ей и рассказала о том, что крупно поругалась с отцом, Сима сказала только одно:
– Отличный повод тебе наконец заехать ко мне на хату.
Вера согласилась. Ей не хотелось ехать к своим старым знакомым – все они знали ее отца и работали с ним.
Чтобы отвлечься от стремительно беднеющего города за окном, Вера включила наушники и ее сознание заполнила легкая ненавязчивая музыка. Это был новый альбом Макса – Вера его обожала. Только Максим умел своей музыкой пересобирать хаос мыслей в голове Веры и выстраивать его в какой-то ему одному понятной последовательности. Она не была уверена, что любит самого Макса, зато могла часами слушать его музыку. По видимому, Максиму было достаточно этого, чтобы чувствовать себя любимым целиком, так что можно сказать, их отношения балансировали на семи нотах. Вера откинула голову назад на мягкую спинку кресла и закрыла глаза, чтобы недолго подремать.
Из полусна Веру вырвал резкий шум и резкий толчок, словно вагон запнулся на кочке. Затем, он замедлился и остановился. Вера выглянула в окно – в поле ее зрения попало несколько домов – все они имели вид полузаброшенный и утопали в зарослях деревьев. Все вокруг укутывал серый туман. На горизонте возвышалась пара труб нефтеперерабатывающего завода – их дым застилал небо вокруг себя ровным полупрозрачным грязным покрывалом. Вера запустила навигатор – она уехала на пару остановок дальше, чем было нужно. Она наскоро проверила свои вещи, застегнула брендовый яркий рюкзак и набросила лямку на плечо, готовая выйти из поезда, чтобы вернуться назад. Но ее остановила какая-то возня в тамбуре, сопровождавшаяся ударами, криками и матом. Вера вжалась в сиденье и постаралась спрятаться за креслом перед ней, сместившись как можно ближе к окну. Оттуда ей прекрасно был виден вход из тамбура.
После того, как поезд окончательно встал и его звуки смолкли, а возня в тамбуре прекратилась, двери разъехались с металлическим навязчивым жужжанием. В проеме показалось несколько человек: четверо стояли в проходе, а один держал распахнутые дверцы и деловито озирался по сторонам. Это был молодой еще парень, лет 26, с темными взъерошенными волосами, и в темной же одежде, похожей на военную экипировку черного цвета. В его широких скулах и широких, чуть сутулых плечах читалась вымершая уже красота мужчины-воина, которая осталась жить разве что в аудиозаписях старых книг. На его лице виднелся не глубокий косой шрам. Да, раньше такое нравилось женщинам, но Вера, конечно, принадлежала к другому поколению людей, и ничего такого в голову ей не приходило.
Спутники “Шрама” (как про себя прозвала его Вера) были примерно его ровесниками, и среди них было трое парней и одна девушка. Вера не могла понять, что ее так смущает в их внешности, пока не присмотрелась к ушам: на месте, где должны были быть наушники, у всех четверых, кроме Ратмира, зияли темные, некрасивые раны. Это смотрелось почти уродливо, особенно на фоне того, что это обстоятельство, похоже, никого из чужаков не смущало.
Когда Шрам раздвинул двери, из-за них тяжело вывалилось тело взрослого мужчины, с мягким стуком опустившись на пол. Кажется, он был без сознания. Какая-то женщина вскрикнула, но никакой реакции на ее крик не последовало.
Шрам, оценив ситуацию, после небольшой паузы, сделал шаг в вагон. Люди наблюдали за ним.
– Сюда уже едет полиция! – слабо выкрикнула какая-то старушка из середины вагона.
– Это верно, – произнес парень со шрамом. – Значит у нас совсем мало времени. На пол!
Поначалу от шока его мало кто принял всерьез, и люди в большинстве своем так и остались сидеть, словно загипнотизированные кролики перед змеей, и только пара человек неловко скатилась на колени. Тогда парень достал нож откуда-то из недр своего одеяния. Люди заметно поспешили, Вера сомневалась.
– Мой отец… – начала она и замешкалась.
Стоит ли говорить о нем? Мысли в голове сновали непривычно медленно, словно страх опьянил ее. Да и Шрам не дал ей продолжить.
– На пол! – почти рыча повторил он так, чтобы было слышно всем.
Люди стали ложиться, стараясь уместиться за рядами, задвинув как можно большую часть своего тела под кресла. По крикам и шуму, доносившимся из соседних вагонов, Вера понимала, что в них происходит примерно то же самое. Похоже, это был организованный захват поезда. Остальные спутники парня со шрамом тоже достали ножи, и вот вся компания зашла в вагон. Где-то заплакал ребенок, послышался сдавленный кашель.
– Это они… – прохрипел пожилой мужчина, который сидел напротив, а теперь лежал прямо возле Веры.
Его лицо было повернуто в ее сторону, губы испуганно трепетали, как будто старик проговаривал какую-то молитву.
– Кто? – одними губами спросила Вера.
– Создатели, – в такой же манере ответил ей мужчина.
Без лишних разговоров группа в черном начала обход. Первым начал действовать парень со шрамом. Вера лежала сразу во втором ряду, почти у самых ног парня, так что она и старик были главными кандидатами на первую жертву. Почему-то парень решил начать со старика. Он наклонился к нему, заслонив от Веры все происходящее, и начал совершать какие-то манипуляции с ножом у самого лица бедного мужчины. Послышались его крики и стоны, Вера увидела капли крови, брызнувшие на пол. Все ее внутренности сжались от страха. Может быть уже пора назвать имя ее отца? Когда через считанные минуты парень поднялся, Вера снова увидела мужчину, уши которого были окровавлены. Она долго пыталась понять, что изменилось, пока не поняла, что из ушей старика были вырезаны наушники. Вместо них виднелись небольшие раны, из которых сочилась кровь. После того, как парень выпрямился, его товарищи тоже принялись за работу. Вагон наполнили новые крики, возгласы и стоны, мольбы. Шрам, судя по шагам и дыханию, остановился прямо над ней. Вера вжалась в грязный пол, затаив дыхание. Ей было не жаль отдать все, что у нее было при себе, но она боялась не вынести боли.
Вот он уже сел на корточки и она почувствовала как его колено чужеродно упирается ей в бок. Она хотела что-то сказать, прямо сейчас. Прокричать, если потребуется, но все дыхание и весь звук ушли из ее горла. Так бывает, когда вдруг накатывает паника, и ты замираешь, будто загипнотизированный, перед лицом катастрофы.
