– Похож, – протянул герцог, задумчиво проводя большим пальцем по щеке.

Медленно поднялся и не спеша обошел стол, приблизившись к юноше на расстояние шага, приподнял указательным пальцем его подбородок, рассматривая, словно жеребца.

– Определенно похож.

– Марк Ирпийский… – гневно начал было Этруско.

Но герцог отмахнулся и продолжил:

– Расскажете нам, граф, где вы нашли этого юношу? И чем можете доказать, что именно он является королевским отпрыском?

– Я собирался…

– Вы собирались и дальше ездить нам по ушам своими напыщенными речами, заходя издалека со строем барабанщиков и отрядом горнистов. Просто выкладывайте все, что у вас есть.

– Герцог Ирпийский, попрошу вас не вмешиваться и вернуться на свое место, – вступил юстициарий.

Марк бросил небрежный взгляд на Конфлана и вернулся на место под одобрительное шушуканье.

– А вас, граф, попрошу больше не терзать нас длинными речами.

– Конечно, – Этруско поклонился в сторону юстициария. – Но дальше должен говорить не я, а архиепископ Бенегер Женуа. Думаю, что его словам и историческим записям, что сохранил наш уважаемый Конфлан, Созыв доверяет?

Удивленные, смущенные, заинтересованные взгляды устремились на архиепископа. И снова по залу прокатилась волна шепота. Бенегер вышел вперед к столу и, гордо выпрямившись, разложил перед собой пять свитков. Взял один и приготовился предъявить его Созыву. Призрак воспользовался моментом и прошептал:

– Вот и все. Попросите его сотворить исповедальный круг и говорить в нем, ну и наслаждайтесь зрелищем.

Марк несколько секунд смотрел на Призрака в упор, словно не решаясь выполнить сказанное им, но справился с неуверенностью и твердо произнес:

– Стойте.

Герцог поднялся, расправляя плечи. Юстициарий гневно сморщился. Рука архиепископа, разворачивающая пергамент, застыла на полпути.

– Я требую, чтобы уважаемый Бенегер Женуа сотворил исповедальный круг и говорил из него.

– Вы – что? – воскликнул юстициарий одновременно с архиепископом.

– Я требую, чтобы столь важное заявление делалось из исповедального круга, – тон Марка не оставлял сомнений в твердости намерений добиться своего. – Ведь только что многие из нас готовы были стоять в нем, дабы доказать свою непричастность к смерти королевы.

– Архиепископ отвечает перед Живущими Выше! – воскликнул Конфлан. – Ему незачем исповедоваться перед смертными.

– Есть зачем, – Марк зло посмотрел на юстициария. – Если он этого не сделает, я откажусь признавать любое решение Созыва. Знаете, чем это грозит?

– Вы угрожаете Созыву? – вспыхнул Конфлан.

– Да, уважаемый юстициарий.

– Вы не посмеете!

– Это не та просьба, из-за которой стоит начинать междоусобную войну за престол, – настаивал Марк. – Столько лет ничего не было слышно об этом ублюдке. Не было признания его королем, он не был приближен ко двору. Отчего нам знать, что это все не интрига?

– Слова архиепископа для вас ничего не значат? – прорычал Этруско.

– Слова вообще значат мало, граф, кто бы их ни произносил. Я много за свою жизнь слышал вымысла от самых разных людей самых высоких сословий, так что ничему не удивлюсь. И раз уж кто-то осмеливается на Созыве по такому щепетильному вопросу предъявлять бастарда, то и доказать это надобно полностью.

Марк пренебрежительно ухмыльнулся.

– И пусть Его Высокопреосвященство решит. В конце концов, я не много прошу. Пусть всего лишь зачитает бумаги, кои он назовет доказательствами, в Исповедальнике перед свидетелями.

– Я с герцогом Ирпийским, – графиня Файет поднялась, а за ней встали и другие, исключая лишь графа Этруско, который демонстративно сел.

– Созыв, как мне думается, сказал свое слово, – глаза Марка победоносно сверкнули.

– Я и не думал отказываться, – произнес архиепископ, бережно укладывая документ рядом с остальными. – Мне нечего таить. Я чист пред Небом, значит, чист и пред Созывом. Круг сейчас будет готов.

Женуа отошел от стола в глубь комнаты и принялся создавать исповедальный круг. Большинству этот обряд был незнаком, да и нечасто приходилось видеть настоящего обладателя Истинной Силы, и потому почти все заинтересованно наблюдали за заклинаниями и молитвенными плетениями слов. На полу проявлялся круг диаметром два шага, испещренный знаками и святыми символами. Постепенно он стал настолько ярок, что у наблюдателей перед глазами поплыли синие пятна, будто они глянули на полуденное солнце. На зал снизошли благодать и умиротворение. Его окутала благоговейная тишь. Архиепископ взял первый свиток и ступил в круг. Послышался ропот: одежды Женуа заволокло желтое сияние. Он в полном молчании развернул бумагу. В то же мгновение круг погас, свет стал тьмой, а сияние – сизо-черным дымом. Хлопнули, закрываясь, окна. Потянуло подвальной сыростью. Женщины закричали, но звук застыл, замер в воздухе, мужчины вскочили, хватаясь руками за несуществующие рукояти мечей. Самые расторопные кинулись к выходу, но ноги их вязли в химерической гати, руки оплела паутина, и они повисли над полом, словно угодив в невидимые тенета.

– Нет, нет, нет! – отчаянно прокричал архиепископ.

Граф Вьят Брэди упал первым. Лицо его посерело, осунулось, а глазницы сделались пустыми, черными. Слышно было, как треснул череп от удара о мрамор пола.

Бенегер поднял святой столб, зачитывая молитвы. Круг подернулся свечением, но лишь для того, чтобы мгновением позже излиться густым угольным дымом. Графиня Файет в судорогах осела в кресле, замерев в неестественной позе. Архиепископ упал на колени, вознося руки и молитвы. Одежда его засверкала, рассыпаясь солнечными зайчиками, но они оказались не способны проникнуть через невидимую стену, очерченную кругом. По очереди опустились на пол Эйзби Сеймур, Коден Вистен, Дад Патси, Оллен Рэт. Вот уже скорчились шесть недвижимых тел с искаженными мукой лицами. Архиепископ бился со всем отчаянием человека, единственного понимающего, с чем он столкнулся, и осознающего, насколько бесполезны его смехотворные попытки. Его молитвы и заклинания разбивались одно за одним о незыблемую стену, раскалывались светящимися осколками, стекали по рукам рыжими потоками меда, исчезали сетью молний в пустоте. Еще двое – Шилох Тейгу и Редклиф Спенсер – распрощались с жизнями. Призрак перехватил полный ужаса взгляд Марка Ирпийского, улыбнулся и успокаивающе моргнул. Но Марк перевел взгляд в сторону, и губы его затряслись, посерели, он хотел вскочить, бежать без оглядки, но не мог сделать ни шагу: мертвые рваными движениями стали подниматься. Вот поднялся первый и потянулся, словно сомнамбула, к кругу, за ним последовали остальные. Архиепископ закричал что-то дурным голосом, но звук потонул в пространстве, как дробина в киселе. Мертвые по очереди доходили до круга и касались невидимой преграды, распадаясь в пепел. Марк успел лишь зацепить краешек мысли: «Пятеро из них могли проголосовать против». И вдруг все закончилось.

Как в дурмане, Марк, скорчившись на полу, смотрел на медленно срывающиеся с края стола капли вина. Чуть дальше беззвучно молила о помощи графиня Андабар. Тишина. Марк, собрав в кулак всю волю, с трудом понялся, цепляясь за поваленное кресло. Оставшиеся в живых все еще стонали, постепенно приходя в себя. В голове герцога пульсировала тяжелая мысль, что кардинал втравил его в нечто страшное и порочное. Также Марк понимал, что хода назад уже нет. Встретился взглядом с Призраком, и вспышка ярости буквально расколола герцога: тот спокойно прохаживался вокруг стола, помогая людям встать. Галантно предложил опереться на его руку графине, пододвинул кресло и налил вина. Марк взмахом руки привлек его внимание и указал на окно. Призрак что-то ответил, но давящая тишина все так же заполняла все вокруг. Тем не менее брат Хэйл понял, что хотел от него герцог, и широко растворил одно из окон.

Трупный смрад закружился в вальсе со свежим ветерком, и вскоре дышать стало легче. Потом из-за окна постепенно послышалось пение птиц, шелест листвы, пощелкивание в порывах ветра вымпелов, отдаленные голоса, выкрики, лай собак, стук копыт, скрип телег – и ни единого намека на тревожный горн или барабанную дробь. Все, что произошло в зале, оставалось в зале, не являя бедствия для всех, кто был снаружи.