Пожалуй, именно серию «научно-популярных» репортажей Сэмюэла Клеменса об устройстве шахт, рудников и копей можно считать тем редким примером полного главенства факта в его журналистике. Здесь ещё нет маски Марка Твена, которая формально появится лишь спустя год (3 февраля 1863 года Сэмюэл Клеменс подпишет «Письмо из Карсон-Сити» своим новым и впоследствии принесшим ему мировую славу псевдонимом), хотя фактически уже «заявила о себе» в мистификации «Окаменелый человек», вышедшей в «Территориэл Энтерпрайз» в том же месяце, что и написанная по другим законам «Испанская шахта». Это соседство двух ипостасей кажется особенно ярким именно в этот краткий период (1862-начало 1863), ведь пародия, ирония, юмор и вымысел с появлением маски Марка Твена начали стремительно завоёвывать себе пространство на страницах газеты, часто подавляя факт. Сравним, например, этот репортаж с более поздним материалом с практически идентичным названием – «Испанская [шахта]». Казалось бы, произведения начинаются схожим образом. С таким же вниманием к каждой детали репортёр описывает строение шахты: «Поверхность стен темно-голубого цвета сверкает пиритами, или сульфидами, или чем-то другим, и красиво испещрена небольшими изогнутыми вспышками молний, белыми, как кусок сахара»[83]. Однако были и отличия: на этот раз Клеменс выбирает более быстрый темп: не пытаясь вовлечь читателя в «подземное путешествие», он пишет от первого лица[84], быстро и по делу: «Несколько дюймов воды всё еще остаются в нижнем штреке, но это ничему не мешает, и можно легко их вычерпать, как только это покажется необходимым. Каждый участок Испанской шахты находится сейчас в наилучшем состоянии…»[85]. Перейдя к обсуждению давнего плана о необходимости особых укреплений в шахте в виде насыпи из пустых горных пород, автор вдруг допускает вот такой пассаж: «Умные люди сейчас могут понять, что около сотни долларов в день можно сэкономить таким образом, даже не принимая во внимание дорогостоящей работы по замене крепежа каждые два-три года, которая станет ненужной с этим нововведением – и продвигая это предложение в такие головы, как у Ненадёжного, в головы, набитые устрицами вместо мозгов, мы скажем, что постройка этих стен сохранит время и труд по спуску тяжёлых брёвен наглубины в 300 футов под землёй…»[86]. Ненадёжный – это прозвище, которое Сэмюэл Клеменс дал своему коллеге Клементу Райсу, сделав его «сквозным персонажем» многих писем и корреспонденций. В этом репортаже он выступает в роли риторической фигуры: предполагалось, что читателю уже известен характер Ненадёжного. Исследовав материалы с Ненадёжным в «Территориэл Энтерпрайз» (к сожалению, до наших дней сохранились лишь части архива), мы обнаружили, что впервые он появился в репортаже «Важное событие в Уошо», посвящённом собранию членов законодательных органов Невады. Впрочем, и здесь его присутствие было отмечено лишь несколькими предложениями: «Прибыл также Ненадёжный из «Юнион»[87] – с целью искажения фактов» (в начале), а также несколькими словами о его «возмутительном поведении» в конце. Всё было выдумано Сэмюэлом Клеменсом.
Репортаж «Важное событие в Уошо», как и близкий ему по настроению «Перебежчики на собрании», отличает гораздо больший субъективизм, несмотря на то, что и здесь Сэмюэл Клеменс следует строгой протокольной манере изложения, последовательно перечисляя участников делегации и кратко докладывая об их выступлениях. Однако если в описаниях шахт некоторая синтаксическая тяжеловесность оправдана информационными целями, то бросающаяся в глаза стилистическая вычурность этих произведений является, скорее, приёмом комического. Если внимательно присмотреться к этой работе, то станет ясно, что она практически полностью построена на травестии – с пафосом рассказывая о собрании, репортёр с трудом скрывает ироничную улыбку. Д. Кокс писал о «политическом бурлеске, пародии Марка Твена на заседания законодательных органов Территории [Невады. – прим. автора работы]»[88]. Заметна здесь и большая раскованность автора: Сэмюэл Клеменс с удовольствием пользуется привилегией репортёра комментировать происходящее. Выступление каждого делегата предваряется комментариями Твена, а реплики в сторону добавляют репортажам эмоциональности и чаще всего служат средством оценки: «[Выкрики, «Хэнна! Хэнна!» «Джентльмены, подождите минуту!» «Я требую принятия доклада, прежде чем мы начнём какое-либо обсуждение]»[89]. Репортёр не упускает практически ни одну подробность, перечисляет фамилии присутствующих и подробнейшим образом описывает процесс голосования. Высокая информативность репортажа разбавлена, однако, пространными и «колоритными» портретами делегатов: «Мистер Грегори сделал это с большим изяществом и достоинством, хотя он страдал от заикания и удушья, и запинался, и выглядел как страдающий коликами, и путал имена, и путал их опять, исправляя себя, и отчаянно пытался схватить невидимые вещи в воздухе – очаровательно притворяясь испуганным»[90].
Но иногда эта свобода переходила границы информационной журналистики, превращаясь в игру, в которой автор развлекал не только читателей, но и самого себя. Уставая от механического перечисления выступающих депутатов, Сэмюэл Клеменс мог написать и такие строчки: «“Нам было очень приятно слышать, когда он отзывался о нас как о «тех умных репортёрах, которые исполняли обязанности во время последнего Конституционного собрания”. [Слово «умные» – принадлежит нам. Нам показалось, что с ним фраза станет лучше]»[91].
Тем не менее кардинально изменить настроение законодательного отчёта Сэмюэл Клеменс был не в состоянии: унылое перечисление представителей Комитета по назначениям и резолюциям не оживляло произведение, поэтому последняя фраза репортажа и получилась такой выстраданной: «Это было скучное, очень скучное Собрание, и, как было замечено ранее в Америке, мы великий народ»[92].
Д. Вебб в своей статье «Исторический аспект новой журналистики» называл Марка Твена «романтичным репортёром»[93], имея в виду внимание журналиста к психологии и ярко выраженную долю авторских эмоций. М. Н. Боброва утверждала: «У Твена-репортёра была душа писателя. Его прежде всего интересовал человек, его общественные права, его чувства»[94]. Но заметим, что, допуская в репортажах для «Территориэл Энтерпрайз» субъективизм, Сэмюэл Клеменс всё равно не отходил далеко от фактов, несмотря на то, что их удельный вес менялся. Темы сообщений также варьировались: например, строгая серия отчётов о заседаниях законодательных органов и непринуждённое неторопливое описание благотворительных вечеров.
Репортажи о балах представляли Сэмюэлу Клеменсу большой простор для воображения. Традиционное понимание этого жанра предполагает непосредственное вовлечение автора в событие и его умение передавать настроение через точные детали, краски и звуки. Однако здесь Марк Твен (а именно так был подписан репортаж 1865 г. «Бал Пионера») не ограничивается стандартным для этого жанра методом наблюдения, а использует некоторые художественные приёмы.
Так, ранний репортаж «Санитарный был» больше напоминает запись из личного дневника, чем материал для газеты – автор заостряет внимание на своих ощущениях, нежели на происходящем вокруг. Однако назвать это произведение зарисовкой или очерком было бы неточным, ведь здесь нет типизации и образной трактовки, а композиция, несмотря ни на что, подчинена информационным задачам – Сэмюэл Клеменс терпеливо описывает событие, не уходя в лирических отступлениях от главной темы. Поэтому мы бы назвали это произведение ироничным репортажем с элементами эссеистики.
