Сейчас, когда она знала, что студент находится над ней, комната казалась другой. Как будто он мог увидеть Веронику, глядя сверху вниз, туда, где она лежит в своей постели, до щекотки плотно сжав коленки. Несмотря на невинность, Вероника достаточно хорошо осознавала свою сексуальность. Она научилась доводить себя до оргазма, сначала очень осторожно, только сверху, а потом, где-то год назад, в панике нашла у себя вагину. Девушка всегда представляла себе, что этот орган заходит в тело под прямым углом, но, когда ей наконец удалось запустить туда палец, она обнаружила, что вагина уходит вверх вдоль живота. Ей потребовалось время, чтобы осмыслить это открытие. Все получилось совсем не так, как она ожидала. Чтобы возбудиться, Вероника чаще всего использовала отрывок из рассказа «Цыпочка: унижение и торжество девушки». Отдельные фразы застряли в памяти, она могла вспоминать и домысливать их, строя вокруг слов бесконечные фантазии до тех пор, пока они не утратят своего действия. Но сейчас мысли ее занимали не фразы и не выдуманные герои романов. Она думала только о нем, о студенте Бу, который сейчас в комнате над ней. Наверху стояла тишина. Спит ли он? Звуки храпа до Вероники не доносились. А лучше бы ей их услышать. Тогда она могла бы встать на стул, стоявший у письменного стола, и постучать в потолок. Три длинных сигнала и три коротких. Как в азбуке Морзе. В конце концов она поднялась, подошла к окну и высунулась наружу проверить, не приоткрыто ли окно в его комнате. Так и есть, приоткрыто. Виден свет лампы, но звуков не слышно. По крайней мере, ей известно, где он живет. Студент останется в комнате над ней до конца августа. С этой утешительной мыслью Вероника вернулась и снова легла в постель.

Она все-таки уснула, но только когда уже рассвело и небо приобрело цвет нежной, покрасневшей от загара кожи.

Мне всегда нравилось путешествовать поездом. Особенно я люблю экспрессы Snälltåg[6] и старые поезда дальнего следования Intercity, которые все еще можно встретить на некоторых маршрутах. Я уже мечтала о том, как поеду на поезде в Бостад. Но оказалось, что мне придется сделать крюк, заехав в Гётеборг, где я пересяду на скучную местную электричку. И старые составы Intercity не ходят по этому маршруту. Только высокоскоростные Х2000.

Последний раз я ехала на поезде в южном направлении с Эриком, направляясь в Копенгаген. Мы взяли в дорогу из дома перекус с датским сыром, который вонял так, что нам пришлось закрыться в туалете, чтобы съесть его, пока проводник колотил в дверь, а мы смеялись до колик. Это воспоминание вызывает боль, и я стараюсь отогнать его от себя. Поездки на поезде – всегда приключение. Ты оказываешься во власти сидящего рядом пассажира. У парня, занявшего соседнее место, вдоль виска красуются татуировки звезд – в таком количестве, что можно подумать, будто он хотел изобразить собственный Млечный Путь. Слава Богу, он не проронил ни слова, потому что с головой ушел в игру Candy Crush в мобильном телефоне. Откинувшись на спинку сиденья, я наблюдаю, как он методично размещает кусочки леденцов жизнерадостной окраски, составляя адский пазл – бесконечный и с непонятным сюжетом. Похоже на плохую метафору жизни.

Пока за окном сменяют друг друга торговые центры и строительные супермаркеты, мы сидим, сохраняя умиротворенное молчание. Мимо проносятся несчастные устаревшие центры городков с каким-нибудь отелем, который раньше выглядел роскошно, а сейчас на фоне громадного безвкусного новодела вызывает смех. Мелькают облезлые фасады рабочих кварталов. На гребне скалы возвышается летняя вилла с башенкой и выступающими вперед верандами. Голубое здание молитвенного дома с полуциркульными окнами. Словно автографы тех, кто хотел увековечить свою эпоху с помощью красивой архитектуры. Возвести памятник самому себе. Эти люди надеялись, что потомки оценят их вклад. Но нет. Потомки при любой возможности беззаботно скидывают с себя ответственность за его сохранение.

Последнее время мне и самой хотелось бы обрести немного подобной предприимчивости, не отягощенной сентиментальностью. Удали и забудь. Двигайся дальше! А я вместо этого застряла – сижу на диване и всматриваюсь в никуда, а то и вовсе роняю слезы над клипами из Ютуба про зверьков – как им чешут брюшко или как они дружат, когда должны бы враждовать. Я же оказалась даже не в состоянии поддерживать связь с друзьями – не переношу звук своего голоса, объясняющего, что мне все еще плохо. Пить кофе с подружками в кафе или обедать с ними в ресторанах и того хуже. Не хочу без необходимости навязывать им свое удручающее общество. Плач уже практически стал для меня способом времяпровождения. Жжение подступающих слез теперь знакомо мне не меньше, чем потребность сходить в туалет.

Чтобы остановить очередной приближающийся приступ плача, резко встаю со своего места и отправляюсь в вагон-ресторан. Зависаю над стеклянной витриной. Вот ведь вопрос, что выбрать: салат с цыпленком или с овечьим сыром? Раньше мне не составляло труда сделать выбор. Сформулировать точку зрения или задачу; решить, что верно, а что нет; выбрать меню обеда. Сомнениям не оставалось места. Напротив, на тех, кто сомневается, я смотрела свысока. Неужели так сложно определиться? Кусочки цыпленка немного крупнее, чем ломтики овечьего сыра. Но, с другой стороны, в салате с цыпленком нет авокадо. Мужчина, стоящий за мной в очереди, начинает незаметно покашливать, я в конце концов хватаю салат с овечьим сыром и слабоалкогольное пиво, расплачиваюсь и усаживаюсь по направлению движения за неопрятный угловой столик.

Я забронировала три ночевки в пансионате «Сосновый приют». Гонорар от редакции не включает расходы на проживание, так что придется потратиться. В качестве оправдания решаю для себя, будто вся экспедиция – не только командировка, но и немного отпуск. В любом случае трех дней на эту работу более чем достаточно. Вечерами я могу гулять по взморью. Собирать какие-нибудь ракушки. Может быть, искупаюсь, если будет тепло.

Пробую салат, сразу раскаиваюсь, что не выбрала цыпленка, выпиваю глоток пива, открываю ноутбук и ввожу в строке поиска название дома престарелых, где живет Вероника.

Кнопка тревожной сигнализации. Мне бы тоже такая не помешала. Чтобы ко мне бежали по первому зову, как только я почувствую беспокойство, чтобы поддержали заботливой рукой и светлым взглядом. И еще, наверное, чашкой дымящегося молока.

«Мы организуем совместный досуг – настольные игры, «бинго», хоровое пение, музыкальное кафе и викторины. По заказу проводим специальные ужины и сеансы массажа спины под классическую музыку. В праздники устраиваем застолья с музыкально-развлекательной программой».

Я чувствую укол зависти. В каком возрасте получаешь право переехать в такое место? Мне сорок три. Вероятно, еще маловато.

Осматриваюсь вокруг, на белые пластиковые столы и обтянутые красным винилом сиденья.

Где-то я читала, что раньше в поездах работали мальчики, единственной обязанностью которых было бить в гонг, объявляя, что обед подан, – так называемые бутербродные. Обед подавали на белой скатерти с крахмальными салфетками. Вот бы мне такого мальчика. А еще – кнопку тревожной сигнализации. И колею, и цель, и смысл.

Однажды Эрик заметил, что я всегда знаю, что делаю, и это одно из качеств, которые он больше всего во мне ценит. Видел бы он меня сейчас. «Эбба – источник неиссякаемого заряда энергии и лектор, который с помощью эффективных инструментов поможет вам отучиться от иррационального поведения, сформулировать умные цели и обрести веру в то, что все проблемы решаемы» – сказано на моей теперь уже редко посещаемой странице в интернете.