– Так, значит, ты – Бу?

– Откуда ты знаешь?

– Этот пансионат принадлежит моей матери. Мы ждали сегодня прибытия студента. А вообще, молодежь гостит у нас нечасто.

– А тебя как зовут? – спросил молодой человек, протягивая ей руку для приветствия.

– Вероника.

– Вероника, – подтвердил он, кивнув, словно всегда знал, как ее зовут, и только на мгновение забыл.

Из комнаты над ними послышались тревожные шаги. Скорее всего, это встала и принялась ходить взад-вперед госпожа Сёдергрен. Она часто страдала бессонницей и слонялась по своей комнате всю ночь напролет, раскладывала пасьянс и пила вишневый ликер. Иногда госпожа Сёдергрен в халате спускалась в гостиную, просто чтобы сменить обстановку.

– А ты тоже живешь в пансионате? – спросил молодой человек, посмотрев на Веронику.

– Да, прямо под тобой. На втором этаже.

Она тут же пожалела о сказанном. Теперь он подумает, будто ей делать больше нечего, кроме как вынюхивать, в какой именно комнате он остановился.

– Тогда будем надеяться, что я не храплю. На случай, если здесь плохая изоляция. Ну а музыку, по крайней мере, включать можно? Я взял с собой патефон, чтобы было чем заняться вечерами. Заранее ведь не знаешь, вдруг тут окажется ужасно скучно.

Бу достал из кармана рубашки жестяной портсигар с сигаретами «Честерфилд».

– Хочешь? – спросил он, протягивая ей портсигар.

– Нет, спасибо, я не курю.

– Мне нужно глотнуть вечернего воздуха. Составишь компанию?

Студент прошел вперед и открыл двери на террасу, будто это он чувствовал себя здесь как дома, а не она.

Внезапно Вероника стала ощущать свое тело, чувствовать каждое движение. Слегка вытянула шею. Зачем? Чтобы настроиться на общение, причем несмотря на то, что не восприняла его всерьез? Они вышли на террасу. С берега доносился шум тростника, как будто кто-то печатает на крошечных печатных машинках или насекомые нашептывают друг другу сплетни. Иногда Веронике приходили на ум такие странные мысли. Она пугалась и никому о них не рассказывала.

Взяв в рот сигарету, Бу достал коробок, зажег спичку и сложил ладони полукругом, защищая пламя. Получилось элегантно. Такой жест Вероника раньше видела только в кино и удивлялась: как они не боятся обжечься? Сама она боялась огня. Даже бенгальского. Ее пугало все, что не поддается контролю.

– Хорошо, что ты не куришь. Это тебе вредно. – Взглянув на Веронику, Бу торопливо выдохнул облако дыма у нее над головой.

У нее возникло странное ощущение от его уверенности в том, что для нее хорошо. И оттого, что он берет на себя смелость говорить об этом.

– Берег в той стороне? – спросил Бу, кивнув вперед.

– Да. Сразу по ту сторону дороги есть тропинка, которая спускается вниз, к берегу.

– Там, где я живу, не бывает песчаных пляжей. Только скалы. Мне бы хотелось посмотреть, какое здесь море. – Он задумчиво прищурился, всматриваясь в темноту, и сделал еще одну затяжку.

С едва заметным разочарованием Вероника подумала, что смотреть на море как-то даже смешно. Не купаться и не гулять по взморью. Просто глазеть. Никто из местных так бы не сказал.

– В это время суток смотреть особо не на что, – коротко ответила она.

– Ну, тебе-то, может быть, и не на что. Кстати, сколько тебе лет?

– Семнадцать.

– Я бы дал тебе не меньше двадцати двух. – Бу сплюнул частичку табака. – Мне уже двадцать один, так что я многое повидал, – заметил он, убежденно кивнув.

– Я слышала, что ты выиграл конкурс. А какой?

Вероника переносила вес с одной ноги на другую, надеясь стать чуть-чуть меньше ростом. Ужаться на пару сантиметров, продавив подошву.

– Это стипендия. Я должен создать скульптуру. В Лахольме запустили огромную программу. Собираются закупать для города всякие предметы искусства. В основном работы известных художников и скульпторов, но они захотели получить и несколько студенческих работ.

Бу повел плечами.

– Так вот, они связались с Художественной школой «Валанд», где я учусь, и руководство решило дать шанс студентам выпускного курса. Я выиграл конкурс. По его условиям я получаю жилье с полным пансионом на три недели, чтобы закончить работу над скульптурой. Это достойное задание, настоящее. Мне даже еще немного денег выплачивают.

– А что изображает твоя скульптура?

Пожевав сигарету, Бу наморщил лоб.

– Наверное, можно сказать, что это композиция из двух геометрических фигур – куба и пирамиды. По замыслу, они символизируют мужчину и женщину. Он – куб, она – пирамида, балансирующая на своей вершине. То есть понимаешь, пирамида перевернута вверх ногами. В форме женского. Ну, в общем, понимаешь.

Бу закашлялся. Вероника отвернулась, чтобы он не заметил, как она покраснела.

– Модель уже готова, но сейчас я должен изготовить ее в полную величину. Ты знаешь скульптора Хуго Нурдинга?

Она отрицательно покачала головой.

– Я должен буду работать в его мастерской. По-видимому, она расположена где-то поблизости, в местечке, которое называется Люкан[5]. Ты не знаешь, где оно находится?

– Знаю, конечно.

– Отсюда недалеко? Я собирался ездить туда на велосипеде.

– Да не очень, за пятнадцать минут доберешься. А где установят эту скульптуру, когда она будет готова?

– Пока не знаю. Но в любом случае говорят, что на достойном месте в Лахольме.

Он затушил сигарету в пепельнице.

– Звучит очень увлекательно.

– Так оно и есть.

Террасу окутывал плотный цветочный аромат. В тот год жасмин разросся необычайно. Как и жимолость, и давидии, и кусты рододендронов. Веронике раньше не приходилось видеть такого пышного цветения. Никто не знал, с чем это связано. Вероятно, с затянувшимся летом и жарой в сочетании с влагой, поступавшей с окрестных холмов. Тяжелый цветочный аромат казался почти тошнотворным, особенно по ночам.

Некоторое время они стояли молча. Было в этом что-то особенное – стоять так близко друг от друга в темноте летней ночи, не испытывая при этом потребности говорить, и в то же время не расходиться. Так многозначительно. По-взрослому.

– Твоя сестрица сказала, что я могу одолжить велосипед.

– Ты имеешь в виду Франси? Это моя двоюродная сестра.

– Ах вот оно что. Вы действительно не очень друг на друга похожи.

Бу задумчиво посмотрел на девушку, словно открыв в ней нечто новое, чего никто другой никогда раньше не замечал. Вероника знала в себе эту особенность и ждала, когда ее заметят другие.

– Она сказала, что велосипеды стоят в каком-то сарае.

– Сарай вон там, – показала она рукой.

– Отлично, – ответил он, сунув руки в карманы брюк.

Они надолго замолчали. Было слышно ночных насекомых: жужжали стрекозы и пищали подлетавшие и исчезавшие в темноте комары. Комаров здесь обычно немного, их сдувал ветер с моря.

– Мне пора ложиться. Утром рано вставать.

Захватив свою куртку, Бу направился к дверям террасы, и они вернулись в дом.

– Если я буду храпеть слишком громко, поднимись и постучи. Не стоит рисковать, не давая тебе спать по ночам.

Бу улыбнулся и стал неспешно подниматься по лестнице. Перед тем, как исчезнуть, он обернулся и сделал едва заметное движение рукой. Вероника неловко помахала ему в ответ. Потом до нее донеслись шаги по лестнице и, наконец, еле слышный звук открывшейся и тут же закрывшейся двери.

Сама же Вероника стояла, прислушиваясь к ударам своего сердца.

Оно билось громче, чем стучат рельсы при приближении поезда.

Лежа в кровати, Вероника всматривалась в потолок. Теперь она уже совсем не могла уснуть. Во всем теле пульсировал непонятный подавляемый жар. Это все потому, что он застал ее врасплох там, в гостиной. И из-за разговора, который возник сам собой. Возбуждение ощущалось так же сильно, как испуг и даже паника.

Словно что-то внутри било тревогу. Вероника лежала неподвижно, ожидая, когда же все это утихнет, но ничего не утихало.