– Пойдем покурим, – предложил он Валерику. Тот молча встал, и они вышли во двор.

– Что-то долго их нету, – сказал Валера отрешенно. Он открыл калитку, переступил порог, Андрей последовал за ним. – А, легки на помине. – И правда, в начале улицы показалась пылящая "девятка", из окна неслась музыка и торчали чьи-то голые ноги.

– Шлюх деревенских сняли… – Валера прищурился, вглядываясь в людей, сидящих в машине. – Ну, точно! Нельзя Борисыча с Геной отпускать!

"Девятка" юзом повернула к дому, подняв волну песка, – внутри завизжали, заглушив магнитофон, – и стала как вкопанная в метре от ворот. Из нее выпали Гена, Борисыч и… две сегодняшние попутчицы, обе уже пьяные. Увидев Андрея, они хихикнули и поздоровались. Гена сгреб обеих в охапку с самодовольной, деревянной улыбкой и начал таскать кругами, но чуть не уронил . Толстая вырвалась, а вторую, высокую, он не отпустил.

Володя сдал назад, чтобы заехать в ворота, но открывать никто не спешил.

– На хрена вы их притащили! У меня что тут, постоялый двор! – выговаривал вполголоса в стороне Валера Борисычу. Тот оправдывался. Гена с бутылкой пива в одной руке и с девушкой в другой что-то кричал Володе, стараясь перекрыть хлопающую, как выбивалка по ковру, музыку. Валера посмотрел на них и махнул рукой. Толстая девушка осталась одна, она сосредоточенно курила, запивая дым пивом. Андрей пошел открывать ворота. На крыльце стояла Матанга, чернее тучи.

– Давай и твою загоним… – сказал Валера, думая о чем-то другом.

– Пусть там стоит, кому она нужна.

– Ты не знаешь – тут война! Угнать не угонят, а какую-нибудь пакость сделают. Вон, видишь: уже на стекло плюнули.

На боковом стекле, и правда, появился какой-то белесый подтек.

– Может, то корова лизнула?

– Корова!.. – проговорил с горькой усмешкой гуру.

Володя достал из багажника сумку с водкой.

Андрей загнал "молнию" и поставил рядом с "девяткой", подошел к Валерику.

– Зачем он их привез? – он же трезвый: разве не понимает, что они этого терпеть не могут! И не выгонишь: обидится, – пожаловался гуру майору.

– Пойду пройдусь по лесу, – сказал Андрей.

– Куда ты-то уходишь! Что я тут один буду делать?

– Где же один – вон вас сколько!

– А!.. – Валера махнул двумя руками. – Только не заблудись, у нас тут заблудиться – раз плюнуть. – Он стал объяснять, как спуститься к реке.

Но Андрей выбрал другую дорогу, через деревню. Ноги сами несли под гору. Ему встретились дети, они замерли, с одинаково бессмысленным выражением под выгоревшими ресницами. И пока он не скрылся из виду, их расплывчатые от размазанной грязи лица поворачивались за ним, как локаторы. На другой улице валялся пьяный мужик в нескольких шагах от калитки. "Может быть, он прав: и деревня действительно вырождается", – думал Андрей. Он повернул в проулок, и там ему попался старик, ведущий под уздцы тяжеловоза, черно-пегого с рыжей гривой, с лохматыми ногами. Сам вожатый был под стать коню: рослый, грудь, как каток, заломленная кепка едва держится на широком, седом затылке, на ногах юсовые сапоги. Во дворе дома, ворота которого были открыты, дородная старуха в заношенном халате развешивала белье, седые пряди выбились из пышной копны и растрепались по ветру. Она подняла руки, чтобы прищепить ветхую ночную рубашку, движением исполненным спокойной грации в бесформенном уже теле. Две лохматые, широколобые собаки лежали в воротах и без всякого выражения смотрели на прохожего. И дети уже не казались ему слабоумными: у них обветренные, неправильные, но красивые лица, от которых веет какой-то первозданной свежестью, – чистые, хоть и грязные, думал Андрей.

Выйдя из деревни, он прошел немного по дороге и свернул в бор. Было уже жарко. Он шел по бору, как по пустому залу. Солнце опоясывало чешуйчатые колонны сосен, стлалось по рыжей от игл земле, путалось клубком огня и черноты в кустах, слепило, словно зеркальный пол, отражаясь от листьев папоротника. Пахло горячей хвоей. Паутина горела переливчатыми лоскутами, за ними лес тонул, как в зазеркалье. Большинство нитей были невидимы, и Андрей в который раз начинал отмахиваться и сдирать сухую, липкую гадость с лица, ругая пауков и себя за то, что опять потерял бдительность.

Приятно было тонуть в ковре из игл, наступать на шишки и чувствовать под ногой упругое, круглое. Большой черный дятел пропорхнул долотом над самой его головой, сел где-то в глубине леса и гулко застучал по клавише ксилофона. В другом месте Андрей увидел на ветке большущую сову, не спускавшую с него желтых глаз. Он остановился, с минуту они смотрели друг на друга. Сова моргнула и отвернулась, словно недовольная чем-то, и снова уставилась на Андрея. Он подавил желание запустить в нее палкой. Сова замерла, как столб, и продолжала гипнотизировать незваного гостя. "Во репа! – подумал ликующе Андрей, рассматривая ее широкую, плоскую голову. – Какое здесь все большое, крепкое… головастое! – не сразу подобрал он эпитет. – Даже пауки… – при воспоминании о них его передернуло: – Хотя пауки, скорее, жопастые".

Андрей набрел на небольшую лужайку с поднявшейся уже травой и прошлогодним репейником. И сразу его окатило жаром: не было ни ветерка, ни малейшего дуновения. Пахло горячим соком растущих трав. Кузнечики садились на рубашку, Андрея сопровождал лениво звенящий рой паразитов. Откуда-то прилетел размером с шершня, полосатый овод с зелеными глазами и стал с гудением, от которого мурашки пробегали по спине, описывать круги во всю поляну. Даже комары здесь были в два раза больше обычных и тоже зеленоглазые, как стрекозы. Андрей лег в тени деревьев. Вершины сосен плыли навстречу друг другу, их движение завораживало. Хотелось обдумать что-то важное, что накопилось за этот день – месяц, год, ─ но мысли разбежались. Впрочем, и без них было как-то исчерпывающе значительно. "Вот так и жить, – решил он про себя. – Купить дом в деревне – и просто жить, как эта трава, деревья. Что меня постоянно куда-то заносит! Всё хватит – пора остановиться…» Вдруг кто-то впился ему в шею. Он привстал на локте и достал из-за ворота рыжего муравья. Стараясь не причинить вреда, сжал его двумя пальцами, но так, чтобы тот мог дотянуться челюстями до ногтя. Крепкое, маленькое тело пыталось вырваться из гигантских тисков и прокусить твердый заусенец. Ему радостно стало от ощущения силы в этом комочке. Андрей любовался его матовым блеском, надломленными книзу сяжками, черными, будто нарисованными глазками. Он отпустил муравья, и тот сразу стал бегать, останавливаться, шевелить усами, – очевидно, в поисках врага. "Вот так и жить"… – подумал еще раз Андрей, встал и пошел в сторону, где по его расчетам должна была быть река.

Он вышел на крутой, высокий берег. Внизу под глинистым обрывом в извилистом русле быстро неслась, крутя водовороты, желтая вода. Из нее то там, то тут торчали черные коряги. На другом берегу опять стеной вставал бор. Прямо под ногами был небольшой пляж: здесь намыло гору мелкого, ослепительно белого песка. "Ну что, пора открыть купальный сезон?" – решил про себя Андрей и, держась за корни висящей сосны, начал спускаться вниз.

Раздевшись, он подошел к воде. Ноги через твердый слой песка ушли в холодный ил, просочившийся между пальцами. Андрей бросился в воду, это было как ожог всего тела – ледяная стремнина несла его на коряги… Размашисто погреб к другому берегу. Выскочил, ухватившись за ивовый куст. Скользя по мокрой глине, поднялся наверх, увидел, что его сильно снесло, и берегом пошел назад. Остановился напротив того места, где заходил в воду, ощущая всей кожей яркую, жгучую свежесть после купания. Подумал, что, если сейчас кто-нибудь возьмет его одежду на том берегу, то он не успеет доплыть и догнать вора. Андрей представил себе лица йогов, когда он заявится без штанов, – потянулся, нежась на солнце, хрустнул всеми суставами.

Зашел выше по течению и оттуда переплыл на свой берег. Пошел побродить по нему. За поворотом ему открылся чудесный вид. Солнце мягкими, искрящимися серебром бликами качалось на воде, на листьях ив и осоки; ласково слепило из промоин в песке. За спиной журчал ручей, выбегавший из уступа по прорытому в глине руслу. На том берегу бегали дымчатые кулички, высоко над водой пролетели две пепельно-розовые горлицы. Андрей остановился по колено в воде, дно здесь было глинистое твердое, и увидел свои синевато-бледные, уменьшенные слоем прозрачной воды, словно чужие, ноги. Особенно поразили его пальцы на ногах – все разной формы: одни пузатые, другие головастые – странные. И кулички показались ему странными: носатыми, кургузыми демонами, бегающими на спицах. И сосны были уже не сосны, а какие-то грибы или полипы с другой планеты. Сейчас все выглядело смешным и нелепым, без пугающего, холодного выражения пустоты, как раньше, – по крайней мере, что-то за всем этим было, не совсем, правда, то к чему привык, и чего хотелось, но и не враждебная бездна.