– Зачем ключи, – спросил Андрей.

– Ремонтировать тебя будем, – ответил доктор. Подошла сестра, спросила: "Позвать санитаров, чтобы переложили?" – "Зачем? – на каталке сделаем". – Он приподнял двумя руками ногу, а она подсунула брезентовую шину. Смазали до колена черной от йода салфеткой в зажиме, передавая его друг другу. Затем, закрепленной в дрель, спицей врач просверлил насквозь голень Андрея, торчащие из ноги концы вставил в ржавую скобу, затянул болты, откусил плоскогубцами лишнее и скомандовал везти его в палату.

В палате они включили свет и разбудили всех, кто там находился. Врач, две сестры и один ходячий больной переложили Андрея с каталки на свободную кровать. Травматолог привесил ему на ногу через блок гири, и все ушли.

Несмотря на тупую боль в ноге, на то, что ее тянуло и выкручивало, к тому же она замерзла, Андрей тут же заснул.

Как только ворота за Андреем были закрыты, Борисыч крепко задумался: то ли ему забраться в кладовую и отпить немного медового вина из бутыли – не маленькой, что была в шкафу, а большой, из которой пополнялась маленькая, – то ли отправиться на поиски выпивки куда-нибудь еще? Отливать из бутыли становилось небезопасно, так как в вино приходилось добавлять воду, и Валера уже заметил странное превращение, – правда, решил, что оно происходит с ним самим. "Вроде я всю технологию выдержал, – пробормотал он на днях, наполняя уже третий стакан. – Ну-ка, Борисыч, ты попробуй. Или я достиг уже совершенства, и вино меня не берет?" Борисыч с серьезным видом, отставив мизинец, пригубил, "пожевал", как при дегустации, сказал: "Отличное вино", – выпил, не торопясь, до дна и крякнул, как можно громче. "Ты смотри! – удивился гуру. – Значит, в самом деле, приближаюсь…" К чему приближается, он недоговорил, закрыл глаза и сложил на животе руки.

Борисыч уже принял составленное им самим лекарство, туда вошли: слитые из рюмок водка и пиво, пузырек муравьиного спирта и еще какая-то жидкость из аптечки, с надписью "наружное для Порфирьевой", которую он там заприметил дней пять назад. Он слил все в один стакан, чтобы приглушить резковатый оттенок "наружного" – однако после коктейля ему стало еще хуже. "Не надо мешать!.." – грозил он сам себе пальцем, мужественно борясь с рвущимся наружу "наружным".

Идти тоже было некуда. Неожиданно он вспомнил, как гуру говорил Сидхайке, будто у Семена запой, поэтому ему больше в долг не давать. (Добраться до самогонки было невозможно: она хранилась в шкафу под замком.) И вот, не питая особых надежд, но и не теряя окончательно веры, Борисыч отправился к Семену.

Семен жил на другой улице в обычном бревенчатом пятистенке. Борисыч толкнул калитку, увидел хозяина и сразу все понял: тот сидел на крыльце и пытался вытряхнуть последние капли из бутылька, в котором, судя по этикетке, когда-то был одеколон. Борисыч помог ему подняться и спросил на всякий случай:

– Что, совсем ничего не осталось?

Семен был просветленно пьян, как может быть пьян русский человек на пятый день запоя, поэтому он только восторженно покрутил головой. Глаза его напоминали двух божьих коровок и выражали примерно столько же. Борисыч мрачно вздохнул, хотел спросить еще что-то, но посмотрел на Семена и передумал: и так каждое слово давалось с трудом.

– А Махатман?.. больше?.. не даст? – спросил Семен не сразу, а с паузами между словами.

Борисыч задумчиво покачал головой.

– У кого можно взять, а Семен? – спросил он, и они стали перебирать места, где можно раздобыть выпивку – вернее, перебирал Борисыч и предлагал Семену, а тот пошатывался и неизменно крутил головой.

– А у Любастры? ─ она же твоя сестра… – Семен продолжал сиять, но завертел головой отрицательно.

– Пошли сходим. – Любастра работала в деревенском магазине. Семен с той же готовностью кивнул, и они двинулись в путь.

Идти было еще тяжелее, чем говорить: словно они в буран, держась друг за друга, брели по колено в снегу. Их постоянно сносило назад или в сторону, они падали под ударами стихии, но поднимались и продолжали движение. (Падал Семен, а с ним и Борисыч, который пытался удержать его на ногах.)

– Только ты сам зайдешь, – сказал Борисыч, – мне она точно не даст… После того…

Он как-то одним жестом сумел передать, что имел в виду, а именно поход в магазин в голом виде. Семен и с этим согласился. Его более трезвый товарищ остался за дверью, он же по стенке вошел внутрь.

В магазине были покупатели, там слышались голоса. Как только появился Семен, все сразу стихло.

– А че твой мудист не заходит? чего это он прячется: стесняется что ли? – ишь стеснительный какой исделался! – услышал Борисыч язвительный голос Любастры и удивился: как она могла его увидеть? В окно, наверно…

– Любань, нам водки для конпресса… Маришке конпресс надоть… – начал вспоминать Семен речь, которой научил его Борисыч.

– Это твой йох тебя подослал? Ему конпресс на одно место надоть, а не Маришке! – дальше Саня ничего не мог разобрать, потому что от крика продавщицы зазвенели стекла – или в голове так отдалось. Услышал только, когда открылась дверь: – Залупу вам на воротник, а не конпресс!..

Из двери вывалился Семен.

– Не дает, – объявил он жизнерадостно.

Они стояли, покачиваясь, посреди улицы, и фигуры их выражали крушение всех надежд.

– Если только продать что-нибудь?.. – сказал Борисыч. – У тебя есть?..

Семен пожал плечами. И тут глаза Борисыча обратились к небесам, словно в уповании на помощь высших сил – и она не заставила себя ждать. Взор его остановился на проводах, обычных, алюминиевых, натянутых вдоль улицы от столба к столбу. Он проговорил также медленно, но уже окрыленным голосом.

– Семен! У тебя же мотоцикл есть…

Семен сразу нахмурился, по-видимому, он начал трезветь.

– Нельзя… – закрутил он головой серьезно.

– Почему?.. Да нет!.. Я знаю одно место, где цветного металла – завались. Сдадим в райцентре, возьмем водки. Нужны колеса: сами мы не утащим.

Они уже шагали назад, по направлению к дому Семена.

– А ножовка по металлу есть?.. А резиновые перчатки?..

Обратная дорога далась им легче, чем путь в магазин.

Семен, какой ни был пьяный, но стоило ему сесть за руль, сразу преобразился. Со всем необходимым в коляске, они промчались, подняв шлейф пыли, по той самой дороге, по которой гулял вчера Андрей, и уже через полчаса были на месте. Деревню решили света не лишать, к тому же у них не было "когтей" для лазанья по деревянным столбам. Они выбрали ЛЭП, что невдалеке от Ершовки пересекала реку и несла энергию в северные районы.

Минут пять Семен и Борисыч созерцали шестируких исполинов, уходящих колонной за горизонт. Прислушивались к гудению над головой, рассматривали тяжелые гирлянды изоляторов, ржавую табличку с расколотым молнией черепом и чувствовали себя богатырями, которым предстоит сразиться с чудовищем. Последние сомнения тут же отступили, как только начали обсуждать детали. У Борисыча появился даже благородный озноб: он представлял себя освободителем природы от железной хватки цивилизации.

– Главное, за два провода сразу не берись, – повторял Борисыч, как заклинание. Однако этим познания Борисыча в электродинамике не ограничивались. Он дотронулся до опоры: – Все нормально: если тут не шибает, значит наверху тоже напруги нет.

Пролета как раз хватало, чтобы ухватиться за следующую перекладину и, шагая по диагональному уголку, взобраться и встать на нее ногами. Чем ближе к вершине, тем ветер становился сильнее, а гудение "свербежистей", как выразился Семен. Но вот уже и поперечная ферма… Они уселись на ней, чтобы экипироваться: ножовку Семен надел на плечо, а топор и плоскогубцы заткнул за пояс. То же самое проделал Борисыч, только ножовки у него не было, – пустую сумку сбросили вниз. Ее отнесло ветром в крапиву, к синему игрушечному мотоциклу, у которого горели на солнце руль и никелированные зеркала. На руки они надели голицы, резиновых перчаток у Семена не оказалось, вместо них переобулись в резиновые сапоги и чуни. Борисыч сказал, что это все равно – разницы нет: "Главное, чтобы ток через тебя не прошел".