Лишившиеся предводителя, бойцы Севера, из тех, что выжили, ежечасно оказывались на юдольном распутье. Всё чаще уходили они в леса бандитствовать и частенько наёмничали, сбиваясь в группы. Выжившие после битвы в Посрединных землях постепенно находили своих ратных товарищей и объединялись друг с другом для пущего выживания.

Бреган Грегович, воин могучий и опытный, ещё во время последней битвы имел под своим командованием дружину в войске Полуночника. Обладавший большим весом и важностью среди бойцов, он быстро собирал вокруг себя измученных сторонников. Прихватив с собой всех, кто пожелал быть прихваченным, он направился на поиски лучшей доли. Так и вышло, что командиром он быть не перестал, хоть и переменилась его жизнь с тех пор круто. Вновь набранная разношёрстная его дружина, словно те самые Посрединные земли, постоянно пребывала в пограничном состоянии. Нелёгкое существование её полно было рисков, потерь и голода. Возвращаться к мирной, хоть и нищей жизни большинству служивых было просто некуда. А те, кто и имел за собой таковое место, не спешили разбредаться обратно по сёлам и браться за плуги и слесарные зубила. Не улыбалось им с вилами наперевес и голым задом защищать деревню от своих же, злых и голодных, но хорошо вооружённых бывших товарищей. Крепкие мужики и рубаки, они в совершенстве владели лишь одной способностью – мастерски лишать жизни тех, кто владел этой же способностью, но в меньшем совершенстве. Поэтому о том, чтобы примкнуть к промыслу иному, чем ратное дело, речи не шло и вовсе.

Разбрёдшиеся кто куда оруженосцы, лучники и пикинёры нынче оставались каждый сам за себя. Теперь всякий знал себе цену и авторитеты ничьи признавать не хотел. Наёмники, а что вернее, просто банды, всё чаще сталкивались между собой, стремясь завладеть припасами и лучшим оружием.

Спутников за время скитаний Брегана сменилось немало. Были такие, что для промысла их оказывались не годны совсем и погибали часто в налётах. Были те, что нестойки к болезням разным случались. А были и такие, что пытались уединоличиться в начальстве над отрядом и контроль к своим рукам взять. Но подобные и уж тем более долго не жили.

Среди самых первых спутников его оказался и Зубрав, примкнувший к новой дружине, едва та оказалась сформирована. Худой, но хваткий, стелил он всюду за собой, куда бы ни пошёл, шлейф из странных запахов различных трав и масел. Но более всего разило от него тогда запахом чеснока, которым он не только беспрестанно заедал походные харчи, но ещё и имел обычай носить его запрятанным под одежду. К ратникам в лагере Зубрав относился с настороженностью, бойцы Полуночника отвечали ему тем же. В истории и байки, что рассказывали они о нём, поверить тогда было трудно. Однако много позже, уже во время своих скитаний, Бреган убедился, что под «небылицами» основания всё же были. В бою Зубрав оказывался неистов. Имеющий при себе, как и всякий другой ратник, меч, он, однако, в сражении полагался в основном на ножи, которыми владел с большим искусством и которыми орудовал с великой точностью и скоростью. За свою жизнь Зубрав ввязывался в разного рода преступные деяния по одному ему известным, невнятным для всех прочих причинам и частенько оказывался втянут в разбой просто за компанию. И хотя натура его всегда подсказывала голосовать за мирные решения, Зубрав, случалось, и сам ненамеренно провоцировал на стычки и разногласия. Человеком он был сложным и совмещающим в себе качества весьма опасные. Кажущийся порою тревожной и смешавшеюся жертвой, он мог в мгновение ока перемениться и наброситься на врага, разя его совершенно без всякого сожаления и пощады. Так, обманувшиеся неказистым внешним видом противники зачастую не успевали даже понять, что их убило. На нового командира он едва ли не молился и предан ему был до буйности. Зубрав обладал острым умом и также одним из самых важных качеств, по разумению Брегана, – верностью. Спустя годы не самой благодатной и счастливой жизни Зубрав всё ещё был подле него, готовый, как и прежде, следовать за своим командиром хоть в самое пекло. Из всех соратников ценил его Бреган превыше других. И тем сильнее досадовал он сейчас на чрезмерную зубравскую набожность – единственную, пожалуй, черту, которую он в товарище так и не смог ни понять, ни принять.

– Ты мне там с ясной головой нужен. А не со своими выдумками. Селянам околесина какая-то привиделась, а ты и рад за ними повторять. Ну, что так смотришь? Или сказать есть чего?

Сказать Зубраву действительно было чего, однако, наполнившись молчаливым неодобрением, он смолчал, вид заимев одновременно озадаченный и обиженный. Отстав от товарищей, он заторопился накинуть новую одёжку.

– Ну, так что там с матушкой? Что она говорила такого? А то чуть самое интересное не упустили, – подкрался сзади Бобёр.

– Будешь про мою родительницу рассуждать, я тебе дубину твою в гузно засуну и проверну несколько раз для верности, – не замедлил с ответом Зубрав, облачаясь в длинную дерюжную тунику и прилаживая под неё ножи и меч.

– Дубина – это ты. А это – палица, – коснулся сквозь одежду своего оружия Бобёр. – Иш, как насупился. Ну ты, если что, рассказывай. Я вообще про матушек большой любитель послушать.

Закончив с приготовлениями и простившись со старостой, пятеро крепких, рослых крестьян направились за такими необходимыми в это неспокойное время грибами и ягодами к лесной опушке.

Закат приближался. Несколько часов назад путники покинули Комарин и направились к опушке. Миновав мелколесье и углубившись, шли они, пока не заприметили еле видную, узкую тропку. Именно по ней, растянувшись вереницей, и двигался сейчас Бреган с дружиной. Выбрав своим направлением Заречный, отряд тянулся вперёд, повторяя отчасти маршрут просёлка, ведущего к нему от Комарина. Дружинники шли не таясь, и ни шагов, ни речи не глушили, но одновременно с тем всматривались в зазоры меж ветвей. Оборачивались они по обе стороны от себя и то и дело вглядывались в лесную даль, сильно ограниченную, впрочем, рябостью летней зелени. Чуткие грибники были готовы выхватывать оружие, случись среди деревьев движение. Однако час за часом поход их оставался спокоен, и только звук собственного дыхания слышим стал теперь громко до невыносимости.

Зубрав, что следовал сразу за своим командиром, тих был необычайно. Шёл он молча, сжав губы в тонкую полоску и почти не оглядываясь. Бобёр, шагающий сразу же следом, устал его донимать и только дивился на замкнутость товарища, распаляемого в обычное время влёгкую. Все самые изобретательные подначивания оставались раз за разом без ответа, и Бобёр поник. Тосковал он, правда, недолго, так как идущий по его следу Славко моментально явил живейший отклик на все шутехи товарища. Не прошло и получаса, как Бобёр уже вышагивал, вновь распрямившись в спине, и забрасывая за плечо прибаутки разной степени остроумности. Круве Войчич же по своему обыкновению молча замыкал процессию. Ступал он ровно, не забывал оглядываться по сторонам, оставаясь по возможности начеку, но вновь и вновь упирал раздражённый взгляд в спину впереди идущего товарища. Славко, что аккомпанировал всем бобровским остротам дурным гоготом, шёл вперёд в сильную развалку. Маятником он раскачивался из стороны в сторону, и Кухарь недовольно сузил на него глаза.

Смеркалось всё настойчивей, и Бреган замедлил ход, став выглядывать подходящее для стоянки место среди ветвей. Солидный участок пути удалось проделать без сюрпризов. Оказий ожидаемых, равно как и неожиданных, с ними не приключилось, и соратники чуть сошли с тропы, облюбовав для ночлежки место меж нескольких крепких елей. Потоптавшись немного вокруг, наёмники засуетились, готовя лагерь к ночи. Они шумно болтали, и Бреган, пользуясь в основном жестами, разделил отряд в обязанностях. Объединившись с Круве Войчичем, он стал заготавливать хворост для растопки костра, обозначив для того свободную область в центре маленького пятачка земли, что был удобно обнесён деревьями. Остальные соратники, оставив свою поклажу на том же пяточке, срывали низкие ветви у соседних елей. Один за одним подтаскивали они охапки колючих веток к лагерю, устраивая их у основания деревьев. Спустя четверть часа они соорудили нечто, напоминающее колючую ограду. Расположенная вокруг кострища «ограда» местами доставала высотою до середины бедра. Она пропускала свет огня и, хотя плотности была небольшой, отчасти скрывала сидящего на земле человека, позволяя разглядеть издалека разве что его голову.