— Ну-ну. Захочешь еще что-нибудь узнать, обращайся, растолкую.

Но у хозяина больше никаких вопросов не было. Мы по быстренькому попрощались и взмыли в небо.

Я зачарованно созерцал сказочную панораму с высоты уж не знаю чьего полета, то ли птичьего, то ли ведьминого. Яна думала о чем-то своем, не предвещающем кому-то ничего хорошего. Об этом говорили периодически сжимающиеся кулачки и зловещий прищур глаз. Соловушка до сих пор не мог отойти от перенапряжения. Все, на что он был способен — блуждающий взгляд, счастливая улыбка и крепкое объятие тугого мешка с золотом. А Васька, привычный к подобным перелетам, меланхолично мурлыкал себе под нос что-то о зеленом море тайги…

— Сейчас что-то будет! Всю дорогу думала, во что превратить эту тварь, все кажется мало. — Пожаловалась Яна, вылезая из ступы.

— А я думаю она не виновата, — возразил я, но сообразив, что сейчас спорить с ведьмой бесполезно и, возможно, небезопасно, обратился к Соловушке, — Вячеслав, давай помогу.

— Сам! — разбойник, раскинув руки, телом прикрыл свою законную добычу. — Сам! И спьясю сам.

В подтверждении этих слов, Соловушка умудрился без посторонней помощи вытолкнуть мешок из ступы, а затем волоком утащил золото в чащобу, бросая на нас подозрительные взгляды.

Яна более миролюбиво предложила:

— Ладно, заступник, пошли. Выслушаем эту похотливую бестию. От степени раскаяния будет зависеть и мера наказания.

Мы вошли в избушку. В горнице Клары не было.

— Вась, посмотри в комнате, — попросила Яна.

— Тюти, — сообщил через минуту кот.

— Где-нибудь прячется, — сделала вывод ведьмочка, — ничего, жрать захочет — придет.

— Вряд ли, — возразил кот.

— Почему?

— сама посмотри. — Васька кивнул на двери Клариной комнаты, — кажется, сбегла.

Яна вернулась минуты через три. Подошла к сундучку, желая проверить, не прихватила ли внученька чего-нибудь на память, но, видимо, передумала, что-то тихо прошептала, вперив взгляд в чучело ворона, потом громко приказала:

— Отомри!

— Кр-р-р…, кар-р…, кар-р! — ворон встряхнулся, расправил отекшие крылья, поочередно потряс лапами, после чего полувосторженно и полуиспуганно спросил:

— Пр-рощен? Или только потр-ребовался на время?

Яна неопределенно пожала плечами.

— Прости Карлуху, — вступился за пернатого Васька, — и так уже третий год истуканом сидит. Все видит, слышит… Я за психику его беспокоюсь.

— Сколько тебе осталось? — Обратилась Яна к ворону.

— Два года, девять месяцев и четыр-рнадцать дней, — отрапортовал Карл, — или одна тысяча девятнадцать дней, или двадцать четыр-ре тысячи четыр-реста пятьдесят шесть часов, или…

— Ладно.

— Ур-ра! Амнистия! Я пр-рощен! Да здравствует самая пр-рекр-расная хозяйка!

— Но…

— Больше никогда не буду гадить в колдовские отвар-ры, — предугадав, что хочет сказать Яна, заверил ворон.

— Только попробуй! Тогда узнаешь, что просидеть несколько лет чучелом, это всего-навсего кратковременный, беззаботный отдых.

— Догадываюсь. И еще р-раз тор-ржественно завер-ряю, больше никогда ни чего не совер-ршу такого, что может р-разгневать пр-релестнейшую Яну!

— Ладно. Хватит, подлиза. Где Клара?

— Умындила.

— Плагиат! — Наигранно возмутился Васька. — Мое любимое словечко! Использовалось без моего разрешения. А о гонораре я вообще молчу!

Карл слетел со своей жердочки, приземлился рядом с котом и дружески клюнул его в лоб.

— Вот! Теперь еще и прямая агрессия! — Продолжал дурачиться кот. Попадись ты мне пару часов назад, я бы с тобой по птичьи разобрался. Яна, а мы не поторопились это чучело расколдовывать? Мож, пусть еще годик послужит украшением интерьера? А то чего-то не хватает.

Он указал лапой на опустевшую жердочку.

— Хорош, Василь, — утихомирила кота хозяйка, — потом намилуетесь. Куда эта лярва сорвалась?

— Точно не знаю, но когда собир-рала шмотки, что-то бор-рмотала пр-ро Чер-ртовы Чер-ртоги.

— Из волшебных вещей ничего не прихватила?

— Клар-ра, конечно дур-ра, но не до такой же степени. Еще неизвестно, будешь ли ты р-разыскивать пр-ропавшую, обнаглевшую р-родственницу. Но вор-ровку, стянувшую потр-ребную вещь… Нет. Ничего не взяла.

— Значит, подалась к родной бабке. Хрен с ней. Без нее тьма проблем. Но если она еще хоть раз станет на пути… Карлуха, слетай, птичек в округе на шухере расставь. И чтоб докладывали о любом подозрительном движении.

Ворон, соскучившийся по любому виду деятельности, радостно, изогнув крыло, козырнул и ракетой вылетел в окно исполнять приказание. Я и Васька, по мере возможностей, помогли Яне накрыть на стол. Дождавшись расторопного ворона и уставшего, но счастливого Соловушку, наша компания праздничным ужином завершила богатый событиями день, в подробностях вспоминая все приключения.

Поздно ночью, когда уже все улеглись спать, из Города вернулся в драбодан пьянищий Серенький.

мне не спалось. Уже медведь погрузился в глубокий сон на полатях в горнице, и филин проугукал два ночи. Рядом, свернувшись калачиком, мирно, словно ребенок, тихо посапывала Яна. А я лупился в едва различимый в темноте бревенчатый потолок. И думал. Силился вспомнить старые сказки и их героев, вытесненные диснеевскими сюжетами и персонажами. Получалось плохо. В памяти всплывали разрозненные отрывки, ни чего не имеющие общего с сегодняшним положением. Прав был Серенький, когда советовал забыть все, что знаю о сказках. Ох, как прав.

В тех сказках было все просто и понятно. Царевич или дурак, как правило — Ваня, не задумываясь выдвигался в Тридевятое царство. Главное обуться в железные сапоги и прихватить посох из того же материала. И вперед. А зачем? Да за чем угодно. Жар-птица. Лошадка редкой породы. Даже ходили туда, не знаю куда и приносили то, не знаю что. Но чаще всего, как везде и всегда, вся канитель происходила из-за баб. Какой-нибудь злыдень умыкивал очередную кралю, а герой, рад стараться, отправлялся спасать и выручать суженую. И, порой, самому шибко напрягаться не приходилось. Прицелится в зверушку, а та: «Ваня! Не стреляй! Я тебе пригожусь!». И ведь годились, твари. То зайчишку словят, то уточку в небе задолбают. И, вот, у царевича или дурака в руках вожделенное яйцо. Кранты Кощею. Все шито-крыто. И в результате — пир на весь мир.

Хотя проводить параллели было бы, по крайней мере, несправедливо. У дураков-царевичей всегда была благородная цель. Кого-то спасти, избавить мир от злодея. А мне надо-то всего — умындить (как скажет Васька) восвояси. Короче говоря — обычный шкурный интерес.

Да и грех жаловаться. У царевича был Серый волк. Ну и что? У меня в лучших друганах — медведь. И, между прочим, тоже серый. А кто-нибудь из героев мог бы похвастаться дружбой с Соловьем-разбойником? А кого-нибудь вытягивала с того света девчонка, бывшая Баба-Яга?

Насчет чего у них там, в нормальных сказках, было попроще, так это не надо было гадать, кто плохой, кто хороший. Раз злодей — получи соответствующую внешность. Прямо как в старых фильмах про шпионов. А здесь, того и гляди, какая-нибудь Серая Шейка заклюет к едрене-фене и фамилии не спросит. Или Чебурашка просьбой о помощи заманит на ужин к своему другу Гене. В качестве бутерброда. Или Жар-птица ухватит за шиворот и уволокет к чертям собачьим… Интересно, а Луциберг, черт собачий или еще какой? Не мешало бы при случае выяснить.

Мысли пошли вразброд, и незаметно я погрузился в сон. Мне привиделся Луциберг, который в свойственной только ему манере, распинался:

— Молодой человек, если Ви вообг'азили себе, что назвав меня чег'том собачьим, нанесли мне оског'бление, то Ви будете глубоко г'азочаг'ованы…

Кто-то, скорей всего Оле Лукойле, переключил мое сновидение на другой, более интересный и приятный канал. И хоть я не узнал мнение Беса Третьей Гильдии о собаках, тем не менее, утром я пробудился в отличнейшем расположении духа и, как ни странно, хорошо выспавшимся.