Будто откликаясь на мой взгляд, сияние искр становится ярче. Очередной порыв раскаленного ветра лижет мое лицо и я щурюсь, пытаясь понять, кажется ли мне это или нет.

Не кажется — стоит лишь ветру утихнуть, как движение сверху дает понять, что я не ошиблась. Искры приходят в ход и движутся уже быстрее, а водоворот на миг вспыхивает и обнажает невидимое ранее. Сквозь темноту, словно в страшном сне, проступают очертания гигантской сети и я лишь тихо всхлипываю, осознавая происходящее.

Лавджой говорил, что заклинание активируется при наличии в зале определенного количества эмоций. И, судя по изменениям в недвижимой картине, все началось сейчас.

Эмоции кружат вокруг меня, окружая невидимым коконом. Кажется, я даже вижу их — невнятными белыми бликами в дыму. Отец говорил, что в моменты крайнего потрясения мы можем видеть эмоции и сейчас, наверное, пришел тот момент.

Я провожаю взглядом ближайшую — с длинным хвостиком, похожую на комету. В голове звенит и резерв, точно откликаясь на близость эмоций, дает знать о себе сосанием под ложечкой и, наблюдая, как ускоряется вращение искр, я все-таки отрываю голову от пола.

Бой продолжается — я понимаю это по ярким вспышкам, мелькающим в тумане и тихому губу, сопровождающему происходящее. Масвеллу явно не до заклинания. А значит, придется разбираться самой.

Наверное, именно эта гремучая смесь чужих ощущений, которых с каждым мгновением становится все больше, и становится решающей. Понимая, что я могу повлиять на их концентрацию только одним способом, я принимаю нелегкое решение. Наверное, каждому в своей жизни нужно рискнуть чем-то ради другого. Или других. И, уж если я и стала одаренной, то почему бы мне не попробовать — или хотя бы попытаться попробовать — спасти всех тех, кто собрался наверху?..

Эмоций здесь много, но я слишком тороплюсь — и глотаю ближайшие, впитываю, как при самом тщательном допросе. Гигантский водоворот над головой начинает тусклеть и, на миг вынырнув из процесса поглощения, я с кристальной четкостью осознаю — работает! Однозначно работает — видимо, Вальтц сообщил не все и для окончательной активации определенная концентрация эмоций должна поддерживаться некоторое время.

Только вот я теперь этого времени не дам.

Прикрыв глаза, я втягиваю очередную порцию щедрого угощения, парящего вокруг. От избытка чувств хватаю слишком много — и сознание послушно плывет, давая мне понять, что половина резерва уже заполнена. Вот только эмоций вокруг еще слишком много и у меня нет права остановиться.

Чувствуя, как продолжает заполняться резерв, я запускаю по залу сканирующее заклинание и едва не вздрагиваю от радости — кажется, поток эмоций, попадающий сюда через пролом в стене, иссякает. По крайней мере, эмоции больше не валят лавиной и похожи, скорее, на ручеек. А значит, там, где было их скопление, теперь осталось совсем мало.

Если осталось вообще.

Но в хранилище еще много эмоций — и, чтобы втянуть в резерв хотя бы большую часть, мне приходится сосредоточиться. Но теперь я действую избирательно — вылавливаю в массе кружащих бесплотных тел самые сильные и лишь после того, как они заканчиваются, берусь за эмоции поменьше. Самые мелкие решаю проигнорировать и…

Я так и не понимаю, когда все заканчивается. В зале внезапно воцаряется тишина — полная, непроглядная. Приоткрыв глаза, я вглядываюсь в беспросветную темноту потолка. Кажется, я все-таки обхитрила Вальтца — только вот, боюсь, слишком большой ценой.

Непрекращающаяся судорога проходит по телу и, перевернувшись на бок, я подтягиваю колени к груди. Мысль о том, как там Максвелл, проходит по краю сознания: сил нет даже на то, чтобы думать. Грустно усмехнувшись, я чувствую, как холодеют кончики пальцев. Все как в прошлый раз — ничего дополнительного.

Ничего лишнего.

Мир вокруг расплывается и даже свет факелов расползаются невнятными желтыми пятнами. Где-то неподалеку я слышу непонятное потрескивание, но узнавать источник шума уже поздно — я только стучу зубами, ощущая леденящий холод, заковывающий меня в свои объятия. И последней приходит темнота.

Звуки врываются в мое забытье неожиданно и я едва слышно стону, пытаясь понять, что происходит. Голоса — кажется, я узнаю низкий тембр Лоуренса. Возню и встревоженные шепотки. Очертания почему-то темного зала и оскаленную пасть горгульи совсем рядом.

А ещё — тепло чужого тела и руки, подхватившие меня.

Риндан — я почему-то знаю, что это он — несет меня ярко освещенными коридорами мимо прижавшихся к стене людей. Где-то среди них я замечаю лицо Дейрна. Лекарь, кажется, даже делает шаг вперед — но останавливается, пригвожденный к месту Максвелловским рыком:

— Назад!! Я сам!

Длинная лестница, по которой мы поднимаемся, никак не желает заканчиваться и я почему-то испытываю приступ раздражения. Этому однозначно способствует переполненный резерв — и, к сожалению, я знаю, что это значит: времени у меня не так уж и много. Сомневаюсь, что в Лаержской крепости найдется лекарь столичного уровня, способный разобраться с моим переполненным резервом. У Джо, возможно, были бы шансы… но до Лойса слишком долго ехать.

Хлопает дверь и в уши врывается ещё один поток встревоженных голосов.

— Сюда, — командует кто-то и меня проносят в дверной проем. Я приоткрываю глаза — и знакомая люстра сразу наталкивает меня на мысль, где мы находимся. Лоуренс пожертвовал под мою кончину свой кабинет? Как мило!

Меня вносят в комнату и кладут на кожаный диван так бережно, будто я хрустальная ваза из Нойремштира. Обувь покидает мои ноги моментально — а надо мной склоняется Риндан:

— Мейделин!!

Я вижу лишь темный силуэт: окружающий мир приветливо расплывается разноцветными пятнами. И, к сожалению, я хорошо знаю, что это значит: переполнение резерва достигло критической точки и сейчас мне уже ничего не поможет. Кроме…

— Риндан… — шепчу, улыбаясь пересохшими губами.

Он рядом. Рядом… И с ним все хорошо, в отличии от меня. Но какая, на самом деле, уже разница?

Судорога проходит через все мое тело и я послушно поддаюсь на волю своего дара: пальцы уже не слушаются, ещё немного — и произойдет выброс всего накопленного. Вряд ли после этого со мной будет все в порядке, но разве это имеет теперь значение?

— Мейделин, маленькая моя, — встревоженный донельзя голос Максвелла раздается прямо у моего уха, — слушай меня внимательно. Сейчас будет больно. Очень больно. Но просто знай, что я рядом. Я с тобой. Ты поняла?

Не сразу, но мне удается кивнуть. Мне плевать, что будет, я уже готова ко всему. Но тот факт, что он здесь… а говорил, эмоции сдерживать умеет…

Боль приходит внезапно. Просто ударяет в виски и растекается по всему телу. Кровь в жилах, кажется, вскипает. Меня выгибает в немыслимой позе так, что моя макушка упирается в холодную кожу дивана. У меня даже сил кричать нет — я захожусь в безудержном хрипе, впиваясь пальцами в покрывало, ломая ногти и срывая голос.

И снова проваливаюсь в темноту.

Прихожу в себя я в странно знакомой комнате и, приоткрыв глаза, долго смотрю на знакомую трещину в потолке. Кажется, она появилась лет шесть назад… или семь?

— Мейд?

Тело слушается плохо, но со второй попытки мне все-таки удается повернуть голову. Адель сидит в кресле, прижимая к себе непонятный сверток. Выглядит сестра осунувшейся — и я даже понимаю, кто обеспечил ей такое состояние.

— Адель…

Мой голос звучит слабо, можно сказать, не звучит вовсе. К тому же, накатывает странная слабость и я прикрываю глаза, чтобы не видеть покачивающуюся комнату.

— Как себя чувствуешь?

Сестра почему-то говорит полушепотом и я перенимаю её манеру сразу же.

— Не очень. Голова кружится и…

— Джо сказал, это нормально. Тебе нужно восстановиться.

— А ты как?

— Я?.. — Адель замолкает, но мне почему-то кажется, что она улыбается. Не в силах победить любопытство, я нечеловеческим усилием все-таки открываю глаза.