Один инсайт сменял другой. Я был окрылён открывающимися перспективами. Но тут в лаборатории объявился Жора Неведомский. Он сразу взял надо мной шефство. Перевёз к себе, И, хотя он так же жил в одном из подмосковных городов, но добираться до него было проще – без перекладных на электричке.

Жора этикетом не заморачивался, переходил с «вы» на «ты» и наоборот. Говорил пространно для меня и часто не договаривал начатую тему, впадая в задумчивость.

Первое что показал мне Жора у себя дома это «обломки НЛО». Он вытащил из под кровати стеклянную банку, почти полную темноватой жидкостью, и выудил из неё кусок странного материала.

– Подержи.

Я осмотрел кусок. «Ну и? Металл какой-то…»

– Чего чувствуешь?

– Ну тяжеловат, пожалуй, для своих размеров. Тяжесть, правда, странная…

Жора с пристальным вниманием, как будто увидел впервые, воззрился на меня.

– А ты взвесь. Вот тебе весы из набора химика. Ну?

– Ничего не весит.

– А теперь гирьки возьми. Вот из этого же набора.

Весы показывали означенный вес.

– Ты хочешь сказать, что этот материал ничего не весит?

Жора кивнул.

– Это металл. Я его проверял в нескольких лабораториях. Он… не из таблицы Менделеева. А ты его вес чувствуешь!!! Это может только «космосенс».

Жора посмотрел на меня расфокусированным взглядом и в голосе его зазвучало нескрываемое изумление:

– У тебя тройная структура биополя.

– Что это значит?

Жора протянул мне банку.

– Сделай глоток. Не боись. В этой жидкости ни одного микроба. Она стерильна. Я раз в месяц делаю по глоточку. А по особенностям устройства человеческого биополя ты лучше пообщайся с Полежаевым. Он у нас созданием толтекских групп занимается. Ну?

На вкус маслянистая вода была вязкой консистенции и отдавала чем-то приятно металлическим.

– А какой эффект от того, что ты пьёшь эту жидкость?

Жора спрятал воду обратно под кровать. Я заметил, что там стояло ещё несколько банок, стенки которых были покрыты серебристым налётом.

– Сам увидишь.

– Жора, ты меня что – тестируешь?

– Ты меня удивляешь. Это же инопланетные технологии. Это… это, чудо, за которым гоняется полчеловечества. А ты спокоен, как декан на кафедре и даже не врубаешься, что тебя не я тестирую. Это же «Допуск» в святая святых эзотерики…

– Знаешь, Жора, у меня всегда вызывало уважение, изумление и подлинный интерес, как люди, оказываясь в нечеловеческих условиях, тем не менее оставались людьми. Как моя бабушка – Феоктиста Михайловна, что в голодные годы войны, всё что могла отдала для победы, из пяти своих детей смогла спасти только двоих – моего дядю и мать, и не озлобилась, и до конца жизни щедро делилась своей неиссякаемой добротой. Мой непутёвый сосед – Данилка по дворовой кличке Стёпка-Растрёпка, который был старше меня всего на три года, погиб в Афгане, спасая таких же пацанов из глубинки Союза. Я вот на таком вырос. А что из глубин мироздания кто-то наблюдает за нами, живёт среди непредставимых технологий и возможно ждёт от нас – людей – что мы хотя бы не скурвимся на своей эволюционной ступени развития. Для меня это всего лишь напоминание, что я не пуп вселенной.

Жора не то с недоверием, не то с недоумением покачал головой.

– Сильные категории! Считай, что ты меня приятно удивил. – Он протянул свою «свистящую ладонь» и крепко сжал мне руку.

С этого момента Жора начал общаться со мной без панибратства и покровительственного тона. Я, вероятней всего, был допущен Жорой в круг достойных допущения. С другими сотрудниками института, называвшими себя «магами» или «экстрасенсами», Жора общался снисходительно, иногда с нескрываемой брезгливостью высоколобого чистоплюя. Его характеристики всем без исключения сотрудникам и сотрудницам института носили краткий и безапелляционный характер: «фуфлофан», «казёло», «придурок» – это про мужчин, «простованка», «фуфлыжница», «дурка» – про женщин.

Полежаев начал давать нам с Неведомским задания проконсультировать кого-то, нет покамест не из власть имущих, покамест их протеже. Но результаты руководство обнадёжили. И вскоре, в один из вечеров, нас с Жорой на очень дорогой иномарке «прямо» из подвальчика нашей лаборатории на Маяковской повезли в небольшой, очень частный, отель на Воробьёвых горах.

Метрдотель, похожий повадками и внешним видом на премьер министра европейского государства, провёл нас в помпезный предбанник сауны. В помещении никого не было, но следы «активного присутствия» официанты ещё не убирали. Неведомский с замашками завсегдатая взял с фуршетного стола вазочку с фисташками и расположился у камина, а я в своём костюме-тройка в ожидании патрициев из терм чувствовал себя совершенно нелепо. Обнаружив выход в оранжерею зимнего сада, я вышел в благоухающие кущи южной растительности.

До меня только сейчас дошло зачем Полежаев свёл нас с Жорой для представительской работы в паре. Скорее всего для того, чтобы представлять фасад лечебного направления НииЧаВо. Жора со своим незаконченным техническим образованием и культурой на уровне приёмщика из радиомастерской дома бытовых услуг был чем-то вроде главного блюда терапевтического стола, а я, с возможностями выдавать на гора отточенные клинической практикой диагнозы, был официантом.

За несколько месяцев работы в институте я насмотрелся на то, как проводится «исцеляющая терапия» и штатными «целителями» и приглашаемыми экстрасенсами: от шаманского камлания и ритуального изгнания бесов до низведения космических сил в бренное тело страдальца. Всё разнообразие в попытках излечения сводилось к тому, что пациента лечил не врач в белом халате, а «тихонькая старушка – божий одуванчик», внушительных габаритов амбал, эффектная тётка (колдунья в десятом поколении) с индейской раскраской на физиономии или потомственный шаман в экзотическом одеянии. Многие горе-целители даже не пытались докапываться до первопричин заболевания, ссылаясь на свой всевидящий «третий глаз». Хотя были и такие, кто заявлял, что «работает» на уровне определения кармических истоков болезней, но при этом эти самые болезни «исцелялись» только на уровне их внешних проявлений – симптомов. Чего греха таить – и мои коллеги, особенно те, кто вели приём в поликлиниках, предпочитали заниматься не причинами простуды, а только тем, что вызывало её внешние проявления: насморк, кашель, температуру. А где же соблюдение основного принципа медицины: лечить человека, а не болезнь?

Я поделился своими сомнениями с Полежаевым:

– Сергей Иванович, умалчиваю о явном нарушении юридических законов – лечить имеют право только дипломированные врачи. Но все эти доморощенные кашпировские превращают процесс лечения в низкопробное шоу. Показательно, что Жора Неведомский, громко именующий себя «космосенсом», ведёт себя как деревенский костоправ. А что «ладонями свистит» и то – не факт. Я предполагаю, что, когда он напрягается, то у него начинают вибрировать голосовые связки. И я не исключаю, что это проявление чревовещания. А эти сары-гадалки, «кармосенсы», колдуны всех мастей?! Они же дискредитируют научные основы нашего института! Это мракобесие, Сергей Иванович.

Полежаев усмехнулся.

– Эх, Евгений свет Васильевич, да со времени распятия Христа человечество не сильно изменилось. Ты в курсе за что «ушли» живое воплощение Бога? Бога! С Его абсолютной непогрешимостью!..

Многие наши с тобой современники до сих пор находятся на таком уровне развития понятийного аппарата, что лечению открываются только, если их лекарь до «костей пробирает» или вокруг них устраивают «махалай-бахалайные» ритуалы. А то, что ты только фокусировкой своего внимания можешь корректировать дефекты биополя, по «мановению ока» избавляешь пациента от болезни! Но, чтобы принять саму возможность подобного излечения у этого пациента сознание должно быть развито хотя бы на уровне «чуть выше табуретки». Как говорит наш общий с тобой знакомый – чревовещатель Жора Неведомский.

Полежаев махнул рукой, прерывая мои попытки вставить что-то «глубокомысленное».