Услышав из ее уст своеобразное признание в том, что он ей нужен, рука Торна крепче сжала плечо Офелии. Было ясно, что он обнимал ее инстинктивно, из-за себя и своего характера, а не потому что захотел. В его жизни не было людей, которые нуждались в нем, Торна никто никогда не ждал. И правды ему никогда не говорили. Да что там, если с Торном в принципе не разговаривали, о каких откровениях может идти речь?

О тех, которые он не помнил…

– У вас есть версии, кто мог прийти к вам посреди ночи? – спросил Торн, ослабив хватку.

Его голос вывел Офелию из тумана мыслей, и она чуть отпрянула, дабы иметь возможность смотреть в глаза, но спутавшиеся руки тут же дали о себе знать. Офелия неловко подвинулась и оторвала руки от бортов пальто в узле. Без чужой помощи она их не распутает.

Торн убрал руку со спины Офелии и наклонился к металлическим протезам, разум и безвольная часть памяти тут же послали ему сигнал о том, что подобную конструкцию он видел ранее, точно таким же был его ножной аппарат на Вавилоне, который однажды сломался. Кто-то его сломал.

Но кто?

Торн поймал себя на мысли, что не помнил лица негодяя. Впервые не помнил, это вообще возможно?

– Торн? Вы в порядке?

Дрожащий голос Офелии вернул его в реальность. Перед глазами все еще находился клубок спутанных между собой спиц, а его хозяйка все еще была напугана. К тому же, она замерзла, судя по гусиной коже на шее.

– В полном, – ответил Торн. – Стоит разобраться с этим.

Офелия позволила ему взять протезы в руки и рассмотреть поближе. Торн бережно брался за каждый палец, поднося руки Офелии к лицу. Каждый раз, когда она следила за когтистыми руками, ей хотелось наклониться и поцеловать все десять пальцев, промерзших в холодном кабинете. Пальцы Торна оставались розоватыми, как и во время ее ухода из театра, будто он вернулся минут пять назад, но сквозняк в помещении говорил, что он здесь по меньшей мере несколько часов. Порой Торн в ее глазах становился мозохистом, ведь найти иное объяснение его рвению дать себе и конечностям окоченеть Офелия не могла. И даже его собственное желание не имело власти приказать ее беспокойству исчезнуть.

– Это займет больше времени, – промолвил Торн. – Вам лучше сесть.

Офелия еще не отошла от ужаса, что испытала пятнадцать минут назад, а потому даже подняться на ноги оказалось труднее, чем она думала. Офелия попыталась встать, но из-за ватных ног, пробитых дрожью до костей, она не могла стоять сама. Торн встал вслед за ней и за долю секунды удержал стоя, обхватив рукой. Осторожно, словно она была самым редким и хрупким артефактом на свете, он усадил ее на диван и сам сел рядом, принимаясь распутывать пальцы между собой.

Впервые за долгое время Офелия ощущала себя дорогой для людей, ощущала, как о ней и вправду заботятся. Сколько бы времени она ни провела на Вавилоне рядом с Торном в поисках ответов на вопросы, касаемые не только Бога, мироздания и глобальной природы Духов Семей, а еще и связанные с ее внутренним конфликтом, проблемой их с Торном дипломатического брака и дальнейшей судьбы – сколько бы она ни находилась в обществе Торна на Полюсе и на Вавилоне, лишь сейчас, когда он спицу за спицей вытаскивал одну из другой, Офелия почувствовала себя на своем месте. Значение слова “забота” наконец стало понятно, и ее совсем не волновало, что Торн не помнит, как она занимала одну из важнейших позиций в его жизни. Внутреннее чувство подсказывало ей, что это не изменилось, что она осталась на той же позиции. Или вновь заняла ее.

Торн вытащил последнюю спицу из среднего пальца и движением опытного ювелира вставил ее в указательный, где ей и было место.

– Спасибо вам, – сказала Офелия и сложила руки на груди, усаживаясь удобнее.

– Не стоит благодарности, – ответил Торн, отсаживаясь подальше. – Так вы не знаете, кто мог прийти к вам?

Офелия опустила глаза на босые ноги, стопы которых выглядывали из-под ночной рубашки. Она не просто пришла к Торну в абсолютно не подобающем виде, так еще и в спешке не надела хоть пару тапочек.

Она стала думать над тем, кому вдруг может быть интересен ее сон на Полюсе. Разумеется, этот человек хотел бы ее убить, ведь спасители обычно не смотрят на сон объекта спасения со взглядом психопатичного маньяка. Кто же хотел ее убить?

– Вы помните Тень? – спросила Офелия. – Из-за нее я пришла к вам во время инспекции.

– Да, – ответил Торн. – Вы полагаете, это она? Но вы же говорили, что у нее нет лица.

Офелия растерянно повела плечами.

– Я не знаю ее природы, но из всех вариантов этот кажется наиболее правдоподобным. Вопрос в том, зачем ей я?

Торн покачал головой и встал с дивана. Он подошел к окну, задумчиво смотря на ровные слои снега и льда, на огни в зданиях и на одиночные фонари с желтым светом. Его что-то гложило, что-то весьма серьезное – это волнение на прежде мало эмоциональном лице Офелия видела лишь однажды: когда Генеалогисты приставили к ее щекам золотые кольты. Тогда она видела вспышки ярости, тревоги и желания защитить на его лице, как видела сейчас, но в более затуманенном виде. Торн был скован собственными убеждениями и не мог показывать эмоций, какими они были в действительности.

– Думаю, не секрет, что вы представляете для меня особый интерес? – спросил Торн и отошел от окна к рабочему столу, где было поразительно чисто, как сейчас заметила Офелия. – У меня имеется к вам пара насущных вопросов.

Офелии не нравился оборот, который принимал разговор. Похоже, Торн решил воспользоваться идеальной возможностью и выудить из нее ответы на вопросы касаемо его волнений. После всех сказанных ею полуправд очевидно, что он будет искать ответ. А за людей, которые могут его предоставить, он намертво цепляется.

– Вопросов какого характера? – Офелия поднялась с дивана.

Торн дождался, пока она подойдет вплотную к столу и окажется напротив него. Его голова опущена на нее, ее голова поднята к нему, как и в самую первую их встречу пять лет назад. Офелия ухмыльнулась, не переживая насчет реакции Торна, ибо осознавала свое преимущество: разница между той встречей и этой была в том, что теперь человек, помнящих тогдашние события, стало на одного меньше.

– Вы ведь уроженка с Анимы, если судить по семейным свойствам и внешности? – начал допрос Торн. Голос его был ровен и строг, словно Офелия являлась для него очередной клиенткой, а не самым загадочным человеком в его жизни.

– Вы правы, – столь же ровным тоном ответила Офелия. Очки обратились в серый, шарф лениво развалился на плечах.

– Вы утверждали, что являетесь хорошей знакомой моей тетки, вплоть до того, что стали крестной ее дочери.

– Верно.

– Когда и по какой причине вы проживали на Полюсе и почему я об этом ничего не знаю?

Офелия выдохнула через нос, ощущая искрящееся напряжение в комнате.

– Пять лет вы отсутствовали на Полюсе, моя семья посещала его пять лет назад сроком на два месяца, когда я и стала крестной, а два года назад моя тетушка окончательно перебралась на Полюс.

Торн кивнул с большим недоверием, но Офелия была на шаг впереди: он не сможет проверить ее слова никак, кроме разговора с Беренильдой, а там она не солгала.

– По какой причине вы уехали с Полюса?

Офелия беззвучно сглотнула: если сказать правду, то придется говорить обо всем. Сейчас у нее, конечно, больше шансов добиться веры Торна в сумасшедшую правду, но она все равно ходила по тонкому лезвию его доверия.

– Уверяю вас, она была весомой, – улизнула от ответа Офелия. – Я вернулась на Аниму по просьбе матери.

Торн прищурился, гусиные лапки вокруг глаз виднелись даже Офелии с расфокусированным зрением после сна.

– Как вы объясните свое отсутствие?

– Прошу прощения?

– Ваш брат четыре дня назад по пути домой проболтался, что вы после трех лет жизни с семьей сбежали на другой ковчег. Зачем?

Офелия вспомнила, что Торн находился в театре во время ее выступления. Он видел и слышал ее отчетливо, значит, запомнил абсолютно каждую ее реплику. Значит, он догадывается о причастности Офелии к делам Другого.