Мама мне потом говорила, что не мы Катю, а Катя нас нашла. Мы сидели в парке – мама на скамейке, а я в коляске. Мама разговаривала с тётей Тоней из пятого подъезда, а её Васька спал в своей коляске, рядом с моей. Он тогда всегда спал, а когда не спал, то орал. Вот.

А Катя подошла к нам: сначала к Ваське, поглядела на него, фыркнула, потом повернулась ко мне, встала на задние лапы, передние положила на край коляски и стала смотреть на меня. А я стала смотреть на неё. И так мы смотрели, смотрели, и вдруг я начала понимать всё, что Катя хотела мне сказать. Сначала я поняла, что она – Катя, потом, что она хочет со мной дружить, и я сразу очень захотела дружить с ней. И мы потянулись друг к другу и поцеловались носами. Я ужасно обрадовалась и захотела сказать Кате, что я обрадовалась, но не смогла, потому что ещё не умела говорить. Я только сказала: «У-у!» – и протянула к ней руки, а Катя запрыгнула ко мне в коляску и стала тереться об меня своей пушистой головой, и я засмеялась от радости.

Тут мама оглянулась, увидела Катю и закричала:

– Это что такое! Брысь сейчас же!

Катя посмотрела на неё и молча вышла из коляски, а мама стала мочить платок водой из бутылки, говорить про всяких грязных кошек и тереть мне лицо мокрым платком. Я и так терпеть не могла умываться, а тут ещё Катю прогнали, и я заорала во всю мочь. Васька проснулся и тоже стал орать. Тогда тётя Тоня вскочила, попрощалась и поскорее покатила коляску с Васькой домой, потому что он не перестанет орать, пока ему не дадут есть.

А Катя не ушла совсем, а села недалеко от нас и стала смотреть на меня, и у меня в голове вдруг услышалось: «Не плачь, всё будет хорошо». Я тут же замолчала, а Катя стала глядеть на маму.

Мама всё оттирала меня и причитала, что эта кошка наверняка без определённого места жительства, может быть даже заразная, и не смотрела на Катю. Потом она беспокойно завертела головой и оглянулась. Потом перестала меня тереть, опустила руки и стала неотрывно смотреть на Катю. А Катя смотрела на неё и ничего не говорила.

Так они смотрели друг на друга, и вдруг мама произнесла:

– Ты хочешь сказать, что мы тебе подходим и ты согласна у нас жить? А согласны ли мы взять тебя, тебя не интересует?

Потом ещё какое-то время смотрела на Катю и сказала:

– Ну что ж, пойдём.

И мы пошли домой. Впереди Катя с задранным хвостом, будто она знает, куда надо идти, потом я в коляске, потом мама, которая толкала мою коляску.

Дома мама проверила мои памперсы и посадила на горшок, а потом понесла меня в ванную. А когда мы вернулись, то увидели, что Катя сидит на моём горшке и делает свои дела. Мама так изумилась, что чуть не выронила меня, и поскорее налила Кате в блюдце молока. Катя посмотрела на неё, и мама сказала: «На здоровье», опять удивилась, задумалась, а потом спросила:

– Ты что, сказала мне спасибо? Или мне почудилось? Нет, ты не простая кошка. Может, ты ведьма-оборотень? Нет, непохоже: кошки-ведьмы чёрные и злые, а ты разноцветная и, похоже, добрая. Ну ладно, посмотрим ещё, как тебя Саша примет.

Саша – это мой папа. Катю он принял хорошо. Увидев её, он сначала очень удивился, потом спросил у мамы, чего ради ей понадобился этот зверь, и мама объяснила, что я без этой кошки ору до посинения.

Папа улыбнулся, и Катя стала жить с нами.

Мне с Катей было очень легко и интересно. Она сразу понимала, чего я хочу. Стоило только подумать в ту сторону, где она сидела, и она меня слышала.

А я слышала то, что думает Катя, когда она смотрела в мою сторону. Здорово. И не надо стараться говорить: «Дай, ня, а-а, у-у-у, ма-а» и всякие другие слова, которые мне было трудно произносить. И я решила их не говорить совсем: пусть Катя услышит и станет смотреть на маму, пока мама не поймёт, чего я хочу. Но Катя сказала, что стараться нужно обязательно, иначе я останусь на всю жизнь немая и ни с кем не смогу разговаривать по телефону, даже с бабушкой. Я вздохнула и поняла.

Я тогда уже умела хорошо ползать и даже стоять, если держалась за стул или за чьи-нибудь пальцы, но ходить боялась, потому что однажды папа меня отпустил, чтобы я шла сама, и я треснулась об пол. А Катя меня научила, держась рукой за стену, переставить одну ногу, постоять, подумать, переставить другую, и так три раза, а потом можно сесть и отдохнуть. Потом перевернуться на четвереньки, встать, держась за стенку, и опять идти. И я быстро научилась ходить, а потом и бегать, а Катя бегала рядом со мной и смеялась, когда я падала. Ну, она, конечно, не говорила: «Ха-ха», но я всё равно знала, что она смеётся, и даже обижалась, но сразу прощала её.

Катя не всегда говорила со мной, потому что очень уставала от таких разговоров. И я тоже уставала, и тогда мы играли с ней просто как девочка с кошкой, а не как две подруги. Бегали друг за другом по квартире, ловили бантик на верёвочке, вычёсывали Катину шерсть, просто спали в обнимку… Ну, много чего делали. Но всё равно знали, что мы подруги, хотя и ссорились иногда, особенно когда я хотела надеть на Катю кукольные платья и платочки, а Катя этого терпеть не могла.

Мы с Катей росли…

Скоро я научилась быстро бегать и даже обгоняла Ваську, когда мы гуляли с мамами в парке. Но Катя бегала быстрее нас, особенно от Васьки. Катя не любила с ним играть: он играл только для себя и не думал, нравится ли эта игра Кате или нет. Один раз даже кинул её в фонтан – посмотреть, поплывёт она или нет. Я и подумать ни о чём не успела и тут же прыгнула в фонтан за Катей, а там мне было воды по пояс, да ещё и сверху облило. А Васька стоял и смеялся! Я выхватила Катю из воды, обтёрла её о своё платье, посадила на скамейку и дала Ваське в нос. Он упал и заорал, что я мокрая кошачья дура, а я за это два раза двинула его ногой. Тётя Тоня закричала, что я дикарка, и кинулась к Ваське, а мама оттащила меня и стала говорить, что так нельзя, что нужно объяснять словами, а не драться. Но я чувствовала, что она на моей стороне. Потом мама потребовала, чтобы я извинилась перед Васькой, а я сказала, что ни за что не извинюсь: он гад, пусть сам извинится перед Катей, тогда и я извинюсь. Может быть. И чтобы он не смел к Кате близко подходить! Ещё надаю! Пусть извиняется за три шага от неё.

Тётя Тоня была умная: она что-то тихо сказала Ваське, а он сначала только мотал головой, а потом надулся, как пузырь, подошёл ко мне и сказал:

– Передай этой, своей, что я был неправ и больше не буду кидать её в фонтан. А теперь давай сама извиняйся передо мной.

Ой, мне так захотелось ещё разок дать ему как следует, но я сначала оглянулась на маму, а она смотрит на меня строго-строго, потом на Катю, и услышала от неё: «Извинись. Он своё получил». Ну я извинилась, и мы с Васькой пожали друг другу руки. Я взяла Катю на руки и пошла с мамой домой, потому что Катю надо было высушить и дать тёплого молока, чтобы она не простудилась. И мне тоже. А Васька, когда я оглянулась, погрозил мне кулаком. А я показала ему язык. И всем потом рассказала, что он извинялся перед кошкой. И все над ним смеялись.

Васька после этого случая сильно невзлюбил Катю и стал требовать, чтобы родители купили ему большую собаку, чтобы она покусала Катю, ну и меня заодно. А у Сеньки из четвёртого подъезда была здоровенная собака Ирма, называлась доберман – такая дурная, что бросалась на всех кошек. Когда Сенька с ней гулял, ему приходилось каждый раз хвататься за что-нибудь, чтобы не свалиться и не волочиться за ней по земле.