- Наша судьба - в наших руках, - ответила Галадриэль тихо.

Он улыбнулся. Улыбка вышла печальной, но отстраненной. Келеборн кивнул.

- Увы,- ответил он, покачав головой,- иногда мы встречаем то, что оказывается сильнее нас. Или же… - он плавно поднял руку,- или же сами мы оказываемся слабее, чем полагали.

Все вокруг, должно быть, ждали, что Владыки возьмутся за руки, и сейчас жест Келеборна мог обозначать его желание дотянуться до ладони Галадриэль.

- Воистину так, - ответила Галадриэль, поклонившись, словно не замечая протянутой руки. - Но наш долг - воздать последние почести тем, кто не вернулся из боя. За павших героев! - Она подняла кубок. - За тех, ждет нас в Чертогах Мандоса!

- За павших героев,- эхом откликнулись все. Келеборн опустил руку, взглянул еще раз на владычицу и тоже поднял кубок, больше не ища ее взгляда.

Мало-помалу вокруг снова зазвучали голоса и музыка. Те, кто ждал, и те, кто вернулся, говорили друг с другом. Келеборн же подошел к Галадриэль вплотную и наконец снова посмотрел ей в глаза.

«Ты ведь знаешь, что случилось», - сказал он так, чтобы никто, кроме нее, этого не услышал.

- Да, Келеборн Мудрый, - ответила Галадриэль. И потом добавила мысленно, так, что лишь он один мог услышать: “Ты желаешь объяснить что-то? Или ты желаешь попрощаться?”.

“Ты всегда была мудрейшей из тех, кого я знаю”,- ответил он мысленно,- “но с моей стороны было бы глупо надеяться на твое прощение, а тем более - на совет. Я вернулся, чтобы поговорить с тобой, а не прятаться и лгать. Но если ты хочешь, я немедленно уйду.”

“Я не думаю, что мои желания много значат для тебя, о Келеборн. Но о чем ты хотел поговорить?”

“Ты хочешь говорить здесь?” - спросил он, и легкая улыбка скользнула по его губам, но Келеборн, однако, тут же стер ее с лица.

“Да, здесь. В этот час мы должны быть с народом. Впрочем, это ты хотел говорить, Келеборн. Говори же.”

Он кивнул и опустил глаза.

“Я совершил много ошибок, и теперь расплачиваюсь за них”,- начал Келеборн, чуть помедлив,- “я был глуп, жесток и несправедлив. Я нарушил клятву, и, должно быть, не стою прощения, а, значит, и счастья. Я всегда причинял боль тем, кто был мне ближе всех, и теперь, когда свершилось то, что свершилось, я пришел просить тебя не держать на меня зла. Ибо то, что я обидел тебя, что не сдержал слово, данное тебе, глубоко меня ранит. Но иначе я поступить не мог.”

- Не надо! - попросила Галадриэль вслух. В голосе ее была боль, которую Артанис не смогла скрыть. Потом, взяв себя в руки, она продолжила неслышно: “У нас с тобой было прошлое, не разрушай его мольбами. Я готова сделать для тебя то, что ты хочешь, только не проси о прощении. “

- Хорошо,- ответил Келеборн также вслух. Музыка вокруг была словно бы прозрачной стеной, ограждавшей их двоих от посторонних ушей и глаз. Они были одни, и никто не мог вмешаться в их разговор или даже услышать его.

“Я не знаю, о чем могу просить тебя”,- продолжил Келеборн мысленно,- “сейчас мне нет места ни здесь, ни там, где осталось мое сердце. Я - блуждающий путник. И я знаю, что сам обрек себя на это.”

“Я не могу тебе помочь”, - ответила Галадриэль. - “Ты сам выбрал свой путь, тебе и идти по нему. Тебе и тому, кого ты выбрал. Если хочешь, оставайся в Лориэне. Хочешь - уходи. Но, что бы ты не выбрал, Келеборн Прекрасный, мое сердце отныне для тебя закрыто. Быть может, лучше было бы нам не видеть друг друга - так боль утраты могла бы утихнуть со временем”.

Келеборн кивнул.

“Я останусь,” - его тон не изменился, но в глаза Галадриэли он больше не смотрел,- “Потому что леса эти были моим домом так долго, и я люблю их не меньше, чем ты. Здесь живут те, с кем провел я много сотен лет бок о бок. И я благодарен тебе, что ты позволяешь мне остаться. Обещаю, я не потревожу тебя”

Золотой лес вокруг них наполнила меж тем светлая, но печальная песнь расставания. Эльфы Лориэна прощались с павшими. Галадриэль пела песню расставания вместе с теми, кто провожал своих любимых навсегда. На берегу реки эльфы прощались с теми, кого они не увидят в этом мире уже никогда и чьи тела они даже не смогли похоронить. Эльфы бросали в воду венки из дуба и остролиста и пели о тех, чей путь в Средиземье был окончен. И Галадриэль тоже сплела венок и бросила в быстрые воды. Она прощалась со своей любовью. Тот, кого она любила, не ждет ее даже в Чертогах Мандоса.

*****

Новый король вернулся с победой. Цена ее была высока, и многие не возвратились с войны, но молва о доблести Исилдура далеко обогнала поход его войск, идущих домой.

История о том, как Черные Врата пали пред королем, как его рукой был повержен Враг, передавались из уст в уста, и к моменту, когда Исилдур ступил в Минас-Тирит, его деяние уже было объявлено более славным, чем все подвиги его предков из Нуменора.

Но сам король был отстранен и мрачен – словно слишком тяжелым было бремя, легшее на его плечи, словно тени тех, кто погиб, сражаясь под его знаменами, следовали за ним по пятам. И на пятый день после своего возвращения в столицу, когда траурные песни по павшим уже отзвучали, но город был погружен в напряженное уныние, Исилдур призвал к себе старшего сына, Элендура, которому он доверял больше прочих. Он отвел его в самое сердце Цитадели – туда, где за прочными дверьми хранились главные королевские реликвии.

Исилдур осторожно – как хрупкого ребенка – поднял рукоять с обломанным лезвием – осколок Нарсиля, которым был повержен Враг.

- Посмотри на него,- сказал Исилдур сыну,- подойди, взгляни поближе.

Элендур подошел к отцу и с почтением посмотрел на обломок благородного клинка. Он знал историю этого меча - Нарсиль был выкован в далекую Первую эпоху. Мастером, создавшим клинок, был наугрим Телхар. Но как удалось оружию, созданному смертным, поразить бессмертную длань? Об этом Элендур хотел спросить отца, но не решался, видя, как мрачен тот был с самого дня возвращения.

- Я вижу, отец, - проговорил Элендур.

- Это - залог безопасности нашего королевства,- Исилдур поднял глаза на сына, и в глубине его зрачков Элендур, казалось, видел тьму, с которой король столкнулся, и которую победил,- я заплатил за эту победу страшную цену, но то, что обрел я, ценней.

- Залог безопасности? - переспросил Элендур. - Но что грозит нам? И как может обломок меча охранить нас от будущих зол?

Глаза Исилдура сузились и потемнели. Лицо его вдруг заострилось, он поджал губы - и рот короля превратился в тонкую жесткую линию.

- Мы думали, что Саурон, поверженный этим мечом, был единственным нашим врагом, но, боюсь, это не так,- ответил Исилдур наконец,- сейчас война отгремела, но союз людей и эльфов после победы распался - и сердце подсказывает мне, что то был последний союз. Ибо те, кто сражались с нами, шли вперед, повинуясь лишь клятвам. Те же, кого вело сердце и воля, пали.

Элендур нахмурился. Все в Минас-Аноре верили, что враг повержен и наконец настал мир, которого так долго ждали. Об этом барды слагали песни и Вириндор, друг Элендура, который работал над Хроникой Людей Запада, даже решил назвать так завершающую главу: “О Последней Войне”. Саурон повержен, с кем воевать теперь?

- Отец, твои слова мне неясны. Пусть это был последний союз - но против кого нам воевать в будущем? Надеюсь, мы справимся со всеми оставшимися орками теперь, когда их не стало их повелителя?

- Орки,- хмыкнул Исилдур,- орки - это безмозглые твари, которые только и могут, что следовать одному лишь приказу - уничтожать. Бояться, сын мой, надо не силы рук и крепости мечей. Бояться стоит изворотливого разума, медового языка, под которым истекает ядом жало. Ныне же слушай мой отцовский совет - будь зряч. И не позволяй ничему - ни любви, ни гордости, ни обиде, ни радости, ни победе - ослепить себя.

Чем больше король говорил, тем меньше Элендур понимал его слова. И этот странный блеск в глазах, словно Исилдур, сын Элендила, не спал уже несколько ночей. Должно быть, ему снятся кошмары.