Где-то над его головой, скрипнув, открылось окно. Потом Иорвет услышал плеск, и едва успел отскочить от полившейся на него сверху грязной зловонной воды.
— Заткнись, гребанная пьянь, — донесся до него злой заспанный женский голос, — проваливай, а то собак спущу.
Иорвет вздрогнул, огляделся по сторонам, как лунатик, внезапно разбуженный и обнаруживший себя на коньке крыши. Он стоял посреди совершенно пустынной улицы, в густом тумане, рядом с расползающейся по брусчатке грязной лужей, и словно впервые с тех пор, как человек велел ему уходить, по-настоящему видел мир вокруг. Сквозь молочную пелену действительно кто-то шел, и эльф метнулся в сторону, укрывшись за углом дома, как застигнутый на месте преступления вора.
Два человека — видимо, лавочники, шагавшие в сторону Рыночной площади — разговаривали, чуть понизив голос, будто туман мешал говорить и им тоже.
— И что, его правда вздернут? — спросил один, по дуге обходя лужу на своем пути.
— Может, башку отрубят, хрен его знает, — отозвался второй безразлично, — одно знаю точно — торговля сегодня будет никакая. После казней люди в корчму идут, или в бордель. Такой, понимаешь ли, закон природы.
— Да много ты понимаешь, Гвидо, — перебил его первый, — я ж его знаю, я с ним служил, когда еще жив был Наталис. Это за что ж нильфгаардская сволочь решил его вздернуть? Неугоден он стал для Черных или, может, боятся они его?
— А хрен его знает, — отозвался второй, а потом туман окончательно сомкнулся за их спинами, и продолжения беседы Иорвет уже не слышал.
Ему хватило ровно мгновения, чтобы принять решение. Не глядя по сторонам, не сбиваясь с пути, пока бледное солнце поднималось над крышами, он побежал в сторону площади перед дворцом — туда, чем вот-вот должны были казнить его человека.
========== Сняв голову, по волосам не плачут. ч. 3 ==========
Королевские гвардейцы пришли за ним, едва крыши города позолотил рассвет.
За всю ночь Роше, конечно, не сомкнул глаз. В открытое окно, вместе с ледяным осенним сквозняком вползали звуки молотков — на площади возводили помост для казни.
Вернон никогда не боялся смерти, хотя встречался с ней так часто, едва ли не здоровался за руку. В грязных подворотнях Вызимы она принимала облик уличных бандитов или бутылки ржаной водки. Позднее, едва вырвавшись из этого ее плена, Роше видел смерть, разгуливающей между выстроенных на марше солдат. Она стояла у его плеча, когда он шел в бой, она скрывалась в густых ветвях, из-за которых за ним наблюдали скоя’таэли, готовые выпустить в него целый ливень стрел. Смерть приходила в черных доспехах или с раскрашенным тонким лицом, с мечом в руках недруга или стилетом за спиной союзника, смерть была старой знакомой, подругой, верной спутницей — и лишь, встретив Иорвета, Роше начал по-настоящему ее бояться.
Сперва это было лишь отражением страхов самого эльфа — Вернон никогда не заблуждался на свой счет. Он родился человеком, и прожил уже куда больше, чем было отпущено таким, как он. Невероятно удачливый, он не получил ни одной серьезной раны ни на поле сражения, ни во время службы в специальном отряде, ни будучи командиром партизан. И только Иорвет смог ранить его так глубоко, что Роше не смог оправиться.
Эльф свел его один на один с реальностью, которая прежде его не волновала — люди живут недолго, они хрупки и недолговечны. Люди живут слишком мало, чтобы хоть один эльф мог по-настоящему запомнить кого-то из них. Слишком мало, чтобы Роше мог увидеть, как вырастет его сын. Слишком мало, чтобы Иорвет не считал каждый день, каждую секунду вместе, и не понимал, как скоро наступит конец. Роше не мог представить себя на его месте — должно быть, сам он, столкнувшись с этим безнадежным страхом, просто сошел бы с ума. Но Иорвет оказался сильнее своего человека и не думал сдаваться, даже если понимал, что борьба его заранее проиграна.
Роше посмотрел на стоявшее перед ним зеркало. Ведьмак, оказывая в этой комнате, постоянно ощущал присутствие сильной магии. Они списывали это на проклятье Иана, на подарок от реданской чародейки, на что угодно, а дело все это время было в этом зеркале. И если то, что эльф рассказывал, было правдой, то Иорвет заплатил за избавление от собственного страха еще более страшную цену. Торговец обманул его, продав долголетие для человека ценой несчастий для Темерии, не уточнив, что ее главным несчастьем и был он, Вернон Роше. Прошло семь лет, и всем неприятностям суждено было закончиться — одним взмахом топора.
По мутной поверхности шли мелкие черные трещины, и Роше смотрел сквозь них на свое лицо — каким нужно было быть идиотом, чтобы не заметить, что совсем не изменился? Сидя в кабинете, тренируясь только изредка вместе с Анаис, даже бросив курить, невозможно было остаться таким же, как семь лет назад. Вернон часто не замечал важных и совершенно очевидных вещей — но это был уже перебор.
За его плечом в смутной темноте комнаты, отражаясь в зачарованном стекле, снова стояла она, его старая подруга. Он увидел ее в глазу Иорвета, когда просил его уйти — просил, хотя хотел крикнуть «Беги, спасайся! Она уже здесь!» Он слышал, как она ходит вокруг, присаживается на кровать — ждет. И Вернон хотел остаться с ней наедине. Она преследовала его также, как сам он преследовал Иорвета. Она шла по его следу, но ни разу не смогла подойти достаточно близко. И вот теперь ее погоня наконец увенчалась успехом.
— Уходи, — сказал Вернон Иорвету. «Я ее задержу, не дам ей добраться до тебя. Уходи» — шептал он, когда дверь за эльфом закрылась.
Явившийся с гвардейцами камергер принес чистую простую одежду — приговоренному не полагалось носить регалий и опознавательных знаков. Прежде, чем лишиться жизни, он должен был лишиться личности, имени и лица — чтобы не сохраниться в памяти тех, кого обрек на страдания. Исчезнуть навсегда и бесследно.
Его вывели под конвоем из покоев — Роше заметил, что по коридорам дворца его сопровождали королевские стражи, а у дверей их сменили рыцари в черных доспехах. Короткий путь от главных ворот до площади перед замком Роше проделал, не оглядываясь по сторонам, сосредоточив взгляд на матовой поверхности кирасы идущего перед ним солдата. Ему не сковывали руки, не подталкивали и не подгоняли — видимо и так было понятно, что, реши он сбежать через толпу, люди, полные ненависти к нему, просто его разорвут.
Роше ждал, что из подступившей к проходу толпы послышатся оскорбления, может быть, даже полетят камни. В Вызиме не было вынесено ни одного смертного приговора, пока он был регентом, и сейчас люди провожали последний поход приговоренного напряженным молчанием.
На высоком деревянном постаменте, возведенным за одну ночь, все уже было готово к казни. Роше боялся, что увидит шибеницу — позорная смерть для того, кто родился в позоре и нищете. Но на помосте обнаружилась плаха — значит, его казнят, как воина. Хотя бы этого для него Анаис смогла добиться.
Роше наконец поднял глаза и осмотрелся. Сопровождавшие его рыцари отступили на несколько шагов, как актеры массовки, выведшие главного героя на подмостки. Людей на площади собралось много. Вернон попытался было поискать в толпе знакомые лица, но потом оставил эту затею. На него смотрели сотни пар ненавидящих глаз, и он чувствовал, скорее, чем слышал, как над толпой поднимается гул — еще немного, и эти люди будут торжественно приветствовать его голову, скатившуюся с плахи — так, как прежде приветствовали его самого. Много лет назад эти люди возлагали на него большие надежды, вверяли ему в руки целую страну. И он подвел их — и теперь заслуживал наказания.
На балконе, нависавшем над площадью, еще никого не было. Там стояли два кресла, и Роше помнил, как во время больших торжеств сидел на одном из них рядом с Анаис — принимал парад или смотрел представление в канун Йоля. И его королева — его дочь, его маленькая отважная девочка — протягивала ему руку, когда прямо над их головами разлетались огни фейерверка или музыка начинала играть слишком громко. И Роше много бы отдал, чтобы снова ощутить в ладони ее теплые пальцы — шершавые от мозолей, совсем не королевские. И еще больше, чтобы повернуть время вспять и никогда не позволять ей привязываться к нему, доверять и надеяться на него. Его королева оставалась одна, и это тоже разрывало ему сердце.
