— Велик шанс, что Иорвет утомит меня раньше, чем Юлиан — тогда я оставлю их в ближайшей корчме вместе.

Эльф, ведший под уздцы своего коня, устало поднял глаз к светлеющему небу.

— Как бы мы с Зябликом не бросили тебя одного в лесу, — заявил он, — верно, малыш?

Юлиан серьезно кивнул, но потом звонко рассмеялся. У самых ворот Шани присела перед сыном на корточки, поправила на нем шапку, критически оглядела дорожный наряд и наконец быстро обняла мальчика.

— Веди себя хорошо, — наставительно попросила она, и Юлиан улыбнулся по-взрослому снисходительной улыбкой.

— Жалко, что ты не едешь с нами, мамочка, — сказал он, вдруг погрустнел и отвел взгляд. Шани поцеловала его в раскрасневшуюся щеку.

— Мне бы очень хотелось, — заверила она сына, — но я не могу. Когда вернешься, ты мне все-все расскажешь, договорились?

Мальчик кивнул, но больше не улыбался. Шани поднялась и тепло распрощалась с попутчиками Юлиана, отступила в сторону, когда Роше помогал мальчику сесть в седло перед собой, а потом еще долго смотрела им вслед, когда путники выезжали на большак.

Это прощание немного омрачило радость грядущего путешествия. Шани, поглощенная научной работой, очень легко относилась к тому, что с ее сыном часто приходилось нянчиться другим, и отчего-то Роше никогда не приходило в голову, что профессор могла всерьез загрустить, отпуская Юлиана от себя на долгий срок — читая лекции или вскрывая трупы в университетском морге, она могла в любой момент отвлечься и забежать проведать мальчика, а каждый вечер он уходил с ней домой. Пересекая же границу знакомого, безопасного Университета — с ними или с Лютиком — Юлиан словно оказывался оторванным от матери, отправлялся в путешествие, в которое сама она не могла за ним последовать, и Роше, три года не видевший собственного сына, хорошо понимал ее печаль. А ведь Иан, в отличие от Юлиана, был уже совсем взрослым.

Некоторое время ехали молча. Мальчик, прильнув к Роше, не глядел по сторонам, вообще почти не шевелился, и Вернон чувствовал, что, постарайся он отвлечь и развеселить его, это стало бы пустой тратой слов — хрупкое детское горе нельзя было подгонять, нужно было дать Юлиану самому смириться с последствиями принятого решения.

Первым тишину нарушил Иорвет. За последние годы он почти не выезжал из Оксенфурта, но эта оседлость, казалось, ничуть его не волновала. Роше знал — тот, кто большую часть жизни провел если не в бегах и скитаниях, то в поисках своего места в мире и борьбе за него, пустив корни, держался за них теперь всеми силами. Даже лишившись дома и не сумев обжиться в новом, Иорвет крепко уцепился за то окружение, из которого его не только не гнали, но где его считали своим и уважали. И его упорное нежелание видеться с Ианом могло бы стать далеко не главной причиной отказа уехать из Оксенфурта. Но, к счастью, из Вызимы пришло официальное приглашение от королевы Анаис посетить строившийся местный университет, а потому Иорвет был свободен и чист перед собственной профессиональной совестью.

Сейчас, одетый в простую охотничью куртку и дорожный плащ, эльф совсем не походил ни на серьезного профессора в синей мантии, чопорно кивавшего приветствующим его студентам, ни на того разбитого усталого незнакомца, каким Вернон заставал его, возвращаясь из Вызимы в последне время. Это снова был его Иорвет — легкий на подъем, готовый в любой момент отправиться хоть в увеселительную поездку в столицу, хоть на войну, лишь бы была дорога под ногами и цель путешествия. И, пожалуй, эта его метаморфоза стоила того, чтобы оторвать Зяблика от матери — присутствие Юлиана действовало на Иорвета куда сильнее, чем могли бы подействовать любые уговоры и увещевания Роше. Вернон был не против — лишь бы больше не видеть в родном взгляде той необъяснимой и неутолимой тоски, что он заметил в нем несколько дней назад, когда эльф признался, что чувствовал приближение старости. Совершенно глупым образом в старость супруга Роше не слишком верил, а вот в то, что он ощущал себя одиноким и несчастным — очень даже, и готов был на что угодно, лишь бы победить этих страшных демонов, против которых он один был совершенно бессилен.

— Хочешь поиграть в загадки? — спросил Иорвет, пуская своего коня ходом рядом с кобылой Роше. Юлиан встрепенулся, будто успел задремать в тягостной тишине, повернулся к спутнику и с сомнением переспросил:

— Загадки? Это как?

— Очень просто, — подхватил Роше, ловя странное, но очень приятное ощущение узнавания ситуации. Много лет назад, покинув благодатный мирный Туссент — хотя чего уж там, сбежав от его благодати и мира — они точно так же неспешно ехали по этой дороге, только в обратном направлении, и тогда на месте Юлиана был маленький Иан. Сын же и придумал игру в загадки, упорно втягивая в нее обоих родителей. — Кто-то из нас загадывает загадку, а остальные — стараются ее разгадать. Кто первый находит правильный ответ, придумывает следующее задание. Побеждает тот, чья загадка останется без ответа. Попробуем?

Юлиан немного посомневался, потом неуверенно кивнул.

— Только я почти не знаю загадок, — заметил он.

— Ничего, — подбодрил его Иорвет, — я тоже раньше не знал, но потом понял, как их придумывать. И Вернону еще ни разу не удалось меня обыграть.

— Потому что ты придумываешь нечестные загадки, — фыркнул Вернон, — и отгадки у них всегда совершенно нелогичные.

— Иану они легко давались, — улыбнулся Иорвет, и впервые за долгое время имя сына прозвучало в его устах легко, без вымученной отстраненности, — просто ты — глупый человек.

Роше цокнул языком и покачал головой.

— Ну ладно, мудрый эльф, ты предложил, ты и загадывай первым, — снисходительно разрешил он.

Иорвет на мгновение задумался.

— Ну ладно, начнем с простого, — выдал он наконец, — что тяжелее — пуд кирпичей или пуд гусиного пуха?

— Кирпичей, конечно, — смело заявил Юлиан, гордо вскинув голову. Вернон тихо хмыкнул — Иан такие загадки щелкал, как орехи — потом с сомнением покачал головой.

— А я вот не уверен, — сказал он, — может, еще подумаем, Юлиан?

— А чего тут думать? — Зяблик сдвинул брови — совсем как Шани, рассказывая об очередном странном случае в прозекторской, — кирпичи тяжелые, а пух — легкий. Но пуд пуха — это, наверно, очень-очень много, — мальчик замолчал на мгновение, потом его наконец осенило, — Одинаково! — почти выкрикнул он, подпрыгнув на седле так неожиданно, что кобыла под ним запряла ушами и зафыркала, — они весят одинаково!

— Отлично! — с нескрываемой гордостью объявил Иорвет — и Роше давно не видел, чтобы его эльф так искренне улыбался, — теперь твоя очередь, малыш.

Юлиан размышлял долго. Он явно оказался не готов к подобному результату собственного триумфа, и теперь совсем растерялся. Роше наклонился было к его уху, чтобы подкинуть ему вариант загадки, а Иорвет деликатно увлекся плывущими по небу облаками, чтобы этого не заметить, но Юлиан отмахнулся от непрошенного помощника.

— Не подсказывай, — осадил он глупого человека, и тот был вынужден отступить, — я все-таки знаю одну загадку. — проговорил он с достоинством, потом, вскинув голову, гордо продекламировал: — Порою грязными руками мы достаем его из брюк, подносим к дырке с волосами и раздается смачный звук. Что это?

Роше поймал совершенно шокированный взгляд Иорвета, и сам, должно быть, в этот момент выглядел ничуть не лучше. Похоже, матери Юлиана все же стоило получше следить за своим отпрыском…

— Где это ты узнал такую загадку? — стараясь контролировать собственный голос, спросил Иорвет, крепче вцепившись в поводья своего коня.

— От дядюшки Лютика, — гордо признался мальчик, — он, когда ему очень весело, иногда читает стихи, от которых все в «Хамелеоне» умирают со смеху.

— Я сдаюсь, — весомо заявил Иорвет и отвернулся. Вернон, у которого в голове, вместе с однозначным ответом на этот ребус, возникло множество однокоренных слов, которыми ему захотелось обложить проклятого барда, кивнул:

— Я тоже сдаюсь. Сложная загадка.