Конечно, когда Иан уезжал вместе с цирковой труппой, он никому не рассказал об истинной цели своего путешествия. Яссэ никогда ему этого не запрещал напрямую, но юноша чувствовал, что сам принес обет молчания, боясь даже не того, что близкие осудят его выбор или что Яссэ сочтет его предателем, но того, что истинные мотивы Иана были сокрыты даже для него самого. Он поначалу считал, что пошел за огненным магом, которого госпожа Йеннифер, даже не зная его имени, считала опасным преступником и обманщиком, чтобы обрести силу и знания, которые помогли бы найти пропавшую Цириллу. Но с каждым днем Иан все лучше осознавал, что сделал это не с конкретной целью, не ради чьего-то спасения или даже личного могущества, а ради самой магии, с которой каждый день знакомился все ближе — и влюблялся все крепче.
Сразу после войны Яссэ добровольно предстал перед Объединенным трибуналом, но судили его только за шпионаж. Среди его обвинителей не нашлось тех, кто мог бы связать имя предводителя цирковой труппы с более глобальными событиями. Никто, похоже, всерьез не верил, что этот беззаботный улыбчивый эльф, пришедший с повинной, владел хоть какой-то особенной силой. Вернон Роше свидетельствовал против него, но, по его данным, Яссэ лишь возглавлял шпионскую группу, ответственную за серию диверсий на территории Темерии. Иан не был уверен, правда ли у обвинителей нашлось так мало информации о деятельности Яссэ, или в этом были замешаны какие-то более сложные силы, но обвиняемый получил безусловную поддержку из весьма неожиданного источника. В его защиту выступил Эренваль, удостоенный после подписания Мариборского мирного договора особой благодарности со стороны нового Императора. Суду же эльф поведал, что Яссэ, пусть и находился поначалу на стороне Саскии, сыграл важнейшую роль в ее последующем поражении. Эренваль рассказал, как Яссэ помог ему самому добыть те сведения, что в конечном счете привели к победе над агрессором, и эти свидетельства решили дело. Яссэ был полностью оправдан, с одной лишь оговоркой. Ему запрещалось отныне участвовать в политической жизни Империи, а наказанием, если станет известно, что он снова примерил на себя роль шпиона, будет немедленная публичная казнь. Яссэ с благодарностью принял эти условия, и уже в начале осени его труппа, почти полностью сменившая состав, вновь отправилась в путь, куда глаза глядят, к новым выступлениям. И Иан уехал вместе с ними. И с тех пор не было в его жизни ни дня, когда юный эльф пожалел бы о своем решении.
Магия Огня, которой учил его Яссэ оказалась одновременно и проще и сложней всего того, что постигал Иан до этого. Он всегда помнил то, что говорила об этой энергии госпожа Йеннифер, как испугалась она, увидев, к чему решил обратиться Иан, чтобы спасти жизнь Ламберту, и всегда хранил в памяти ее слова о том, что эта энергия поработит его, уничтожит, выжжет его изнутри и не просто переставит мир с ног на голову, сотрет границы того, что правильно, а что нет, но лишит для Иана все вокруг ценности и красоты, заставив поклоняться и подчиняться лишь ей одной. Юный эльф учился магии Огня уже больше трех лет, но никаких судьбоносных изменений в себе пока не замечал.
Источник, из которого он черпал силы, оказался податливей и щедрее всех прочих. Яссэ был прав — создавать пламя и управлять им, особенно из родственной ему материи, было довольно просто. Огонь был щедрым, надежным союзником, и, черпая его силу, осваивая новые трюки, запуская руки в сердце пылающего костра или создавая невесомых искрящихся бабочек, танцуя босым по тлеющим углям, на радость толпе, Иан чувствовал то, на чем никогда не позволял поймать себя, пока был учеником мастера Риннельдора, Шани или Кейры — он впускал в себя магию, и она, овладевая им, отвечала взаимностью, позволяя Иану познавать свои секреты и управлять собой.
Но то, чему учил его Яссэ вдали от репетиционной площадки, было совсем иным. Сложнее, тоньше — Иан постигал уже не искусство создания огня из подобной энергии, он старался, обращаясь к Пламени за силой, преобразовывать ее в иные формы — так, как другие маги использовали три прочих элемента. И это оказалось куда трудней, чем даже сопряжение источников, которое некоторое время вдалбливала ему в голову Кейра. Огонь был податливым и мягким, когда ему велели перетекать из одной формы в другую, не меняя своей сути. Но становиться чем-то иным он не хотел, и Иану приходилось бороться с желанием обратиться к иной силе, призвать окружавший его воздух или прижать ладони к земле. Но он понимал, даже без наставлений Яссэ — истинную магию Огня можно было обуять и познать, лишь научившись выходить за ее границы, лишь подчинив Огонь себе так, как, по слухам, он подчинял разум и сердце обращавшихся к нему колдунов. Поэтому Иан с такой досадой смотрел на очередное не пророщенное семя, поэтому уходил из круга веселящихся товарищей, чтобы побыть с магией наедине. Огонь не терпел суеты, лишних взглядов и обмана.
Учитель и ученик сидели в молчании несколько долгих минут — трубка в руке юноши погасла, и маленький костер тоже начал чадить, умирая.
— Идем к остальным, — предложил Яссэ, — завтра мы выдвигаемся в Марибор, а люди там уже знают все наши трюки — придется много репетировать, чтобы удивить их, так что, считай, это наша последняя беззаботная ночь.
— Я приду, — пообещал Иан едва слышно, — дай мне еще пару минут.
Яссэ поднялся на ноги, улыбнулся Иану и почти беззвучно скрылся в темноте ветвей.
Юный эльф просидел, глядя на носки своих сапог еще некоторое время, потом, махнув рукой, заставил маленький костер угаснуть, встал и направился в сторону лагеря.
На просторной лесной поляне горел высокий костер, и циркачи, рассевшись вокруг него, передавали друг другу бутылки с вином, скрипачи и флейтисты играли что-то веселое и уже довольно нестройное. Сэя и еще две девушки-акробатки танцевали, подняв руки над головами и выбивая ногами нехитрый ритм на утоптанной темной земле. Яссэ устроился рядом со всеми, и Иан заметил, что он со смехом рассказывал что-то, и слушатели поддакивали и кивали, подхватывали его историю или трясли головами, стараясь вклиниться в чужой рассказ.
Попав в труппу, юный эльф быстро почувствовал себя частью большой дружной семьи — здесь все были равны, невзирая на возраст и способности, и жизнь их, несмотря на скромные заработки и добровольно выбранную судьбу вечно скитаться из города в город, была счастливой и поверхностной. Для циркачей не существовало настоящего горя — даже когда год назад один из них умер, подхватив воспаление легких, а другой, не справившись с очередным трюком, упал прямо на деревянный помост и сломал себе шею, товарищи выбрали не горевать по погибшим, а вспоминать, какими славными были дни их жизни. Иан, видевший за свой краткий век слишком много смертей, не мог не удивляться такому легкому взгляду. Циркачи плакали по пролитому вину или павшей лошади, но гибель соратников давала им лишний повод для песен о них или очередной беззаботной попойки — потому что именно этого хотел бы тот, кого больше с ними не было. И юный эльф, как ни старался, не мог пока этого постичь и принять.
Когда он приблизился, из круга медленно поднялась ему навстречу Ава — тоненькая и легкая, как струйка табачного дыма. Яссэ называл ее своей дочерью, хотя, как выяснил Иан, девушка была его воспитанницей — учитель спас ее после очередного рейда Синих полосок до Третьей Северной войны, и юноше не хотелось думать, что это его папа был повинен в том, что Ава осталась сиротой, хотя, скорее всего, это было именно так.
Эльфка, почти такая же юная, как сам Иан, стала верной помощницей Яссэ. Она не владела и не училась магии, но участвовала во всех его фокусах, даже самых сложных, а теперь стала партнершей Иана на представлениях. Аве нравилось подшучивать над ним, обнимать и целовать его у всех на виду, танцевать с ним не только в языках пламени на сцене, но и в шуме ночей под открытым небом. Она часто забиралась к нему в фургон, пробиралась под тяжелое душное одеяло и засыпала, прижавшись к Иану всем телом — почти обнаженная. И за все это время юный эльф не прикоснулся к ней иначе, чем требовал новый номер или невинный танец, иначе, чем она сама вынуждала его. Ава была одной из самых красивых девушек, что видел Иан за свою жизнь, ее объятия были горячими и, должно быть, искренними, но ни разу в нем не шелохнулось то чувство, с которым юный эльф обнимал того, кого оставил там, в прежней жизни, и о ком лишний раз старался не вспоминать.
