В спальне стояла гулкая невыносимая тишина, она давила на виски и плечи, как тяжелый полог позднего снега. Эльф опустил веко, словно теперь старался докричаться до сына мысленно, но все было тщетно.

Решение пришло нам ум так легко и быстро, словно Иорвет давно ждал шанса принять его. Словно тот, чье имя он произнес вместо имени сына, всегда крутилось у него на языке, застряло в мыслях, дремало, дожидаясь случая быть разбуженным.

— Какая ужасная трагедия, — произнес над ухом ровный приятный голос, полный, казалось, самого искреннего сочувствия, — ни один отец не должен хоронить своих сыновей…

Иорвет дернулся, хотя знал, что услышит эти знакомые, издевательски мягкие интонации, знал, кого увидит, открыв глаз.

Господин Зеркало стоял в паре шагов от постели, привычно сложив пальцы рамочкой, и на этот раз не улыбался. Его лицо — обычно приятно округлое, приветливое и открытое — сейчас осунулось и вытянулось. Глубокие тени залегли под совершенно черными глазами, очертили линии острых скул и опущенные уголки губ. Он был созданием тьмы — может, самой воплощенной смертью, нависшей над Ианом — и теперь это было совершенно очевидно. Словно, решив не притворяться добрым торговцем, к отчаявшемуся отцу Гюнтер на сей раз явился в своем истинном обличие.

Но разглядывать его и бояться увиденного было поздно. Иорвет вскинул голову и перехватил его пристальный любопытный взгляд.

— Спаси его, — выпалил он, не задумываясь, — бери все, что хочешь — мою жизнь, мою душу, мой разум. Только спаси его.

— Вот видишь, — господин Зеркало мягко покачал головой, — я же говорил тебе, что, позвав меня снова, ты больше не захочешь торговаться.

Иорвет раздраженно повел плечами.

— Забирай все, — повторил он, — верни моего сына, а меня — бери себе.

— Какая удивительная щедрость для того, кто утверждал, что у него ничего нет на продажу, — усмехнулся Гюнтер. Эльфу невыносимо было смотреть ему в глаза — будто он пытался сосредоточить взгляд на расплывающейся тьме на дне глубокого колодца. — Ты уверен, что новая сделка того стоит? Я ведь могу потребовать не только твою душу — что если в уплату за спасение я заберу любовь твоего человека? Или велю принести мне его голову?

Иорвет молчал, но не отводил взгляда. Вернон, еще ничего не знавший о случившемся, остался в баронском замке и теперь, должно быть, искал способ найти и добраться до супруга. И его лицо — взволнованное, ожесточенно решительное, с плотно сжатой челюстью, потемневшим взглядом карих глаз — встало перед внутренним взором Иорвета, как живое. Услышав такую цену за спасение жизни сына, Вернон принял бы ее, не задумавшись. Он, может, сам бы вонзил нож себе в сердце или предложил собственную душу в обмен. Но эльфом вдруг овладела неподъемная удушливая слабость — он разрыдался бы, если бы на это еще оставались силы.

Гюнтер коротко усмехнулся.

— О, мой дорогой, я ведь вовсе не так жесток, — покачал он головой, — и я знаю законы этого мира. Унисон сигнатур — с этим даже я ничего не могу поделать, и, даже заключив такую сделку, ты сам не смог бы выполнить ее условия. За это я презираю магию. От нее, знаешь, одни беды.

Иорвет сжал кулаки, вонзив ногти в ладони, но не почувствовал боли, даже когда теплая кровь засочилась по запястьям.

— У меня есть идея получше, — Гюнтер не сделал ни шага, но в миг очутился совсем близко с Иорветом, навис над ним густой ледяной тенью, — в обмен на жизнь твоего непутевого сына я попрошу тебя об одной услуге. Не сейчас — но тогда, когда она мне понадобится. Ты будешь мне должен — и выполнишь мою просьбу по первому требованию. А если не сумеешь или откажешься — я заберу то, что ты так щедро уже мне предложил.

Иорвет моргнул.

— Я согласен, — выпалил он. Если не Вернона, он готов был прикончить кого угодно, пусть бы даже после этого его самого постигла бы жестокая кара.

— Не спеши, — покачал головой Гюнтер, — я — честный торговец, и, прежде, чем заключить договор, должен ознакомить тебя со всеми обстоятельствами. Ты готов отдать что угодно за жизнь твоего сына — но что, если я скажу тебе, что он сам принял это решение — сам призвал смерть и отдался ей с радостью?

Иорвет качнулся назад, взглянул на бледное лицо Иана, потряс головой.

— Чушь, — ответил он уверенно, — Иан не мог этого сделать.

— К чему мне лгать? — пожал плечами торговец, — я мог бы умолчать об этом и просто дать тебе то, о чем ты просишь. Но я справедлив. Что если, вернувшись к жизни, Иан через несколько дней снова наложит на себя руки, и все окажется бессмысленным?

Иорвет трудно сглотнул. Его сын — вернувшийся в родной дом, к родным людям — не встретил почти ничего, кроме осуждения и презрения. Его возлюбленный прятал его, как позорную тайну. Вернон, пусть и не оттолкнувший его от себя, дарил свою заботу и любовь другим, даже обзавелся новым сыном, родным ему по крови. А Иорвет был так погружен в собственные разочарование и усталость, что не смог даже найти нужных слов, чтобы утешить Иана — пока не стало слишком поздно. То, что говорил сейчас торговец, представало жестокой непобедимой правдой, и убивало Иана надежней, чем магический взрыв.

Эльф повернулся к Гюнтеру, почти не видя его.

— Я сделаю так, чтобы он жил, — ответил он наконец очень тихо, — только верни его. Что будет дальше — тебя не касается.

Торговец покладисто кивнул.

— Слово клиента — закон, — ответил он, протянул руку и прижал ладонь к груди Иорвета. Эльфа выгнуло дугой от внезапной жгучей боли, сбившей дыхание и едва не заставившей остановиться сердце. Он ухватился за ворот рубахи, стараясь разорвать ее, и, когда тонкая ткань треснула и разошлась от его усилий, увидел на своей груди полыхнувший алым огнем и застывший багряным шрамом витиеватый знак, похожий на неведомые письмена.

— Это будет напоминанием, что ты отныне — мой должник, — улыбнулся услужливо, как управляющий Эрих, торговец, — а теперь ступай, и, если сможешь, сам выведи своего сына на свет.

Иорвет, ждавший, что после заключения сделки, Иан немедленно превратится в себя прежнего, очнется и откроет глаза, удивленно посмотрел на Гюнтера.

— Что…? — начал было он, но торговец кончиком длинного пальца легко стукнул эльфа по лбу, и тот провалился в непроглядную мглу.

Падение длилось долго, и в самом конце Иорвет начал думать, что непременно разобьется — или все же очнется от кошмара на широком письменном столе в баронском кабинете. Но его приняла в себя большая податливая куча черных сухих листьев, взметнув вверх столб удушливой пыли и трухи.

Дрожа и кашляя, Иорвет выбрался из кучи, отбрасывая в стороны ошметки гнили, с трудом поднялся на ноги огляделся. Он оказался посреди темного густого леса, в котором недавно, похоже, бушевал страшный пожар. Ветви почерневших деревьев, покрытые длинными шипами, изогнутые и изломанные, тянулись, переплетаясь до самой земли. Откуда-то издалека доносился низкий смутный гул, точно кто-то растревожил осиное гнездо. Грудь жгло, и каждый вдох давался с мучительным трудом, но Иорвет, отбросив парализующий страх, двинулся вперед, не зная дороги, устремившись на непонятный звук.

Шипы цеплялись за одежду, впивались в кожу и оставляли на плечах и бедрах глубокие царапины, но кровь, едва проступив, тут же сворачивалась багровой коркой — в сгоревшем лесу с каждым шагом становилось все жарче, будто эльф шагал к самому центру еще не потушенного пожара, хоть и не видел ни одного отблеска огня.

— Иан? — попытался позвать он, но гудящая тишина проглотила звук его голоса, как трясина зазевавшегося зверя. Иорвет упрямо шел вперед, отводя ветви от лица, чувствуя, как шипы остаются занозами в его ладонях, и через несколько шагов снова попытался позвать сына по имени.

На этот раз ему ответило издевательское эхо. Где-то справа, мелькнув среди ветвей, пронесся оранжевый отблеск, раздался приглушенный детский смех. Так смеялся Иан, когда в далеком Туссенте — бесконечно много лет назад — Вернон сажал его себе на плечи. Иорвет слышал, как звук, прокатившись по густой лесной тишине, замолк где-то вдали, оборвался тяжелым мучительным кашлем — Иан, охваченный горячкой страшного проклятья, отплевывал сгустки крови, и ладони Иорвета были все в ее алых следах.