Фергус знал, что два года назад, вскоре после того, как в оформлении поместья, где они сейчас жили на самой южной оконечности княжества, был сделан последний штрих, матушка, проявляя неожиданную деятельность натуры, вырвавшейся на свободу из золотых стен Императорского дворца, приказала привести в порядок и земельные угодья вокруг поместья. В ней проснулась внезапная предпринимательская жилка, и вместо того, чтобы, как все в Туссенте, заняться производством вина и выращиванием оливок, матушка распорядилась привезти из Редании ростки особого неприхотливого сорта табака, и теперь плантация его простиралась на несколько миль вокруг. Рия лично нашла и назначила управляющего хозяйством, юриста и счетовода, и табак новой марки теперь активно вытеснял давно известную третогорскую махорку не только на рынке Нильфгаардских провинций, но и за пределами Империи.

Бывший Император, ничего не смысливший ни в табаке, ни в международной торговле, опиравшийся прежде в этом вопросе на мнение гильдий, воспринимал ее увлечение, как невинную игру, способ занять долгие дни, пока сам он нежился на солнце, купался в реке, читал книги и пил густую бурду из молока и фруктов. На деле же, Фергус знал, доходы от материнской компании полностью покрывали и содержание поместья, и беззаботную жизнь их семейства. Рия твердо заявила сыну, что не желает больше брать денег Империи, и даже сама исправно отчисляла налоги в княжескую казну. И пока мать была занята новым увлекательным делом, завоевывая все новые рынки, как ее супруг прежде — вражеские земли, у Эмгыра было достаточно времени на пространные размышления о судьбах мира после своего из него ухода. Но Фергус регулярно интересовался у личного лекаря отца его здоровьем, и тот неизменно отвечал, что Его бывшее величество с легкостью может пережить их всех.

— Я не могу распустить Совет, — Фергус вздохнул и устремил взгляд вниз, на внутренний двор, где старый учитель фехтования пытался поставить в нужную атакующую стойку вертлявого трехлетнего мальчишку, желавшего просто махать мечом, как попало, лишь бы попасть брату по голове. Его спарринг-партнер нетерпеливо подпрыгивал на месте и подгонял старика. Фергус мысленно усмехнулся — этот же учитель занимался много лет назад и его собственной боевой подготовкой, и, должно быть, сейчас с тоской вспоминал те деньки, когда сын у Императора был только один.

— Если я так сделаю, — продолжал Фергус, — провинции могут взбунтоваться. Это ведь представительный орган, князья не потерпят такого оскорбления.

— Да, нелегко тебе…- протянул Эмгыр, и Фергус заметил, что смотрит он уже не на него, а на двух мальчишек внизу, вновь скрестивших деревянные мечи. Юный Император не мог припомнить, глядел ли на него отец когда-нибудь с такой же умильной гордостью.

Риэр и Мэнно, младшие сыновья Эмгыра и Рии, совершенно одинаковые лицами чернявые сильные мальчишки, на плодородной туссентской земле росли ничуть не хуже, чем неприхотливый реданский табак. Неуемная энергия трехлетних детей сочеталась в них с бескрайней жаждой открытий и свободой их совершать. Лишенные обязательств перед Империей, они смотрели на мир вокруг широко раскрытыми глазами и с жадностью брались то за фехтование, то за поиск сокровищ, то за верховую езду, и рассуждения отца о государстве и благе слушали с нетерпеливым снисхождением, пропуская почти все, что он им говорил, мимо ушей. Иногда Фергус сталкивался в самом себе с некрасивым и недостойным чувством зависти, понимая, что глупо обвинять кого-то, кроме превратностей судьбы, в том, что родились братья не ради славы Империи, а для собственного удовольствия и на радость родителям.

— Быть правителем страны, которая ведет войну — легко, — неожиданно снова заговорил отец, и Фергус, поддавшийся на минуту течению собственных мыслей, невольно вздрогнул, — в такие времена всегда понятно, где враги, где союзники, куда воевать и с кем заключать союзы. А даже если и неясно, то история расставит все по своим местам, а все сопутствующие расходы и собственные промахи можно списать на неудачи армии и неумелых генералов. Император же, правящий страной в мирное время, может опираться лишь на собственную мудрость и отвечать за ошибки не мгновенной расплатой, а долгой работой над ними, чтобы больше их не повторять. Ты понял, что совершил ошибку, мальчик мой. Теперь реши, как ты будешь ее исправлять.

— Поэтому ты почти все время своего правления воевал? — с неожиданной злостью переспросил Фергус, не успев себя остановить. Эмгыр покосился на него и усмехнулся.

— Это и напишут в моей эпитафии и в учебниках истории, — подтвердил он, — и если Эмгыра вар Эмрейса запомнят, как Императора, потерпевшего два крупных поражения и утопившего Север в крови, то у Фергуса вар Эмрейса пока есть все шансы стать Императором, начавшим правление с победы и сумевшего сохранить мир.

Мальчишки внизу побросали свои деревянные мечи и бросились друг на друга с кулаками, сцепились и с воплями повалились на землю, катаясь в сухой пыли. Учитель застыл над ними в нерешительности, явно боясь дернуть кого-то из них за ворот, чтобы не быть затянутым в безжалостное рукопашное сражение.

Фергус вздохнул и отвернулся.

— Ты останешься на обед? — полюбопытствовал отец, тоже отводя взор от сумбура мальчишеской схватки, — твоя мама вернется с минуты на минуту — у нее были какие-то дела в Боклере. Может быть, она захочет показать тебе новое дорожное платье, которое она купила для Литы.

Фергус покачал головой.

— Я должен прибыть в Вызиму через час, — сообщил он, — у меня назначена важная встреча.

— Надеюсь, это важная встреча с твоей женой, — с ухмылкой заметил Эмгыр, и юноша вскинул на него удивленный взгляд.

— О чем это ты? — спросил он сконфуженно.

— Ты прекрасно понял, что я имею в виду, — пожал плечами отец, — ты женат на королеве Анаис уже три года, но, насколько я знаю, посещаешь ее спальню только ради игры в гвинт.

Фергус обиженно сдвинул брови.

— Ты не можешь дать мне совета насчет судьбы Империи, но шпионы твои следят за мной даже в спальне моей жены? — спросил он, смело расправив плечи.

— Нет, — покачал головой Эмгыр, — но не нужно никаких разведданных, чтобы понять, что женат ты уже три года, а наследников у Империи все еще нет.

Фергус, в котором злость и раздражение схлестнулись с удушливым смущением, сжал и разжал кулаки.

— Все… не так просто, — заявил он, понимая, что звучит вымученно и жалко.

— Чего проще, — Эмгыр снова бросил взгляд вниз, где отважный Мэнно взгромоздился на спину брату, а тот, барахтаясь в пыли, пытался скинуть его с себя.

Меньше всего на свете Фергусу хотелось продолжать этот разговор. И вовсе не из-за снисходительного тона отца или неловкости задаваемых вопросов. Юноша боялся, что, начав говорить, вывалил бы на Эмгыра все, что накопилось у него в душе за последние три года, а отец в своем расслабленном превосходстве был совершенно не готов к такому потоку откровений. Фергус и сам был к нему не готов. С тех пор, как Иан уехал, он не позволял себе думать о нем, посвятив себя бесконечным государственным вопросам, неотложным решениям и неразрешимым спорам знати, чародеев и князей. И обычно отвлечь, обмануть себя ему неплохо удавалось. Император знал, что в его окружении ходили разговоры о фиктивности их брака с Анаис, хоть никто и не решался вслух говорить о том, что союз их так и не был консумирован. Они с Ани, оставаясь добрыми друзьями, исполняли все формальные обязанности супругов — появлялись рука об руку на балах в Вызиме, вместе посещали провинции и проводили смотры войск — этому очень помогала налаженная портальная связь между Императорским дворцом и Вызимой — плод трудов нескольких чародеек Севера. Но, улыбаясь и махая публике, или даже оставаясь наедине, оба супруга были слишком глубоко погружены в собственные, совершенно разные горести, чтобы даже задуматься о том, чтобы улечься в одну постель.

Всего этого отец бы просто не понял, и Фергус иногда с сочувствием думал, какой напор общественного мнения приходилось терпеть в свою очередь Анаис. Зимой королеве исполнилось двадцать шесть, и даже ее придворная чародейка начала открыто намекать, что детородный возраст — вещь быстротечная, а благо государства — это то, ради чего правитель должен иногда забывать о собственных проблемах.