– Так, хорошо, подписка на ITems,– я выключил их и засунул в карман толстовки, положив деньги в карман предполагаемого владельца.

Несмотря на то, что по ощущениям я спал долго, на улице было примерно около 3 часов. Везде было тихо. Я, как будто, сам оглох, и силы стремительно покидали меня. К дому пришлось добираться пешком.

Было рано думать о том, как хоть кому-то помочь, было поздно думать о том ,мог бы я вообще кому-то помочь. Я дошел до своего магазина. Холодные фонари освещали путь. Беспробудно спали покинутые машины. На дорогах, в парках, в окнах домов никого не было. Я видел силуэты, которые бесцельно куда-то шли, потерянные в тишине. Я зашел в магазин и меня колотило от страха.

Дверь магазина была открыта, инструменты раскиданы. Сэм должен был успеть …Он не успел. Я ринулся назад на улицу, осматриваясь вокруг, его не было.

Я опасался шуметь, но что было делать без сил. Заперев дверь, опустив рольставни, я подошел к фортепиано, поднял крышку и положил руки на клавиши. Во время некоторых уроков по заучиванию партии, я от скуки пытался жать на клавиши таким образом, чтобы они не издали звука. Это получалось если нажимать медленно и плавно. Блики, проходящие через тонкую щель между стеной и жалюзи, падали на лакированные клавиши. Я все не решался, и лишь тихонько давил.

Приняв успокоительные, я сыграл пару этюдов и одну прелюдию. Позже я включил новости. На экране, не исчезая, горела инструкция, и, облокотившись на колени, я стал читать:

– На город был совершен теракт. По всем данным, группировка, совершившая его – организация по нелегальным музыкальным боям «Чёрная филармония»,– в легкие порывисто ворвался воздух. Я обхватил руки и продолжил читать.– Теракт был совершён одним из запрещенных сочетаний звуков, на критической частоте. По предположениям, пострадали все жители и туристы города. Если среди выживших есть те, кто не потерял слух. Внимание! Не выходите на улицу. Как вы знаете, в телах глухих людей образуется диссонанс, который при выходе из носителя, отравляет организмы слышащих людей. Вооруженные силы с других регионов уже в пути. Берегите себя!

Несколько секунд я чувствовал, как холодеют пальцы, и цепенеет тело. Необходим был сон. Встав, я доплел до дивана и, наконец, прикрыл падающие от опустевшего взгляда веки. В двери кто-то резко стал колотить.

– Кто-нибудь! Мама! Открой! Впусти!– прокричали тонко и визгливо.

Я шарахнулся к двери и осторожно её отпер.

– Нельзя просто так колотить двери магазинов . Ты знаешь об этом?– Я протер глаза рукавом толстовки.– Если ты так хочешь, я могу тебя впустить.

–Да, пожалуйста.

Девочка выдохлась и теперь ,как ни в чём не бывало, сидела в кресле. Она была ростом с пол моего и имела компактное хрупкое тельце. На вид ей было около десяти. Её глаза были очень мне знакомы, но я не помнил, где их мог видеть. Они были цвета рассветной травы, как будто капля росы светилась прозрачная роговица. Её волосы напоминали кору вишневого дерева с отливом сиреневого. Как огонёк она светилась, тогда, как тысячи людей потеряли этот свет. Она словно только что родилась – такими светящимися могли быть люди сразу после своего рождения.

– Ты обессилена? Можешь поиграть на любом инструменте, на котором умеешь – непреодолимая забота вдруг охватила меня. Моё взвинченное сознание захотело занять себя, и я не только решил впустить её, но и помочь ей. Так, хотя бы на время, я забуду, каким стал город и люди в нём.

– Это зачем?

Я непонимающе на неё покосился, она, в свою очередь, так же косилась на меня.

– Чтобы восстановить силы.

– У тебя нет еды? И ты можешь сказать, где сейчас мама?

Я тяжелыми движениями направился к ней и сел на корточки. Эти два вопроса заставили меня опешить.

– Еды тут нет. Еда не нужна никому из таких, как мы. Смотри, – я неуклюже встал и пошел за миниатюрным зеркалом. Поднеся его к лицу девочки, я указал:

– У тебя светятся волосы. Это значит, что для тебя музыка заменяет еду – я обратил взгляд на улицу, когда осознал, что если ей для чего-то все же понадобиться еда, её невозможно будет достать – магазины только с напитками, лишь в аптеках есть жидкое питание. В самом деле, у неё могла быть болезнь закупоривающая слуховые нервы или музыкальные нейронные узлы.

– Я видела такое, но мама давала мне еду. Как так вышло, что она больше мне не нужна?

– Я не знаю, но могу проверить.

Я взял скрипку и поставил на струны смычок. Затянулась протяжная и тревожная баллада. Некоторые куски мелодии оставались на сердце солнечным обжигающим лучом, а некоторые острыми иглами. После событий, нагнавших на меня ужас, я играл более дергано, отчего мелодия получилась черезчур резкой. Но к концу я успокоился и водил смычком, будто кистью по холсту. Смотрел на девочку и буря стихала. Она восторженно переводила взгляд с одной своей руки на другую, и смотрела, не отрываясь, как я играю. Её глаза наполнились слезами, и сквозь них она, хлопая ресницами, защебетала.

– Спасибо! Я всегда мечтала, чтобы линии на теле горели такие же, как у мамы.– она, улыбаясь, отвечала на мой взгляд, с надеждой вновь спросила.– Где мама? Отведи меня к ней, пожалуйста.

Я заметно медлил с ответом. Горькая правда никогда не принимается без слез, и я уже готовился к истерике.

– Как тебя зовут?

– Аиша Лекран.

– Меня зовут Винсент. Можешь звать меня Винс. Видишь ли,– заглянув в зеленый омут глаз, я придвинулся ближе к креслу,– Твоя мама теперь ни меня, ни тебя не сможет услышать. Произошел теракт, и она возможно сильно пострадала.

Взгляд девочки наполнился буйством непонимания. Она заметалась, её дыхание с каждой секундой учащалось.

–Я тебя не верю! Отведи! Пожалуйста, отведи меня к ней!– Аиша заплакала, вжавшись в кресло, мотая головой, судорожно упираясь пальцами в колени.

– Не веришь, но это так. Ты можешь уйти, однако снаружи опасно,– я пропустил вздох и встал, чувствуя себя виновником боли этого маленького существа. Я протянул к ней руку, но быстро осознал, что доверять Аиша мне не станет. Она проследила за моим движением и начала всхлипывать в чужом для неё магазине с теплым освещением, среди невыносимо чужих ей инструментов и нового мира.

– Отведи! Прошу – я повернулся в момент когда направлялся из магазина в свою комнату. Аиша протягивала руки ко мне и бесконечно просила. Умоляла. – Она где-то здесь, я уверена.

Я предлагал ей много вариантов решения проблемы, а она все плакала, не слушала меня.

Мои рёбра, словно тёрки, окружали ноющее и хрупкое сердце. Я не мог помочь ей. Не мог выпустить. Я подошел к Аише и схватил холодные пальцы. Она всё умоляла меня, и я, неожиданно для себя, начал петь. Хриплым и грубым голосом я начал петь колыбельную, которую вдруг достал из глубин сознания. Аиша плакала, закрыв глаза, и открывая их только для того, чтобы убедиться, что я все еще пою.

–…Теперь, сверкай сотнями. Пройди через темный лес и дотронься до небес…

Я давно потерял свою маму. Вспомнилось как , не говоря не единого слова, она выражала свою любовь. Мама была немой, и, когда диссонанс в её теле достиг пика, она потеряла слух, неприспособленная к обычной пище, она, у меня на глазах, медленно угасала. Мне было шестнадцать.

Аиша заснула, и я положил её на диван. Накрыв её пледом, я задумался о том, что ночами этим летом холодает.

В четыре часа в дверь снова постучали. Крепкий имбирный чай медленно был поставлен на стол. Я предположил, кем может быть гость, кроме таскающегося по городу оглохшего человека.

– Кто вы и что вам нужно?

Через дверь мне ответили:

– Мы встречались в «Чёрной филармонии». Я Эмили. Можешь открыть?– дверь передавала мне уверенный и красивый голос девушки, стоящей за ней.

Открыв, я увидел оценивающе пронзительный взгляд. Эмили вздрогнула от тепла, повеявшего из помещения, и, на удивление уверенно держалась после такого рода событий. Я видел людей , в которых ужас отпирает смелость. Когда становится страшно, они могут ополчиться на всех, однако не стоит забывать что, также как и остальных, цепи ужаса затягивают на их шеях петли.