Дезет покачал головой, хотя полковник, конечно, не мог его видеть.

– Да вы забудете о своих искренних и благих намерениях. Такие, как вы, использовав инструмент, попросту бросают его.

Полковник хмыкнул.

– Обиделись, враг мой? Между прочим, зря. Я дал вам много – вы сами не представляете как много. Я пробудил в вас человека…

– Какая патетика!

– Не смейтесь. Вы были пропащий, отринутый людьми мерзавец. Взамен двадцати пяти лет прозябания на каторге я дал вам всего несколько недель – но зато каких! Это были дни яркой жизни, стремления к цели…

В чем-то он прав, подумал Стриж. Так бывает отчасти прав умный, убежденный лжец. Однако, с чего бы это наблюдатель так разболтался? На Хиллориана это многословие не похоже. Пройдоха-секурист что-то замышляет.

Полковник, не получая ответа, тем временем примолк.

– Эй, Хиллориан! А остальные? Девушка, ребенок, старик. Их-то за что?

Молчание.

– Эй!

Ветер тихо посвистывал в камнях.

Дезет резко повернулся, спиной, настороженными нервами, всей интуицией “нулевика” почувствовав опасность.

Выстрел грянул почти в лицо. Пуля ушла мимо, опалив висок. Хиллориан обошел Стрижа, воспользовавшись вторым выходом из туннеля. Дезет упал, откатился в сторону. Еще два выстрела взметнули фонтанчики песка у самого его плеча. Иллирианец осмотрелся. По-видимому, полковник укрылся неподалеку, за отгоревшими свое обломками.

Пластик – плохая защита. Стриж аккуратно прицелился. Цель беспокойно шевельнулась. Выстрел.

Кажется, попал – на той стороне послышалось сдавленное ругательство. Воспользовавшись паузой, Дезет сделал рывок вперед и сменил позицию, устроившись за другим валуном, поближе. А ведь у наблюдателя в магазине – последняя пуля, подумал он. Ждать? Или рискнуть? А ведь он, пожалуй, если его прижать посильнее, и застрелиться может.

– Эй, Хиллориан! Давайте, сменим план. Сдавайтесь-ка лучше вы мне. Бросайте пистолет, выходите. Там и поговорим. Я вас пытать не собираюсь – у меня отвращение к этому занятию. А застрелить могу и так и так. Чего вы теряете?

Полковник ответил, по-видимому, искренне. Голос его долетал плохо, но, тем не менее, сардар разобрал ответ.

– Гуманист-каратель нашелся. – Хиллориан неуместно ледяным, вежливым тоном добавил чудовищно грязное ругательство и тут же хрипло расхохотался, кашляя. – Вам не понять, Стриж. Вы одиночка по натуре, вы всегда служили своим личным представлениям о правильном, а теперь они у вас сменились. А я, я служу высшим ценностям – свободе и равенству. Это выше милосердия, выше морали. Я нашел то, что я искал, теперь мне не нужны лишние свидетели. Люди имеют значения, пока полезны общей цели. Один человек – это так мало…

– Раньше вы берегли своих людей.

– Излучатели вспомнили? Или посадку вертолета? А вы раньше не миндальничали с врагами.

А он пытается меня разозлить, подумал Стриж. Хочет, что бы я вспылил, высунулся первым и получил его последнюю пулю. Подпортим полковнику мечты…

– Как я посмотрю – ваши высшие ценности слишком абстрактны, Хиллориан. Кому нужно общее без частного, Каленусия без людей? Выходите, я не хочу вас убивать. Вы запутались. Бросайте ствол, полковник, мы поговорим спокойно. Может быть, до чего-то и договоримся.

За пластиковой развалюхой помолчали, потом пистолет, далеко отлетев, прошуршал о песок.

– Я выхожу.

Слава Разуму, подумал Стриж. Это лучший выход. Я уже не тот, я больше не хочу никого убивать. Я не хочу убивать его. Даже после всего, что было в колодце – не хочу.

Хиллориан вышел, держась с возможным достоинством. Пуля Дезета пробила ему мякоть плеча – наблюдатель зажимал рану носовым платком. Стриж шагнул навстречу, не отводя ствола – каленусийца следовало опасаться даже в жалком состоянии.

– Где остальные?

– Пошли. Я покажу. Держитесь впереди, полковник. И – спокойнее, спокойнее. Давайте обойдемся без эксцессов. Все уже кончилось. Не будет махать кулаками после драки.

Хиллориан кивнул.

– Ваша взяла. Убьете?

– Не обязательно.

– Будьте вы прокляты – я ошибался. Хотел воспользоваться тем, что вы изменились, а вы изменились слишком сильно. Фаэрия…

– Что?

– Да так, ничего.

Они шли вместе, осторожно ступая по краю обрыва. Полковник брел медленно, кровь обильно проступала сквозь самодельную повязку.

– У вас есть перевязочные пакеты?

– В лагере, наверное, найдутся.

Наблюдатель запнулся, чуть не упав.

– Жаль, что так получилось. Мне очень жаль, Дезет, что с вами так получилось. Если бы я мог выбирать… Но не могу. Можно помедленнее… Я устал. Я очень устал.

Движения его стали неуверенными, какими-то вялыми. Дезет зашел вперед, пытаясь понять, что происходит с пленником.

Ошибку свою он осознал мгновение спустя. Хиллориан распрямился как пружина, бросился на пленителя. Удар пришелся в основание шеи. Ошеломленный Стриж выронил пистолет.

Цепкие пальцы полковника намертво ухватили воротник куртки иллирианца. Раненая рука действовала лишь чуть слабее. Толчок – и двое, лежа, наполовину зависли над краем обрыва.

– В любом случае – с этим знанием ты уже никуда не уйдешь.

Время разговоров кончилось, двое боролись не на жизнь, а насмерть. Дезет – пытаясь вырваться, наблюдатель – стараясь скатиться вниз, увлекая за собой врага. Стриж поразился силе, технике и яростному упорству полковника, он, задыхаясь, попытался разжать руки, вцепившиеся ему в горло, безуспешно – оба они перемазались кровью из раненого плеча Хиллориана. Обрыв крошился, осыпаясь. Противники более чем наполовину сползли за край. Упало еще несколько камней. Сцепившиеся тела покатились вниз, увлекая за собою лавину земли и истлевших, сломанных веток. Быть может, в этой лавине нашлось несколько крепких булыжников. Один из камней, катясь в безысходную пустоту пропасти, хрустко ударил наблюдателя в висок. Пальцы полковника разжались, выпуская ворот куртки Стрижа. Иллирианец освободился.

Поздно – подумал он. Слишком поздно. Карниз следующего яруса стремительно приближался. Несколько бесконечных мгновений Стриж смотрел, как навстречу ему несется циклопическая, до самого горизонта, чаша долины, искореженный пластик, чахлая растительность, камни цвета терракоты, резкие, подсвеченные, оттененные косыми лучами изломы уступов, твердый камень усеянного булыжником скалистого козырька над пропастью. Проигрыш. Последний взгляд на мир, который сейчас потеряешь. И не было больше spes.

Удар. Искры боли фейерверком взметнулись перед глазами Дезета. Мир вспыхнул и взорвался ослепительным белым пламенем, искрошился, рассыпался, погас. Стриж уже не видел, как безжизненное тело полковника ударилось рядом с ним о широкий карниз, отскочило и, кувыркаясь, полетело дальше – на самое дно Воронки Оркуса.

– Вниз! Живее!

Белочка остановилась перед непреодолимой преградой – обрывом. Внизу, всего в восьми метрах о нее, темнела куртка Дезета. Иллирианца наполовину присыпало слоем мелких камешков и сухого, измельченного суглинка. Вокруг валялись разбросанные взрывом ошметья горелого пластика и каких-то органических остатков. Обрыв уходил вниз отвесно, даже хуже того – козырек скалы нависал над спуском.

– Веревку возьми, дева.

Она вздрогнула – Иеремия подошел незамеченным. Она только сейчас заметила, что лоб старика украшает приличных размеров кровоподтек.

Джу схватила моток веревки, выбрала стальной, почти не проржавевший остов, наполовину утопленный в окаменевшей глине и завязала конец неуклюжим, но прочным узлом, потом, обдирая ладони, съехала по веревке вниз. Иеремия махал рукой сверху, что-то приказывая.

– Принимай мешок.

Она с трудом дождалась, когда обвисший гроздью рюкзак коснется карниза.

Иеремия спускался последним, кажется, спуск получился не слишком удачным – старый луддит приглушенно ругнулся, охнул, тяжело осел ком обвалившейся земли.

Белочка не смотрела – она уже склонилась над Дезетом, убрала кусочки сухой глины с его закрытых век. Иллирианец лежал неподвижно, но, кажется, оставался в сознании.