Фарин промолчал.

Они уже подошли к огораживающему город частоколу. Стражи со спин белых волков смотрели на южан надменно и презрительно, сжимали почти болезненно копья. «Предатели», «неверные», «убийцы королей», «алчные звери», «мужеложцы» — летело чужакам вслед на койле.

«Геранис знает койлу», — вспомнил Фарин. Покосился на него: вдруг оскорбиться и начнёт наконец карать, как мать говорила? Но тот был абсолютно спокоен: гладкое белое лицо, прямой взгляд, ровные губы.

— Нас всегда встречают радушно в Колдоме, — заметил он.

У дворцовых ворот их уже дожидалась мать. Фарин везде бы узнал её тонко выведенный в ненавистной белизне силуэт и взгляд, что отнюдь не был благодушным. Фарин не хотел к ней идти. Он и за полсотни шагов чувствовал исходящий от неё холод.

Геранис приостановил его взмахом ладони.

— Спасибо за компанию, Фарнион Кэлэ, — он чуть поклонился в знак признательности. Достал откуда-то из-за пазухи ещё два ножа, таких же, как висели на поясе, протянул их Фарину. Ножи были добрые, отлитые из чазэ. Именно отлитые: Снежные свои копья делали не так — просто хорошую палку в священное озеро окунали — а эти были непривычно ровные. Острые. Фарин замотал головой. — Бери. Раз ты хочешь стать воином, они нужны. Знаешь, почему Колдом проиграл войну с Минацисом?

— Почему? — спросил Фарин, с интересом наблюдая, как лезвия порхают в ловких пальцах.

— Снежные никогда не изменяют себе. Всегда делают одно и то же, всегда воюют одним оружием. Минацис заманил Дальига в пустую столицу, на узкие улицы, где Снежным с их копьями — не развернуться. Тот, кто не способен меняться — обречен. Это ясно?

— Да.

— Снежные всегда воюют копьями, но ты Снежный лишь наполовину, на вторую — ты олдит. Свободный ум ценнее устойчивости к холоду. Используй своё происхождение как дар, а не проклятье, и, может, когда-нибудь ты сможешь одолеть даже меня.

Во второй раз Фарин таки принял подарок. Простые рукояти удобно легли в ладони:

— И стать геранисом?

— Среди геранисов всегда были только равентенцы.

— Но вы же тоже полукровка, — удивился Фарин, на всякий случай вновь осмотрев белое лицо.

Серокожие воины за спиной гераниса напряглись и что-то буркнули на своём, но его самого небрежно брошенное слово не оскорбило.

— Именно. Прощай, Фарнион Кэлэ.

Хлопнув синим плащом, геранис прошёл мимо, ко дворцу и Фариновой матери. Следом, уже немного стуча зубами, но всё ещё обмениваясь шуточками, прошагали прочие южане. Мать встречала их по всем правилам, и разве что скривившиеся от отвращения белые губы выдавали её истинное отношение к гостям.

Мать вернулась поздно, но о его поведении не забыла. Видно она, праведная и лживая, все эти часы только и делала, что продумывала очередную нотацию.

— Фарнион, — голос как всегда был ровный, взгляд холодный. — Разве я не учила, что равентенцы порочны, лживы и опасны? И что сделал ты? Ты разговаривал с самым худшим из них, принял что-то от него в дар… Ты представляешь, что о нас теперь будут говорить?

— Примерно то же, что в спину равентенцам, думаю… Но разве сама ты с ними не говорила?

— Это другое.

— Конечно. Ты же лжёшь им. Будь твоя воля — разделала бы как дичь какую. Но ты боишься, они же сильнее.

— Нет, Фарнион, равентенцы…

— Равентенцы сильнее, — перебил. — А ещё равентенцы живут в тепле, пока мы — по горло в снегу, среди чудовищ. Почему?

— Мы праведники, Фарнион, — проговорила терпеливо. Поправила складки белых до рези в глазах одежд. — Герои, охраняющие мир от Тьмы, последние дети, верные Праматерям. Их любимые дети.

— В чём смысл их любви, когда мы живём так? Где награда? Ради чего всё это?

— Ради всего мира.

— Но вы же ненавидите мир! — Фарин вскочил со стула, где сидел. — Вы презираете всех! Считаете недостойными жизни! Зачем тогда спасаете? В чём смысл?

— Это воля Праматерей, — донеслось уверенное. Мать смотрела снизу-вверх своими неживыми холодными глазами. Без всякого волнения. Без всякой иной эмоции.

— Что нам до их воли? Они не слышат нас, почему мы должны слушать их?

Мать моргнула несколько раз непонимающе и застыла на своём стуле с чуть приоткрытым ртом. Разум будто покинул её на мгновение, не способный осознать бессмысленность въевшейся в каждую клеточку рыхлого тела веры.

— В тебе говорит порочная южная кровь, — наконец произнесла. Слова неприятно кольнули. — Я недовольна твоим поведением. Когда возвратится царь он побеседует с тобой. Он вернёт тебя на истинный путь. Вернёт…

По щеке покатилась злая влага.

— Меня убьют теперь, да? За то, что во мне говорит эта кровь?

— Какие глупости.

— Вы убиваете полукровок, пока они ещё маленькие, да? Да?!

Мать отвела взгляд.

— Если они родились за стенами города. Они не настоящие Снежные, они слабые, они не выживают на холоде.

«Значит, и я не настоящий Снежный», — подумал Фарин. Во рту горчило.

— А если выживают, становятся как я, не хотят верить в ваших богов, да? Богохульников же тоже убивают, мама?

— Ты не богохульник. Царь возвратится и…

— И убьёт меня.

Мать подняла взгляд. Пустой. Равнодушный. Холодный.

— Может и так. Значит, на то воля Праматерей. Кто ты такой, чтобы спорить с богами?

«Я твой сын, — хотелось сказать, — разве этого не достаточно для сочувствия?». Но слёзы застлали глаза пеленой, а голос, стоило открыть рот, сорвался в крик.

— Я не буду поклоняться богам, которые слышат лишь молитвы о смерти! Я живой! Я хочу жить! Но здесь так холодно…

— Фарнион, — строгое и всё ещё преисполненное терпения.

— Я не буду, я не могу. Слышишь? Я не такой, как вы! Я не останусь с вами!.. Где геранис?

— Вернулся на свой грязный юг. Ты останешься, Фарнион… Фарнион? Никто не может покинуть Колдом, Фарнион! Это грех! Фарнион… Фарнион, стой!

***

Первое, что помнит Фарин из детства — это холод. Вечный, колючий, стылый холод его родины. От холода не уйти. Минует короткое лето. Скроет скупое солнце снежная завеса. Застынут речные потоки. И Великая Тьма вернётся к ним, в обитель льдов и теней…

Но в следующий раз она уже не застанет среди оледеневших дворцовых стен и сердец смуглого мальчишку с живыми серо-зелёными глазами.

Он уйдёт на юг, оставив лишь короткую глупую записку под дверью отсутствующей Раэль. Никто не последует за ним, не попытается остановить, не пожелает удачи, в надежде, верно, что безупречный и возвышенный холод прикончит-таки очередного строптивого полукровку сам, и им не придётся пачкать руки.

Он уйдёт на юг… Юг и впрямь окажется страшным и порочным, да ещё и не таким тёплым, как представлялось, балансируя на остром пике предгорья и ловя лицом солнечный луч.

И пусть он навечно останется там чужим, но хотя бы будет свободным.

Живым среди живых.

Комментарий к Часть 1

*Тэ - учитель, наставник.

Gernis. Cergil ba fe merhal* — Геранис. Холод убийственный.