Когда я был моложе, я не понимал, чего мне не хватает. Я помню, как пошёл в школу и почувствовал другое чувство в животе. Учителя всегда были такими милыми, и когда они спрашивали, как дела дома, я лгал. Я не думаю, что они мне верили, потому что иногда они приносили мне еду во время обеда или случайно оставляли пару теплых перчаток.

Мне было лет девять или около того, и это было за день до рождественских каникул. Все дети говорили о приходе Санты и о том, как они старались быть хорошими в этом году, чтобы он принёс подарки. Они сказали, что, если ты будешь плохо себя вести, он принесёт тебе уголь.

В тот момент, когда я сидел за обеденным столом, снимая плесень с куска хлеба, который нашел в буфете, прежде чем успел собраться и сесть в автобус, до меня дошло, насколько я отличался от них… насколько всё у меня плохо.

А когда наступило Рождество, а у меня даже угля не было, я подумал, что мама, должно быть, была права, когда сказала мне, что я такой дрянной сын, что Санта даже не стал тратить время на поездку к нам домой.

Волосы на макушке Рейн трепещут, когда я делаю глубокий вдох.

— Если ты хочешь, чтобы я это сделал, я сделаю.

Она поднимает бровь.

— Я думала, ты только что это сделал.

Я переворачиваю её и щекочу.

— Остановить. Стой, — я продолжаю, но девушка отталкивает мои руки. — Клянусь, я сейчас описаюсь. Пожалуйста, остановись.

Её глаза блестят от слёз, голос дрожит, и моё сердце холодеет.

— Прости, детка. Я и не знал, что ты так боишься щекотки, — страх на её лице не очень-то меня успокаивает. — Что не так?

— Нет-нет. Я просто очень боюсь щекотки и ненавижу, когда люди не останавливаются, когда я им говорю.

Тень пробегает по её лицу, прежде чем она скрывает её.

— Нет. Я просто очень не люблю щекотку. Поэтому… — она обхватывает меня ногами и несколько раз приподнимает бёдра, чтобы потереться об меня. И вот так, я снова готов для неё. — Так ты собираешься прийти к нам на Рождество?

Одним медленным движением бёдер я проскальзываю внутрь девушки и замираю.

— Да, детка. Я приду.

Глава 19

Рейн

Не могу уснуть. Спор, произошедший между мной и Воном ранее, врезался мне в мозг. Чёрт, весь этот день бьёт меня по голове, снова, снова и снова.

Служба, мужчины у Вона, крики, секс… чертовски хороший секс. Дважды за сегодняшний день, и этого всё равно недостаточно. Это заставляет всё остальное исчезнуть. Как напоминание о том, что я пыталась забыть.

Уф. Переворачиваюсь на спину.

— Если не собираешься спать, то почему бы тебе не сказать мне, что случилось? — голос Вона пугает меня.

— Думала, ты спишь, прости.

— Как можно ожидать, что кто-то уснёт, лёжа рядом с тасманийским дьяволом? — он хихикает, кладёт руку мне на живот и придвигается ближе. Кончиками пальцев Вон осторожно скользит вверх и вниз по моей обнажённой руке

— Он всё время кричал на меня.

Рука Вона застывает, прежде чем продолжить движение. Мягкость становится несколько грубее, полагаю, так он пытается сдержать свой гнев. Мне очень нравится, как он меня защищает. Даже если это неправильно, или если это делает меня менее женственной, мне всё равно, потому что я хочу, чтобы мужчина заботился обо мне так. Я могу быть независимой и нуждающейся одновременно.

— Он даже в самом начале кричал. Но он всегда был шумным, всегда был душой вечеринки. Тот адреналин, что бурлил в нём, когда он прыгал со скалы или катался на лыжах с горы, этот же адреналин тёк через него всегда. Он был громким и агрессивным и применял эту энергию по отношению ко мне всё время.

Сосредотачиваюсь на трещине в потолке.

— Он никогда не бил меня, ничего подобного не было, и у меня нет сомнений в том, что он любил меня… но я не была так счастлива, как могла бы быть. Честно говоря, я предполагаю, что у него было не диагностированное психическое расстройство. Потому что в одну минуту он мог быть таким милым, а в следующую — мог просто взбеситься из-за чего-нибудь. Он угрожал покончить с собой, когда я однажды сказала, что собираюсь расстаться с ним. Поэтому я не стала этого делать. Я приняла его обратно, и на какое-то время ему стало лучше. Но затем спонтанные выходки начались снова.

Я принимала его больше раз, чем могу сосчитать. Я сидела и позволяла ему это, потому что знала, что это пройдёт. Знала, что это не он. Однажды он так сильно меня защекотал, что я описалась. Я никогда никому об этом не рассказывала и никогда не расскажу. Это так стыдно. Но именно это он и делал. Ему всё казалось смешным.

— Пока ты не сказал, что никто не должен на меня так кричать, я никогда не понимала, насколько всё плохо на самом деле.

— Прости меня, Рейн.

— Всё то время, что мы были вместе, он всегда заставлял меня обещать, что я не брошу его. Сначала это было мило. Однажды мы поссорились, и он в отместку покатался на своем снегоходе по шоссе. Боже, это было так опасно, но, когда он вернулся, он снова был нормальным. Поэтому я изо всех сил старалась сделать его счастливым.

— Ты не обязана была этого делать.

— Но мне казалось, что так оно и есть. Его родители… они знали, каким он был, но никогда ничего не предпринимали. Мне всегда казалось, что они рады, что он не сидит у них на плечах. Всегда отталкивали его ко мне, как только мы начинали встречаться. Как будто действительно поощряли нас быть вместе и давили на нас, чтобы мы поженились.

Я понимала, что они мне не нравятся.

— Перед его отъездом я решила, что, когда он вернётся, я заставлю его пойти к врачу.

Потому что несомненная правда в том, что я его любила. Когда ему было хорошо, всё было замечательно. Он был так заботлив и так много сделал для меня. Он всегда будет занимать особое место в моём сердце.

Но когда он был плохим… всё было совсем по-другому. Не хочу говорить, что всё было плохо, но полагаю, это было не хорошо. Я всё ещё могла видеть его настоящего за тревогой в его глазах, но не была уверена, что достаточно сильна, чтобы быть тем, кем он хотел меня видеть. Я пыталась.

— Ты когда-нибудь говорила об этом с кем-нибудь ещё?

— Нет. Я имею в виду, что упомянула о его странном поведении его матери, и она признала это, но на этом всё. Мне кажется, я была почти смущена или что-то в этом роде. Я чувствовала, что, возможно, проблема во мне, и старалась быть такой, какой, как мне казалось, он хотел меня видеть. Ходила в рестораны, которые он хотел, смотрела фильмы, которые ему нравились, и даже прыгала с парашютом, потому что он умолял меня, — лишь мысль об этом вызывает у меня тошнотворное чувство. — Я до смерти боюсь высоты, Вон. Но сделала это ради него.

— Никогда не делай то, чего не хочешь делать, особенно если это лишь для того, чтобы осчастливить кого-то.

— Но я не была несчастна. По крайней мере, в то время я так не думала, — я перекатываюсь на бок, и мы оказываемся лицом друг к другу. — Теперь я счастлива. Ты делаешь меня счастливой.

— Ты тоже делаешь меня счастливым, Рейн.

Я закрываю глаза и улыбаюсь. Тяжесть дня давит на меня, и вскоре сон утягивает меня за собой.

* * *

Когда я проснулась в первое утро после проведённой с Воном ночи, рядом его не оказалось. Я запаниковала, но потом увидела записку на его подушке. Не так уж много слов он написал — по его мнению, мне не помешает побыть одной. И он был прав.

Я позвонила маме, поговорила с ней и многое объяснила. Побродила по дому, почистила духовку. И самое главное, я поехала навестить Брайана.

Я сидела на скамейке в колумбарии и смотрела на маленький квадратик на стене с его именем (прим. Колумба́рий — хранилище урн с прахом после кремации). В течение двух лет я оставляла ему сообщения. В течение двух лет разговаривала с ним и говорила, что люблю его. Убедила себя, что я ужасный человек, потому что многие слова, сказанные мной, были не от сердца. Они были из чувства долга. И все же я дала ему обещание, которое собиралась сдержать.