– Здравствуйте. Садитесь, пожалуйста.

Женщина закатила глаза и скорее упала, чем села. По морщинистым щекам потекли крупные слезы.

– Значит, правда, что Машу убили, – тихо сказала она. – А я не верила…

– Почему же? – поинтересовался Волошин, и соседка горестно воскликнула:

– Да хороший она была человек. Всем помогала. И у кого только рука поднялась?

Геннадий придвинул к себе бумагу и посмотрел на женщину:

– Представьтесь, пожалуйста. Все, что вы сейчас мне скажете, будет записано.

– Федотова я, Лидия Ивановна, – пожилая дама быстро закивала: – Это хорошо, что ты запишешь. Надеюсь, мои показания помогут этого негодяя скорее к ответственности привлечь. Жаль, смертную казнь отменили…

Следователь распорядился принести Лидии Ивановне воды, а сам принялся тщательно записывать каждое слово.

Соседка действительно рассказала ему много интересного. Муж Марии Петровны умер молодым, лет в сорок с лишним, – инсульт. Женщина осталась одна с сыном-выпускником.

И ведь сумела дать ему образование, да еще какое… Миша поступил в высшую мореходку – он грезил о ней со школьной скамьи – и вот уже несколько лет ходил в рейсы капитаном. Кстати, сейчас сын тоже отсутствовал.

– Сын – капитан дальнего плавания, а мать жила в маленькой квартирке с допотопной мебелью, – заметил Виталий и фыркнул.

Это разозлило словоохотливую женщину.

– Эх, молодежь, молодежь, – горестно проговорила она, – ничего-то в этой жизни вы не понимаете. Вам бы только оболочку красивую, – Лидия Ивановна перевела дух. – Да предлагал ей Миша переехать в другую квартиру с евроремонтом, а Маша упиралась: дескать, тут все родное, а там – нет. Тогда Мишка решил здесь евроремонт сделать, а Маша опять заартачилась.

– Я эти обои с твоим отцом клеила, царствие ему небесное. Гляжу вот на них и о нем вспоминаю… Ни за что не дам их со стены сорвать.

– Так и ушел сынок ни с чем. Кстати, из рейса он дорогие шмотки привозил, матери пытался норковую шубу подарить. Она и от нее отказалась. Дескать, Черноморск – город южный, морозы редкость, зачем ей шуба? Даже деньги у него не брала, утверждала, что ей хватает: и пенсия, и зарплата. Наташка-то этому радовалась.

– А кто такая Наташка? – вскинул голову Геннадий.

Лидия Ивановна хлопнула в ладоши и скривилась:

– Счастливые вы, что это стерву не знаете. Женушка это Мишина, невестка Машина. Такая стерва, что ни в сказке сказать, ни пером описать. – Женщина вдруг замерла, словно над чем-то раздумывая, и побледнела:

– Господи, – она прижала ладонь ко рту, – не Наташка ли ее убила?

– Да за что? – удивился следователь. – Судя по всему, эта Наталья не бедствовала. Муж в моря ходил, хорошие деньги зарабатывал.

– Да жадная Наташка, все бы заграбастала, – отмахнулась Федотова. – Кстати, вспомнила: ругались они недавно. Я мимо двери Петровны проходила и ссору между ними слышала. Наташка все к Маше приставала, чтобы та какую-то вещь продала, даже голосила:

– Вы представляете, что он может передумать и не купить ее у вас за такие деньги? Ловите момент. Нам поможете дом загородный достроить.

Мария даже ногой топнула:

– Не будет этого никогда! Это память о моей матери.

А Наташка захохотала, да так громко:

– Тоже мне память!

Тут Маша ее стыдить начала: дескать, муж на тебя, бессовестную, работает, а ты давно ничего не делаешь, даже внуками не занимаешься. – Она вдруг покраснела. – Дальше я не слышала. Вы не думайте, я не подслушивала… Так получилось.

– Адрес этой Натальи знаете? – поинтересовался Геннадий, записав рассказ соседки.

– А знаю, – бодро ответила Лидия Ивановна и подбоченилась: – Ходили мы как-то к ней с Машей, моя подруга внуков на выходные к себе забирала. Улицу и дом не помню, но покажу.

– Скажите, а мобильный у вашей подруги был? – задал Волошин следующий вопрос.

Федотова с готовностью кивнула:

– А как же… Теперь без него никак нельзя, – она полезла в карман цветастого фартука и выудила простой кнопочный аппарат. – Вот и номерок ее у меня забит.

Геннадий дотронулся рукой до макушки. Он всегда чувствовал, простое или сложное будет дело. Может быть, не сразу, но чувствовал. И сейчас, ощутив противную дрожь в коленях, проговорил:

– Значит, украли у нее телефон. Спрашивается, зачем? Чтобы мы не узнали, кто звонил ей накануне? – он усмехнулся. – Неужели эти люди не смотрят телевизор? Сейчас в любом сериале показывают, как полицейские требуют распечатку звонков. Глупо было это делать.

– Глупо, – согласился невесть откуда взявшийся Бочкин.

– А еще на груди вашей подруги мы нашли вот это, – Геннадий показал ей карту, немного пожелтевшую от времени. – Это вам ни о чем не говорит?

Соседка замотала головой:

– А о чем, простите, это мне может сказать? Маша картами не баловалась. Наверняка бандиты и обронили.

Геннадий вздохнул и переключился на оперативника:

– Виталя, поезжай с Лидией Ивановной и привези мне эту Наталью, невестку покойной.

Бочкин горестно вздохнул:

– Я так и знал, что мне достанется самая тяжелая работа.

В отличие от других оперативников из их отдела, Виталий, несмотря на широкие плечи и розовое приятное лицо с правильными чертами, почему-то безумно стеснялся противоположного пола и по возможности напрашивался на другие задания. Впрочем, всегда находились охотники пообщаться с женщинами, выручавшие Бочкина и облегчавшие ему жизнь. Но сегодня все были заняты, и волей-неволей пришлось выполнять поручение следователя, и Виталий с горестной миной отправился с Федотовой за Натальей.

Поздняя осень иногда сыпала снегом, иногда поливала ледяным дождем, и кочевники, ежась в шатрах, которые Тимур приказал разбить на берегу почти высохшего соленого озерца, страдали от нехватки воды и пищи.

Продукты, прихваченные в дорогу, были съедены очень быстро. Ни Тимур, ни Хусейн не ограничивали своих людей в еде, о чем потом горько пожалели.

Как только закончились припасы, эмиры распорядились забить всех запасных лошадей. Когда съели и их, родственники собрались на совет, после которого велели своим нукерам отправиться на поиски отары овец, охраняемой одиноким пастухом, и силой пригнать животных в лагерь.

Ранним утром нукеры седлали коней и уходили за добычей. Однако верным псам Тимура не всегда удавалось захватывать коров и баранов. Иногда они попадали на хорошо охраняемые отары, и дородные пастухи с громким гиканьем и свистом гнали их по дороге до тех пор, пока всадники не отрывались от них на приличное расстояние.

Вот почему Хусейн и Тимур решили осторожно проникнуть в город и посетить базар.

Родственники отправились в путь, когда солнце едва позолотило горизонт, и беспрепятственно вошли в распахнутые городские ворота.

Несмотря на раннее время, Хорезм гудел, как потревоженный улей. По огромному базару, предлагавшему все – от фруктов до одежды, – расхаживали смуглые узбеки и туркмены.

Тимур подошел к желтобрюхим дыням, издававшим сладкий аромат, и постучал по одной указательным пальцем.

Худой горбоносый продавец посмотрел на него с презрением:

– Что тебе здесь нужно, оборванец? Если ты собрался украсть что-нибудь из моих товаров, я угощу тебя хорошими тумаками.

Сын Тарагая вспыхнул и хотел ударить торговца, но сдержал себя. Его истрепанная и грязная одежда действительно оставляла желать лучшего.

– Прости, что прикоснулся к твоим дыням, – проговорил он, не желая ничего покупать у этого наглеца.

Торговец дернул себя за смоляной ус и проводил эмира долгим взглядом.

Тимур не торопясь пошел вдоль рядов. Возле оружейной лавки он остановился. Юркий мастер любовно вытирал стальной клинок сабли, блестевший в лучах утреннего солнца.

– Знатное оружие, – проговорил сын Тарагая. – Ты, видать, хороший мастер.