Туркмен довольно расхохотался:

– А коли так, вы пойдете со мной, и я подумаю, что с вами делать. Вяжите их.

Нукеры Али-бека накинули на пленников веревки, закрепив их концы за седла лошадей.

Тимур нащупал пальцами жемчужину, мысленно благодаря Аллаха, что туркмены не стали их обыскивать. Наверное, они были уверены: у беглецов, кроме котла, циновок и пары бараньих туш, ничего не было.

– Что ты хочешь с нами сделать, Али-бек? – буркнул Тимур, натягивая веревку.

Чернобородый осклабился, показав желтые лошадиные зубы.

– Для начала посидите в нашей тюрьме. А я тем временем пошлю гонцов к Ильясу-Ходжи. Знаешь, до меня донеслись слухи, что вы бежали. Ильяс-Ходжи всюду ищет вас. Думаю, он обрадуется, когда узнает, что вы у меня. Давно мечтал оказать ему услугу.

Тимур побагровел и подался вперед:

– Скажи, чего ты хочешь, Али-бек. Денег? Обещаю, мы с Хусейном заплатим тебе, сколько скажешь. Только дай нам время – и мы найдем деньги.

Чернобородый расхохотался, закачался в седле, и конь под ним заволновался.

– Где ты возьмешь деньги, оборванец? Посмотри на себя. – Он повернулся к своим нукерам. – Ведите их в деревню.

Воин-туркмен, такой же смуглый и чернобородый, как Али-бек, стукнул рукой по крупу лошади, к которой был привязан Хусейн, и кобыла послушно тронулась с места. Ее вороная грива развевалась на ветру. Родственник Тимура, смешно семеня связанными ногами, двинулся за ней. Еще четыре нукера последовали примеру своего товарища, и жалкий отряд Тимура поплелся в туркменскую деревню. Али-бек гарцевал на своем вороном, посмеиваясь над пленниками. Его гонец с донесением о пленении эмиров Хусейна и Тимура уже скакал к Ильясу-Ходжи.

Наталья оказалась именно такой, какой описала ее Федотова и какой представлял ее Виталий.

Может быть, когда-то женщину можно было назвать красивой, но только это было давно. Дама раздалась в плечах и в талии, овальное лицо с правильными чертами поплыло вниз.

Посмотрев на нее, Бочкин подумал: он ни за что бы не сказал, что муж этой женщины ходил в моря, да еще капитаном, и привозил жене валюту. Рельефную фигуру облегало платье из трикотажа, черного, в белую клеточку, продававшегося на каждом углу. Тапочки обветшали, сквозь прохудившуюся ткань проглядывали большие пальцы ног, но их владелицу это явно не беспокоило.

Виталий решил, что Наталья скупа до болезненности. Подумать только, муж – капитан дальнего плавания, привозит хорошую сумму в валюте, а она жалеет потратить на себя лишнюю копейку. Может быть, копит на загородную виллу в Европе?

Узнав, кто перед ней, и тщательно изучив удостоверение, невестка покойной не предложила войти, лишь буравила его своими зелеными пронзительными глазами.

– И что вам надо, товарищ оперативник? – голос у нее оказался противный, квакающий.

– Может быть, мы все-таки пройдем в комнату? – Виталий постарался улыбнуться как можно вежливее. Дама явно не вызывала в нем теплых чувств. – Или мне придется отвезти вас в отделение.

Она дернула полным плечом, и отвисшая кожа на руках заволновалась, заколыхалась.

– Вот еще! Если мою свекруху убили, значит, это сделала я, больше некому… Так вы рассуждаете?

– Мне надо записать ваши показания. – Дама начинала до одури раздражать Бочкина, и он напрягся, стараясь не выйти из себя, не накричать. – А вы должны расписаться в протоколе.

Она немного подумала, пошевелила толстыми, крашенными крикливой алой помадой губами и посторонилась, давая ему дорогу.

– Ладно, заходите, раз уж пришли.

Наталья проводила его в гостиную, обставленную довольно скромно. О том, что хозяин этого дома бывает за границей, и довольно часто, напоминали лишь две бамбуковые картины с изображением парусников и ракушка в большой вазе. Мебель не отличалась дороговизной и роскошью. Бочкину показалось, что квартира имела какой-то заброшенный вид. Кроме того, здесь жила хозяйка, явно не тяготевшая к уборке. В углах бахромой висела паутина, немытые стекла евроокон матово отсвечивали на солнце.

«Нет, все-таки она скупердяйка, – Виталий все больше укреплялся в этой мысли. – Если самой некогда, то могла бы пригласить кого-нибудь из клининговой фирмы».

Наталья указала ему на стул, а сама присела на диван.

– Спрашивайте, раз уж пришли. – Она наклонилась вперед, и платье натянулось на груди, еще больше подчеркивая пышные формы. – А можете сразу записать, что я ее не убивала? Я все подпишу, обещаю, – женщина хихикнула.

– Что-то у вас нет и тени сожаления, – заметил Виталий, глядя в ее зеленые глаза.

Она развела руками:

– Лгать не буду – нет. Всегда терпеть ее не могла. Как и она меня.

– Так и запишем, – констатировал качок. Женщина была ему неприятна до отвращения, вызывала тошноту, он резко поднялся и радостно сообщил: – Знаете, а проехать нам с вами все-таки придется. Только не в полицию, а на квартиру к вашей свекрови. Вы должны посмотреть, что пропало.

Она дернулась и побледнела.

– Вы не сказали, что ее ограбили…

– Не сказал, потому что мы этого не знаем, – улыбнулся Бочкин. – Пока не знаем. Надеемся узнать благодаря вам.

На его удивление, она привела себя в порядок довольно быстро – коснулась расческой пышных волос и скомандовала:

– Пойдемте, чего время тянуть.

– Действительно, – согласился с ней Виталий, и они вышли из квартиры.

Под громкое улюлюканье детей и женщин пленников протащили по небольшой деревушке с круглыми тюркскими юртами, покрытыми войлоком. Полуголые детишки кидали в чужаков камнями, туркменки пронзительно голосили. Почтенные старцы, сидя на циновках, пили зеленый чай с чуреком и одобрительно глядели на воинов Али-бека.

Всадники погнали лошадей к глубоким ямам, закрытым сверху решетками, и бесцеремонно столкнули вниз. Хусейн, Тимур и Ульджай оказались в одной яме. Было темно и сыро, пахло мочой и человеческими экскрементами. Судя по всему, здесь редко убирали.

Ульджай от волнения захрустела пальцами, но ничем не выказала страха.

Тимур подошел к ней и обнял:

– Извини, но я тебя предупреждал. Ты знаешь, как я тебя люблю и как мне было тяжело расставаться с тобой. Я никогда не отпустил бы тебя, если бы не боялся за твою жизнь.

Девушка улыбнулась и прижалась к его могучей груди.

– Тебе не следовало просить прощения, – прошептала она. – А что касается моей жизни. Разве она не принадлежит тебе?

К горлу Тимура подступил ком, и он глотнул.

– Ты молодец, Ульджай, – голос его сорвался. – Ты очень мужественная женщина.

Она ничего не ответила. Сверху на головы пленников посыпались мелкие камни. Слабый луч солнца неожиданно выхватил из темноты лицо Али-бека, казалось, разрезанное решетками на квадраты.

– Как вы разместились? – пророкотал он, тряся бородой. – Что беспокоит?

Тимур сверкнул глазами:

– Здесь прекрасные условия, Али-бек. Мы и мечтать о таком не могли. Если ты прикажешь своим слугам накормить и напоить нас, мы вознесем о тебе молитву к Аллаху.

– Да будет так, – согласился Али-бек, дотрагиваясь до широкого носа. – Я распоряжусь.

– Что ты собираешься с нами делать? – крикнул Хусейн.

Чернобородый хихикнул:

– Я послал гонца к Ильясу. Мне почему-то кажется, что он сразу заплатит, чтобы поскорее забрать вас.

– А если он прикажет нас убить? – поинтересовался Хусейн, отмахнувшись от мух, норовивших сесть на его потное лицо.

Али-бек снова ухмыльнулся:

– Тогда я убью вас. Пойми, Хусейн, мне не хочется ссориться с Ильясом-Ходжи.