О том, что подружки у неё больше нет, Катя ещё не знала.

Игрушки так и не нашлись. Бесконечно долгое время Катя провела под домашним арестом – за обман. Она пыталась доказывать, что это неправда, но дома её не слушали и сердились.

Когда арест закончился, Катя первым делом побежала в гости.

В дом подруги её не пустили, и играть не разрешили.

– Пошла прочь, лгунья! – крикнула баба Мара сквозь приоткрытую дверь и захлопнула её перед Катиным носом.

Весь мир вдруг сделался таким же серым, как был в тот вечер, когда Катя обнаружила, что игрушек нет. Сумерки поглотили всё – радость, общение, интересы. Теперь Кате нечем было заняться. Новые игрушки пропали, подруги не стало, родители сердились и с ней не разговаривали. Она бесцельно бродила по улице, а серый воздух давил на плечи, лишая всех чувств, кроме недоумения.

Тогда и появилось развлечение – перебегать дорогу перед мотоциклами. Это было страшно до жути! Бежать, когда завывающее железное чудище несётся прямо на тебя. Но это же было ужасно весело. Она доказывала миру что-то, но не знала что.

А ещё её необузданная храбрость вызывала восхищение у соседских пацанов. Они-то трусили! Возможно, потому что боялись родителей, а Катя ничего не страшилась. Знала, что далеко не каждый решится жаловаться её отцу на поведение дочери.

И действительно, ни один из взрослых, кто стал свидетелем Катиных «подвигов», не сказал её родителям о том, что происходит на дороге, неподалёку от их дома. Некое проклятие повисло над Катей, не позволяя ей вырваться. А потом стало поздно.

За рулём мотороллера оказался десятилетний пацан – он не сумел отвернуть и сбил Катю.

Единственное, что она ощутила – полёт. А испугалась потом, когда, лёжа на руках у матери, увидела, как отец пинает несчастного мальчишку и его мотоцикл. Выражение лица у отца было просто зверское.

Мальчишку от избиения спасли его родители, а к Кате приехала скорая.

Отец качал её на руках, а она ревела больше не от боли, а от страха.

Мальчишка сказал, что она перебегала дорогу. Отец, разумеется, не поверил, но бросился к ней за подтверждением.

Катя хотела сказать правду. Но искажённое яростью лицо отца, его рёв – он оглушил её сильнее, чем гудение мотороллера. Ужас, написанный на лице несчастного мальчишки, его родителей, на лице Катиного брата и его друзей, воспоминания о том, как её наказали за игрушки, когда она не была виновата – всё это слилось в огромный ослепляющий ком страха.

И она солгала. Впервые солгала осознанно, понимая, что делает. Страх шептал ей – нужно спасать себя. Воображение рисовало, как взбешённый отец набрасывается на неё…

Она защищалась, как могла.

– Я стояла на краю дороги, а он ехал, – лгала она, глотая слёзы.

– А как же он сбил тебя, доченька? – ласково спросил отец.

– Не знаю… Мотоцикл прыгнул и стукнул меня… – продолжила она обманывать, пока доктор осматривал её спину.

– Он просто не справился с управлением, – сделал вывод отец, – мотоцикл тяжёлый, а он сопляк совсем.

Рана оказалась страшной только на первый взгляд, доктор намазал её вонючей мазью из тёмной стеклянной баночки, приложил повязку, заклеил её пластырем и уехал.

Отец успокоился и допросил Катиного брата и его друзей. Те полностью подтвердили Катину версию. Наверное, потому что понимали, что с ними будет, если родители узнают об их совместных проделках.

Родители мальчика вначале поверили ему, но, когда услышали свидетельство пацанов, вынуждены были сдаться.

Так Катя узнала, что если соврать и настаивать на своей лжи, то люди либо поверят тебе, либо ничего не смогут сделать. Ведь и она ничего не смогла сделать, хотя совершенно точно помнила, где остались её игрушки, когда она уходила от подруги.

Против лжи ничего не мог сделать и мальчик Сашка, который сбил её. Только и смог, заехать ей по уху, когда она призналась ему, что соврала нарочно, чтобы спастись от наказания, да и то не в полную силу.

Катя тогда заплакала, но не от удара, а от того, что было обидно и за него, и за себя. Он же не понял, почему она плачет, и принялся её утешать.

После происшествия дома всё стало так, как было до скандала из-за игрушек. Она снова обрела полную свободу. И более того, у неё появилась тайна – о ней знали только она и Сашка. Он пообещал ей, что никому не расскажет правду – про то, как всё на самом деле было с мотоциклом, но взамен потребовал, чтобы она больше никогда не перебегала дорогу. И теперь он везде ходил с ней – к мотоциклу его не подпускали, – контролировал.

Однажды, когда он заболел, она снова бродила по улицам одна и скучала. Ноги сами принесли её к знакомому двору.

Они все были на улице и убирали дрова – дед Серафим, баба Марина и Лина. И Катя видела, как обрадовалась Лина, когда её увидела. Но перейти дорогу и подойти ближе не успела.

– Не подходи сюда! – крикнула баба Марина, с трудом разогнув спину.

– Почему? – удивилась Катя. Она давно позабыла о своей обиде и не думала, что у других может быть иначе.

– Нечего тебе здесь делать, обманщица! – отрезала Линина бабушка, и так резко отвернулась от Кати, что её красная юбка буквально взлетела над землёй.

– Ну, бабушка… – захныкала Лина.

– Не смей канючить! Дружить с этой вруньей ты не будешь!.. – закричала та, но договорить она не успела.

В первый раз, услышав обвинение в обмане, Катя так растерялась, что ничего не смогла ответить. Теперь же она стала совсем другим человеком.

– Я не обманщица! – возмутилась Катя, не дав старухе договорить. – Вы сами обманщица! Вы всё наврали про мои игрушки! Это вы их украли, а теперь врёте! – кричала она изо всей силы. – Я всем расскажу, что вы врёте! Вы злая, жестокая, мерзкая старуха! Баба Яга! Кикимора!

– Ах, ты!.. – крикнула баба Марина и швырнула в неё поленом, что собиралась положить в поленницу.

Катя увернулась и отбежала подальше.

– Врунья! Старая карга! Воровка! – кричала она, наслаждаясь внезапно свалившейся на голову свободой.

Ощущение было такое же, как перед мотоциклом, даже лучше.

Наслаждаясь победой, она вприпрыжку побежала к дому.

– Не приходи сюда больше! – услышала она вслед, но даже не оглянулась.

– Вот так и закончилась наша дружба. Что я делала бы, если бы не твой дед Сашка, не знаю, – горько выдохнула бабушка. – Жаль, что мы так и не поговорили ни разу с твоей второй бабушкой, когда стали взрослыми. А теперь её нет. И мне даже некому сказать, что я отдала бы все свои игрушки, лишь бы вернуть то, что мы потеряли.

Бабушка промокнула платочком покрасневшие глаза и осторожно забрала зайчика у спящей внучки. Подошла к подоконнику и усадила его. Вместе они долго смотрели на крутящиеся волчком вихри.

Об опьянении

Родители у меня атеисты.

Но когда бабушка решила нас с братом окрестить – не возражали. Нас только спросили: согласны мы или нет? Ещё бы мы не были согласны! Когда бабушка купила нам новенькие блестящие крестики и обещала пирогов с изюмом напечь в честь нашего крещения.

Церкви тогда в нашей деревне не было. Батюшка приезжал время от времени, проводил обряды и уезжал. Бывал он редко, поэтому поселковый клуб на время визита превращался в храм, а потом продолжал работать дальше.

Нас с братом это не смущало, нам всё было интересно – и тоненькие коричневые свечки, и яркие картинки, косо развешанные на стенах, и блестящая посуда…

Появления батюшки мы ждали больше всего. Как же! Мужик в платье – диковина, да ещё и волосы длинные. Батюшка оказался ростом чуть выше нашей бабушки, худенький, сильно сутулился. Самое странное – он был пьяный!

Пьяных я в ту пору на дух не выносила, осуждала всячески и за версту определяла, трезвый человек или нет. Родственники моей способностью очень гордились и даже хвастались перед сельчанами. Поэтому меня довольно часто проверяли, но ни разу я не ошиблась. Я даже могла определить, выпивал человек накануне или нет.