Я не без труда поступила в институт, и началась совсем другая обволакивающая свободой жизнь. Меня закружило в этом веселом беззаботном водовороте: новые знакомства, новое отношение к жизни, новое отношение жизни ко мне (во всяком случае, мне так казалось). Просто крылья за спиной…

Саша периодически звонил откуда-то издалека моим родителям, они очень радовались его звонкам, часто писал длинные подробные письма, уведомлял о смене своего почтового адреса, интересовался как дела у нас и в частности у меня… Но я ему ни разу не написала. Родители иногда из вежливости отвечали ему… И, наверно, из стыда за свою дочь… Сейчас я это понимаю, но тогда мне было все равно. Меня это уже как бы не касалось, и я даже не считала нужным читать приходящие от Саши письма или даже просто послушать короткую сводку происходящего в его жизни в исполнении родителей. Я отмахивалась, а родители, как могли, придумывали в письмах, что я много учусь и мне некогда написать, что нас постоянно отправляют куда-то на практику, и я прихожу и падаю без сил, или даже, что я болею…

Потом на 3-м курсе я познакомилась с твоим отцом. И все, что не было связано с ним, как-то отошло на задний план. Можно сказать, что это было какое-то временное помешательство или что-то вроде того. Конечно, надо отдать ему должное, он был остроумен, ярок и притягательно бесшабашен. Я «заглядывала ему в рот», «сдувала с него пылинки» и с удовольствием ловила завистливые взгляды девушек в компаниях и на улице. Ну, про отца смысла долго рассказывать нет, ты и так все знаешь. В итоге, когда стало известно, что у нас будет ребенок, он начал медленно растворяться… То есть он впрямую не высказывался против ребенка, но его вдруг начало становиться все меньше и меньше: ему срочно надо было куда-то ехать, бежать, лететь; он пропадал на недели, потом ненадолго появлялся, лепеча какие-то бессвязные объяснения; начал очень легко раздражаться, вспыхивал как спичка, ссорился и затем с удовольствием обижался и исчезал. Одним словом, к моменту твоего рождения от твоего отца в моей жизни осталась только обида. Нет, еще не ненависть, я его еще любила, и где-то подспудно надеялась на его возвращение. Это был уже 5-й курс: преддипломная практика, диплом. А тут еще ты на руках… Потом еще и болеть начал… Спасло только то, что папа и мама очень много помогали: сидели с тобой, когда я была в институте, стирали бесконечные пеленки, готовили. Они были против твоего отца и твоего рождения. «Зачем плодить безотцовщину»,– говорили они. Им твой отец изначально не нравился, и когда-никогда проскакивало что-то вроде: «Н-да, был ведь хороший парень, а она ухватилась за этого…» или «Саша бы ее в такой ситуации не бросил». Но когда ты родился, когда уже лежит этот живой беспомощный комочек… Да еще и единственный внук. Тут, конечно, их сердца дрогнули, и они умиленно прыгали вокруг тебя, нянчили и облизывали…

Наверно, даже хорошо, что была такая суматоха, я не успевала сесть и задуматься о том, что будет дальше. А дальше ничего хорошего не ждало. Я кое-как защитилась и поехала молодым специалистом по распределению в Свердловск с тобой на руках, тремя чемоданами и отсутствием понимания, что будет дальше. В общем, пришлось вкусить… Там я уже вспомнила про Сашу. Он упорно писал письма родителям, хотя уже, конечно, реже, чем поначалу. Родители периодически намекали, что, мол, тебе ,конечно, решать, жизнь твоя, но раз пишет, значит еще любит. Да и про ребенка твоего знает, а писать не перестает… Да и парень хороший. Попробуй, может у вас все же что-нибудь получится. Брось, мол, гордость, с ребенком-то на руках… Я и сама периодически порывалась списаться с Сашей, но в последний момент останавливалась: было как-то очень неудобно перед ним: дескать, не нужен был, внимания не обращала, а когда бросил мужчина, с ребенком на руках вспомнила… Так и не собралась. А потом жизнь закружила, завертела… С тех пор я про Сашу ничего не слышала. Хотя периодически вспоминала его и, что наверно не удивительно, с годами отношение к нему менялось. То ли дело в неустроенности, то ли в том, что все, что произошло в юности, вспоминается со знаком «плюс»… Не знаю, но сейчас, услышав эти стихи, я поняла, что это очень близкий мне человек и я обязательно хочу увидеть его. Ну, если и не увидеть, то хотя бы узнать: что с ним, как он, где…

Мы все также сидели на кухне. После последней фразы повисла тишина, оттеняемая меланхоличным цоканьем кухонных часов. Мама сидела, уставившись невидящим взглядом на поверхность кухонного стола, водила пальцем по замысловатому узору из царапин на уже не очень глянцевой поверхности столешницы и, видно, где-то там внутри снова переживала те минуты юности: такие близкие и такие недосягаемые. Я сидел и молчал, просто не зная, что можно сказать в данной ситуации. Да и говорить наверно ничего и не надо было, и поэтому я просто ждал, когда мама выйдет из этого сладкого оцепенения.

– А обратный адрес указан? – внезапно встрепенулась мама.

Я аж подскочил.

– Сейчас пойду, посмотрю. Телеграмму-то я в коридоре оставил. Не до нее как-то было, когда ты начала за сердце хвататься…

Я вышел в коридор, взял телеграмму и подумал, каким неожиданным и обескураживающим может оказаться ничего не предвещающий день.

– Нет, адрес не указан. Стоит штамп главпочтамта города Владивостока и все. Сейчас еще посмотрю здесь… Нет, тут тоже ничего.

Но мама, услышав, что адреса нет, мгновенно погрузилась в какие-то свои мысли и конец предложения уже не слушала. Было видно, что она судорожно перебирает какие-то варианты чего-то. От этого ее глаза вдруг заблестели и стали азартными что ли. Не знаю. Так в кино или театре обычно изображают человека задумывающего какую-нибудь хитроумную и при этом очень выгодную аферу. Мягко говоря, не часто можно увидеть мою маму такой…

– Все, я решила. Я поеду, – наконец изрекла она.

– Во Владивосток? Ты с ума сошла!

– Да в какой Владивосток, ты что. Маразм, к счастью, меня еще не прибрал, и я еще трезво оцениваю свои поступки и шансы осуществить задуманное.

– Тогда объясни, куда ты собралась? Я же явно слышал «поеду». А учитывая блеск в глазах, мне все происходящее очень не нравится.

– Ну, куда я могу поехать, как ты думаешь?! Искать его родственников, конечно. Они должны хоть что-то знать про него…

– Где ты будешь их искать? Подумай, сколько лет прошло? Какие родственники?

– Что ты так разошелся, Сережа? Я, между прочим, тебя не уговариваю ехать с собой. Я как-нибудь управлюсь со своей вспышкой ностальгии сама. Ты, кажется, спал, когда принесли телеграмму? Так вот можешь идти спать дальше, а я поеду искать его родню.

– Хорошо, мама, ты можешь спокойно ответить, где ты собираешься их искать? – я понял, что эмоциональный накал ничего позитивного не привнес, а беседа от этого только перешла в русло взаимных упреков.

– Я помню, где жила их семья. Туда и поеду…

– Ладно, раз ты уже так настроилась, я вызову такси.

– Не нужно никакого такси. Я доберусь на автобусе, здесь не так уж далеко.

– Все понятно… Жаль, что ты не видела себя час назад, когда ты бледная хваталась за сердце и обрывала вещи на вешалке у нас в коридоре. Так что, уважаемая путешественница, мы поедем на такси и тем самым лишим пассажиров автобуса потенциального удовольствия лицезреть подобную сцену.

(– Н-да, – усмехнулся я про себя, – а ведь мне всегда казалось, что такие красиво-небрежные реплики могут быть только в хорошо отрепетированной сцене какого-нибудь спектакля или фильма). Ан, нет, бывает же, – и это доставило мне удовольствие.