23 августа

– Так о чем вы хотели поговорить? – Саня опять вернулся к своим обязанностям, и я был этому рад. Не то чтобы мне не нравилось работать с доктором Говорухиной, но обсуждать кандидата с другом намного проще.

– Слушайте, я тут прочитал это соглашение и не совсем понял, зачем нам нужны будут эти постоянные психологические тесты?

– Ну, возможно вы слышали, что сахар влияет на настроение и поведение…

– Нет, не влияет, это же миф. И вообще, знаете…

– К сожалению, вы нам не подходите.

Такое случается, хоть и не часто, что мы отказываем согласным. Причины бывают разными: плохая история с различными веществами, скверное состояние здоровья или преступное прошлое. В этот раз нам пришлось отказать из-за того, что человек не идиот и читает договор.

25 августа

По настоянию доктора Говорухиной мы добавили в анкету вопрос о причинах участия. На днях одна из кандидаток была настолько откровенна, что прямо указала: «У вас три месяца за бабло пасижу, а мать прадаст палученный по квоте инсулин». Не думал, что в стране такая печальная ситуация с инсулином. К счастью, находились и люди с более достойными причинами.

– Почему вы решили принять участие в нашем исследовании?

– Потому что это правильно. Хто-то же должен. Я вот, знаете ли, уже и почетного донора получивши. А тут мне подружка, мы вместе еще в техникуме учились, рассказала про такую возможность. Говорит, и сын ее ходит иногда. Я уж в одном исследовании поучаствовавши. Приятно сделать доброе дело. Если бы все делали хорошие дела, как бы хорошо жилось на свете. Но вот полгода уж прошло, теперь новое выбираю.

– Софья Валерьевна, вижу, вы работали продавцом в Гатчине, почему решили в Петербург из области перебраться? – спросила Валентина Дмитриевна не по анкете.

– Всегда любила культуру. Театры, памятники, набережные… Музеи еще. Ну и статус, конечно. В центре жить солидно.

– Здесь написано вы проживаете на Лесной.

– Да, все верно. А хде ваше исследование будет проводиться? Тут? – женщина еле заметно сморщилась.

– Мы еще ведем переговоры с несколькими организациями, выбираем место получше. Нам необходимо обеспечение нужным количеством медработников и оборудованием. Исследование будет проводиться в стационарном режиме, так что о местоположении можно не волноваться. Добираться вам придется только два раза. Туда и обратно.

– Советую вам Мариинскую. Там Достоевский родился и работал. Выхлядит она… солидно. И в самом центре!

– И там лучшие врачи! – вставила Валентина Дмитриевна. – Спасибо, мы уже рассматриваем такой вариант.

– Правда? Ой как здорово! – женщина просияла и воодушевилась. – Вы такие молодцы. И таким делом важным занимаетесь! Ох, и как бы я хотела, шобы детки больше не болели это заразой, шоб ее вообще не было.

– Мы не совсем этим занимаемся. Победить болезнь мы не поможем, но заметно улучшим жизнь больных, – пояснил я. – Мы будем проводить тестирование помпы. Вам должны были это рассказать раньше.

– Да мне шо-то ховорили, но я ничево не поняла. Ох. Ну шо же. Можно и так, конечно. Но я, если честно, боюсь всяких таких приборчиков. А шо это за помпа такая? Хто производит?

– Прибор новейший! – опередила меня Валентина Дмитриевна. – Передовая разработка. Ничего подобного на рынке еще нет. Разрабатывает солидная международная компания!

«Да уж не поспоришь, международная. Мы да Казахстан», – подумал я, но промолчал.

– К сожалению, мы не можем вам ее назвать, чтобы не допустить утечки информации. У таких организаций с этим все строго.

Оставшаяся часть беседы прошла на очень позитивной ноте.

– И напоследок. Возможно, вы слышали, что сахар влияет на человеческое поведение.

– О да. Моя мать, царствие ей небесное, все время давала мне конфетку или просто сахара кусочек, шобы я не плакала, – женщина хохотнула смехом, похожим на хрюканье. – Наверное, от того я и заболела.

Так мы и подписали нашего первого испытуемого.

2 сентября

Запах опередил его. В комнату провели грязного, бородатого мужчину. Обветренное лицо, сухие губы, сплошная кипа спутанных волос от макушки до груди.

– Здаров, мужики.

Бездомный протянул коричневую руку через стол. Я успел рассмотреть почерневшие длинные ногти и грязь в каждой складке на морщинистой грубой коже прежде, чем воспитание во мне побороло брезгливость. Его рука сжала мою. С виду и не скажешь, что в нем столько силы.

– Ваши фамилия, имя, отчество, пожалуйста.

– Жмякин Борис Михайлович.

– Борис Михайлович, вы оставили пустой графу «Последнее место работы», как долго вы в свободном плавании?

Мужчина шмыгнул.

– Всю жизнь.

– Я имел в виду – как долго вы не работаете.

– Я тоже. Никогда не работал.

Сам я начал подрабатывать еще в школе и продолжал во время учебы в университете. Начиная с четвертого курса, после прохождения практики, я стал работать по профессии. Но вот передо мной оказался человек старше меня, утверждающий, что не работает всю жизнь и при этом вполне здравствует с диабетом. Обязательно нужно будет рассказать Алисе об этом.

– В графе «Адрес проживания» вы указали «улицы, по которым гулял Пушкин». Я правильно понимаю, что вы не имеете постоянного места проживания?

– Отчего же? Имею. Но в паспорт такое не пишут. Меня в моем дворе все знают, пускают в парадную. Знают же, что я чистоплотный.

– Но вы подтвердили, что у вас диабет первого типа.

Бездомный пожал плечами и заверил нас, что следит за своим здоровьем, а инсулин получает бесплатно в районной поликлинике.

– Мне его участковая выдает. Хорошая женщина. Еще бабку мою лечила. Правда та померла. Эх.

На предложение заполнить анкету отреагировал с энтузиазмом. Первые строчки бездомный нацарапал, кривя руку, как первоклассник, но быстро приноровился.

Надеюсь, что у нас еще будет возможность выбора между кандидатами, но Борис Михайлович свое согласие дал. Не знаю, насколько можно верить указанной им информации в графе «Вредные привычки». На уточняющий вопрос ответил, что не пьет и не курит, так как у него нет денег. И это звучит логично. Но где-то же все алкаши находят выпивку, хоть и не работают. Иначе как бы они были алкашами? Хотя Саню это, кажется, мало волновало.

– Как он умудряется не работать всю жизнь? Нет, я понимаю – ничего не делать, потягивая коктейли, где-нибудь на острове, где все время солнце и тепло, когда ты можешь себе это позволить. Да даже если не можешь. Там и бомжом можно быть. Но в Питере?

– Какая разница где, чем бы ты на острове целыми днями занимался? От потягивания коктейлей на лежанке у тебя образовались бы пролежни. Устал бы ничего не делать. Я бы с ума сошел.

– Это потому, что ты жизнью наслаждаться не умеешь. Я бы что угодно сделал, чтобы получить такую жизнь. Жаль, не знаю что. Не работать на дядю, быть самому себе хозяином. А ты? Неужели хотел бы всю жизнь гнить тут? Работать много и за гроши, смотреть на эти унылые рожи? На улицу выйдешь – все страшное вокруг, будто фашисты только вчера блокаду сняли. Ты даже на мебель посмотри. Это что, две составленные школьные парты? За чем мы сидим? Ты мне скажи, как они тут оказались? Нет, нас, определенно, не ценят и не уважают. По крайней мере я его, уважения, не чувствую. Тут даже находиться неприятно. Неуважение во всем, что есть в этом здании. Неуважение даже не как к специалисту, а как к человеку. А ты вспомни, куда нас Миша водил. Вот там по-человечески работают. Все от людей и для людей сделано. В таком месте даже находиться приятно. Там бы я, может, и не захотел бы бездельничать всю жизнь. Черт, там все обставлено даже красивее, чем у меня дома. В их ординаторской я бы жил. А у нас если и сделают ремонт, как во втором корпусе, то «красиво» – это отваливающаяся лепнина, да колонны пенопластовые где ни попадя. И ты бы тут хотел работать всю жизнь?

Хотел бы. Но Сане я об этом не сказал. В этом желании было что-то постыдное. Обшарпанные столы и правда напоминали парты. Но не вызывали у меня такого лютого отвращения. В них была история, жизнь. При взгляде на нее вспоминались школьные и университетские годы. Может, когда-нибудь я окажусь там снова, но уже по другую сторону парты. В коридорах легко представить, сколько людей работало здесь до меня. Поколения и поколения ученых, занимавшихся любимым, благородным делом.