Работа на другого человека никогда меня не угнетала. А коммерческая деятельность не интересовала. По правде говоря, я даже не задумывался об этом. Я понял, что хотел бы заниматься тем, что мне интересно, до конца своих дней невзирая на деньги. Именно за это мне и было стыдно. Как-то это немодно.

10 сентября

Весь день играли с Алисой в настолки. Вечером посмотрели сериал, посмеялись над бредовым сюжетом.

Вот ради таких дней я и живу.

16 сентября

Закончил пораньше. Сразу после обеда в переговорку зашел картавый рыжий парень с бутылкой в руках и плеснул содержимое мне в лицо с криком «Хер вам, а не чипирование, падлы!». Я почти уверен, что это была моча, причем особо вонючая. Меня сразу вырвало. Не знаю почему. То есть да, это отвратительно, но реакция моего желудка была слишком бурной. С криками и воем сумасшедшего вывели, вызвали полицию, а я побежал в туалет отмываться.

Багреев позвонил и отпустил меня до конца дня. Алисы дома еще не было, она работает до одиннадцати. Обычно я отвожу себе пять минут в день, чтобы постоять и просто посмотреть в окно в одиночестве. Ни музыки, ни чтения, ни телевизора. Только шум улицы и вид снующих людей. Я выбираю одного из толпы и слежу, куда он пойдет от метро, и пяти минут как раз хватает, чтобы безымянный человечек скрылся из виду. Я сел у окна, и не помню как, но день просто пролетел мимо. К приходу жены я подостыл и передумал рассказывать ей что-либо, она и так чертовски устала. Ведь, в конце концов, в бутылке же была не кислота.

19 сентября

Некрашеные корни выдавали в блондинке обычную русую девушку. Давно не девочка, но еще не тетка. Фигура едва ли позволяла носить те короткие джинсовые шорты, что были на ней надеты. Пальцы ног доставали до пола, свисая с мыска босоножек на высоком каблуке. Наталья Юрьевна Уткина жевала жвачку, говорила громко и грубо.

– Какие свои положительные черты вы можете назвать? – читал я по бумажке.

– Я добрая. А что? Когда та шалава переспала с Витькой, я же ее не удавила, хотя почувствовала все сразу!

– А что в себе вы хотели бы улучшить?

– А что вам не нравится? Да я гребаный идеал. Грудь, задница, у меня все в порядке.

Короткие джинсовые шорты и топик демонстрировали мне иное. На идеал по моим стандартам красоты она точно не походила. По мировым – тоже. Едва ли это дряблое тело испытывало какую-либо физическую нагрузку кроме половых сношений.

– Да и по какому праву вы меня тут оцениваете? Что за хамство! Думаете, красота сама с неба падает? Ха-ха, как бы не так! Вы хоть знаете, сколько сейчас стоит сделать сиськи? Все дорожает. Хотя скажите мне, какое отношение курс рубля имеет к оплате мужика, режущего сиськи у нас тут?

– Знаете, мы больше про ваши внутренние качества хотели узнать.

– А-а-а. Ну, а это не ваше дело!

– Наталья Юрьевна, наш разговор конфиденциален. Эти записи никуда не попадут. Они нужны нам на случай, если придется селить людей в комнаты не по одному. Это как выбирать, кто с кем будет сидеть на свадьбе. Чтобы никто не переругался. Вам же придется жить вместе три месяца.

– Да мне все равно с кем жить, я с десятью за день комнату делю, и никто не жаловался.

– Простите за дотошность, но в графе «Должность» вы указали «фриланс». Я правильно понимаю, что вы работаете в области… – я покосился на Валентину Дмитриевну, но она лишь с интересом за мной наблюдала и помогать явно не собиралась. Даже наоборот, водила бровями, пытаясь подтолкнуть к действию меня. – Простите, не знаю, как обращаться к… Девушкам легкого поведения.

– Мать твоя легкого поведения! Да я ни разу никому в жизни не изменила! – Наталья Юрьевна гордо запустила пальцы в некрашеные корни волос и освежила поникшую челку.

– Наталья Юрьевна, мне кажется, наш разговор заходит в тупик. Вы ведете себя слишком агрессивно. Я попрошу вас следить за своей речью.

– Детям своим указывай, как им говорить, а я – девочка большая. Хотя кто же тебя послушает. Я – агрессивная, пф. А нечего приличным девушкам говорить, что у них сиськи кривые. И блядухами обзываться.

Не знаю почему, но мои уши и щеки вспыхнули. Она явно передергивала. Но мне кажется, это не умышленно. Скорее она сама не помнит слов, сказанных мною минуту назад, или не понимает их значения. А Валентина Дмитриевна все предательски молчала и не сводила с меня глаз, только удивленно вскинула брови то ли на слова кандидатки, то ли на мою реакцию.

– Образование?

– Кулинарный колледж. Но готовить я не умею, и не просите. Вместо учебы я только пиво пила, да с мальчиками за гаражи ходила. Все по любви, если вас это интересует.

– Не то чтобы. По любви или нет – это ваше личное дело.

– Вот это ты верно подметил. Мое. Личное. Но и секрета тут никакого нет. Я девушка современная, спрашивайте, что хотите.

– Почему вы решили принять участие в нашем исследовании?

– Я вообще-то пока еще ничего не решила, – кисло заметила Наталья Юрьевна, но, поразмыслив, смягчилась. – Я тест на ЗППП сдала. Результат положительный. Пока лечусь – перекантуюсь у вас.

– Не поймите неправильно, но нам необходимо знать, ваш диагноз и схему лечения. Скорее всего, это не помешает вашему участию, но для исключения всех возможных вариантов…

Раньше мы с Саней обсуждали, кого лучше выбирать, какие объекты нам нужны. Теперь задачи сместились к «нам бы взять хоть кого-то». Пьяницы, больные и преступники – отличная у нас будет компания на зиму.

– Если хочешь – можем ее не брать, – предложила Валентина Дмитриевна, когда хамка вышла.

– Почему?

– Мне показалось, тебе с ней было некомфортно.

– Если бы вы помогли – было бы полегче.

– Прости. За тобой было слишком интересно наблюдать.

20 сентября

Наконец Давид нашел что-то достойное. Основное трехэтажное здание из темного кирпича соединялось с двумя такими же, но восьмиэтажными. Одно было построено в советское время, другое в нулевые.

Вход был с Покровской улицы. От проезжей части здание отделялось черным забором современной ковки, парой деревьев и рядом кустов. За больницей располагался парк.

Дом был в удовлетворительном состоянии, сейчас там находился стационар районной больницы. В западном крыле начали делать капитальный ремонт, разобрали почти все: двери, стены, потолки; отодрали кафель, даже сняли некоторые окна. Тут-то средства и кончились. В пригодном состоянии остались только несколько комнат в дальнем конце крыла. Официально больница не могла ими пользоваться до окончания работ, но за умеренную плату готова была предоставить нам часть помещений на зиму.

Путь к нашим комнатам пролегал через длинный пыльный коридор. За белыми двухстворчатыми дверьми оказалась просторная продолговатая проходная комната. В дальнем конце через окна и балконную дверь пробивались лучи закатного солнца.

– Слева от входа – душевая и туалет. Пять палат с каждой стороны по десять квадратных метров каждая. Электричество есть, – главврач щелкнул выключателем в подтверждение своих слов, и на потолке зажглась одинокая лампочка, – проведено в каждую комнату.

Мужчина в халате приоткрыл одну из дверей.

– Кровать, шкафчик, прикроватная тумба и стул. Все есть. В любой из них можете устроить вашу наблюдательную, переговорную или подсобку, что угодно.

– А там что? – я указал на двери по правую руку от входа, очень похожие на те, через которые мы вошли.

– Ничего. И лучше не ходите туда. Это может быть опасно. Работы так и не были закончены. Что-нибудь в голову попадет, как говорится, совсем мертвый будешь.

Переговоры прошли успешно. В кабинете мы обсудили еще несколько вопросов, и Багреев с главврачом ударили по рукам.

Все были очень рады. Наконец хоть один из необходимых для проведения исследования пунктов был выполнен. Но я общего веселья разделить не мог. Что-то тянуло в животе, давило на подкорке. Какой-то неоформленный в связных мыслях животный страх.