И он тотчас же послал в город за изящным чемоданчиком. Ильза обрадовалась и впервые за долгое время бросилась отцу на шею:
– Папочка, мой добрый, миленький папуля, как я тебе благодарна! – повторяла она, целуя и обнимая его, а герру Маккету сделалось вдруг так нестерпимо грустно, что он вынужден был отвернуться, чтобы скрыть слезы.
Накануне отъезда девочка заперлась в своей комнате и начала укладываться. Но как! Все, что она считала необходимым взять с собой, Ильза швыряла в чемодан как попало: сначала туда отправилось ее безобразное хлопковое платье с рыжим поясом, потом высокие сапоги (как были, нечищеные, в пыли и грязи от последней прогулки), затем старая пискливая гармоника, новый ошейник с длинным шнурком и чучело канарейки. Придавив все хорошенько руками, девочка схватила склянку, в которой сидела древесная лягушка, вытащила из комода батистовый носовой платок, накрыла им банку и завязала веревочкой. Затем наделала в платке ножницами маленьких дырочек и натолкала в баночку мух.
– Ну вот, прекрасно! – сказала она, весьма довольная своей упаковкой. – Теперь тебе будет хорошо, моя лягушечка, есть чем перекусить в до роге.
Непостижимо, как только банка уместилась в переполненный чемодан! Закрывая его, Ильза прищемила платье, но расправила его немного, уперлась в крышку коленками и наконец защелкнула замок. Ключ от него она надела на веревочку и повесила себе на шею.
Когда все отужинали и родители еще сидели за столом, Ильза вышла на птичий двор проститься со своими пернатыми друзьями, а оттуда отправилась к лошадям и собакам. Щенки Дианы уже выросли и сильно привязались к Ильзе. Они и теперь не давали ей проходу, цеплялись за ноги, просились на руки и визжали от нетерпения и радости. Прощаясь с ними, Ильза залилась горючими слезами.
Рядом с ней стоял кучер Йохан. Он знал Ильзу с первого дня ее жизни и прямо-таки обожал маленькую хозяйку. Увидев слезы девочки, он тоже расчувствовался, и две крупные слезы покатились по его темным морщинистым щекам.
– Когда вы вернетесь, фрейлейн, – всхлипывая, начал он, отирая лицо рукавом, – вы уже будете взрослой девушкой. Все уже будет не то. Да что уж говорить, прошлого не воротишь! А псы-то как выть будут! Они тоже вон как умны! Тварь бездушная, а ведь все понимает. Смотрите, вон, как ластятся! Будто знают, что завтра хозяйки нашей уж не бу-у…
Тут голос его оборвался, кучер всхлипнул, не договорив.
– Йохан, – попросила Ильза, рыдая, – позаботься о собаках, корми их как следует. А если хочешь сделать мне большое одолжение, исполнить мое последнее желание, то… – тут она осторожно оглянулась, не слышит ли их кто-нибудь. – Возьми Боба, того смешного щенка Дианы, с собой на козлы, когда мы поедем на станцию. Только так, чтобы никто не видел: я хочу взять его с собой. У меня уже припасены ошейник и поводок. Но только тайком, Йохан!
Йохан от всего сердца обрадовался поручению, ему доставила огромное удовольствие возможность доказать Ильзе свою привязанность. Он улыбнулся сквозь слезы своей широкой добродушной улыбкой и пообещал аккуратно все уладить, чтобы никто ни о чем не догадался.
На следующий день, рано утром, Йохан заложил экипаж, чтобы отвезти герра Маккета с Ильзой на станцию.
Фрау Анна в последний момент подошла к Ильзе, чтобы благословить и поцеловать ее, но Ильза состроила презрительную гримасу, высвободилась из ее объятий и резко отвернулась.
– Прощай, – процедила она сквозь зубы и прыгнула в экипаж.
Меньше всего девочке хотелось показать мачехе, как нестерпимо тяжело ей расставаться с родным домом.
Когда экипаж выехал из ворот на дорогу, Диана выскочила из-за угла и с громким лаем бросилась за ними. Ильза, подавляя рыдания, низко наклонилась, чтобы напоследок взглянуть на свою любимицу. Если бы герр Маккет увидел сейчас ее бледное печальное личико, он непременно велел бы Йохану повернуть назад!..
На станции, когда все было улажено и Ильза с отцом сидели в купе, появился Йохан, широко улыбаясь, с Бобом на руках.
– Ну, прощайте, фрейлейн Ильза, храни вас Господь! А вот Боб! Диана его посылает, чтобы вам не было так грустно в пансионе. Возьмите его!
Ильза вскрикнула от радости. Она взяла Боба на руки, прижала к груди и стала ласкать и целовать. Потом она подала руку Йохану:
– Прощай, Йохан, спасибо тебе за Боба, ты меня так обрадовал!
– Но, Ильза, это невозможно, – вмешался озадаченный герр Маккет. – Да разве это мыслимо, дочка! Не можешь же ты взять с собой собаку в пансион?! Будь благоразумна, отдай Боба Йохану!
Но не тут-то было. Ильза и слышать об этом не хотела.
– Папочка, милый, оставь мне Боба, он будет моим единственным счастьем, моим другом! Правда, Боб? – обратилась она к щенку, который уже уютно устроился у нее на коленях. – Ты же останешься со мной?
У герра Маккета не хватило духу отказать дочери. В глубине души он надеялся, что начальница, может быть, как-нибудь уладит это дело, и Боб на самом деле останется при Ильзе.
Глава III. Приезд. – Новые лица
Поначалу поездка не представляла ничего интересного: проезжали большей частью по равнинам. Только на следующий день показались горы, и Ильзе, не видавшей ничего дальше соседнего городка, открылся новый мир. Она стояла у окна и с восторгом приветствовала каждый домик, каждую новую станцию. Новые впечатления помогли ей на время позабыть о своем горе.
К вечеру второго дня они приехали в N. Было уже довольно поздно, и герр Маккет решил заночевать в гостинице. Ильза легла и тут же уснула крепким сном.
Наутро, когда часы пробили девять, Ильза, совершенно одетая, стояла перед отцом.
Серый дорожный костюм был ей очень к лицу. Если бы кто-то из знакомых увидел ее теперь, в изящных лайковых сапожках, в прелестной белой шляпке, просто, но со вкусом отделанной черным бархатом, то не признал бы в этой девочке той небрежно одетой непоседы, которая месяц назад скакала верхом на лошади. Но и сама Ильза сильно изменилась: ее хорошенькие глазки были тусклы и смотрели куда-то вдаль, лицо осунулось, а губы вздрагивали от внутреннего волнения.
– Что с тобой, доченька? – заботливо спросил отец. – Ты что-то бледная сегодня. Не выспалась как следует?
Тут Ильза не вытерпела. Она бросилась отцу на грудь и залилась горючими слезами.
– Ильза, деточка, сокровище мое, не плачь! – повторял перепуганный таким горем отец. – Это ведь ненадолго! На Рождество я приеду за тобой, дорогая! Пойдем, Ильза, вытри слезы, а то у тебя разболится голова. Успокойся, нечего грустить! Ты станешь писать нам письма, а мы с мамой будем тебе отвечать и рассказывать обо всем, что происходит у нас в Моосдорфе…
Он взял свой носовой платок, чтобы вытереть слезы дочери.
По правде говоря, герру Маккету самому было не по себе, ведь и он страдал от предстоящей разлуки. Если бы он представлял, как ему будет тяжело расставаться с дочкой, то вряд ли согласился бы на этот шаг. Но он сознавал, что следует подчиниться необходимости.
Герр Маккет поправил выбившиеся из-под шляпки кудри девочки.
– Пойдем, доченька, – сказал он мягко, – будь умницей!
– Но мама не должна мне писать! – вырвалось у нее между рыданиями. – Я хочу получать письма только от тебя! И не давай ей читать моих писем!
– Ильза! – укоризненно произнес отец. – Не смей так говорить! Мама любит тебя, и ты не имеешь права относиться к ней с таким недружелюбием!
– Любит?! Хороша любовь! Если бы она меня любила, то не выгнала бы из дома, не заточила бы в этот ужасный пансион.
– «Выгнала»! Ты решительно не знаешь, что говоришь, Ильза! Вот станешь старше – и поймешь, как ты обижаешь такими речами добрую маму. Тогда ты раскаешься в своих словах.
– Она не мама, она мне мачеха!
– Ильза, ты слишком неблагоразумна! Но знай: я никогда не позволю тебе говорить о маме в таком тоне! Ты меня лично глубоко оскорбляешь этим…
Ильза надулась: она никак не могла себе объяснить, почему папа не хочет ее понять. Неужели он не видит, как ее обидели, решив отдать в пансион?