– Сойди с лошади, Ильза! – сказал герр Маккет и подошел ближе, чтобы помочь девочке слезть. – Ты не поедешь за сеном. Слышишь? Ты займешься уроками!

В первый раз в жизни отец говорил с Ильзой таким решительным тоном. Ничего не понимая, Ильза посмотрела ему в глаза, но и не подумала подчиниться. Она захлопала в ладоши и громко рассмеялась.

– Ха-ха-ха! Какой ты сегодня смешной, папочка! И как это тебе в голову пришла такая странная мысль? Как можно зубрить уроки в такой чудесный день? Ну, не смотри таким букой, папуля, у тебя такое страшное лицо! Знаешь, на кого ты сейчас похож? На мадемуазель Ламбер, предпоследнюю гувернантку. Помнишь ее? Когда она сердилась, ее лоб покрывался такими длинными морщинами, совсем как у тебя. – И она стала подражать гувернантке, сдвинув брови и выпучив глаза: – Ilse, venez ici, mais tout de suite![2] Ви понималь, што я говориль? Такая смешная она была! Прощай, папочка, увидимся за завтраком!

Ильза послала отцу воздушный поцелуй, щелкнула хлыстиком, и лошадь веселой рысью помчалась на луг. Вскоре она вместе с наездницей исчезла в ясной лазури прекрасного июльского утра.

Герр Маккет только покачал головой. Грустные мысли одолевали его. Теперь, после серьезных размышлений, мысль отдать девочку в пансион уже не казалась такой нелепой, как вчера. Только что дочка доказала, что ни во что не ставит волю отца, и он вынужден был признать, что всему виной – его слишком уж уступчивое воспитание.

Он направился к дому и поднялся на веранду, защищенную от зноя густой зеленью виноградника. Фрау Анна в легком светлом платье ожидала мужа за утренним кофе.

Против своего обыкновения, герр Маккет был молчалив и угрюм.

– У тебя неприятности, милый? – спросила фрау Анна, наливая ему чашку ароматного кофе.

– Нет, не то чтобы неприятности, а так… – ответил он, вздохнув, и продолжил: – Это касается нашего вчерашнего разговора. Словом, с первого июля мы отправляем Ильзу в пансион.

– Ты шутишь? Мне не верится, чтобы ты мог так скоро решиться на этот шаг! – удивилась его жена.

– Нет, я не шучу, дорогая! – был ответ. – Но успеешь ли ты приготовить все к этому сроку? Сегодня уже двенадцатое июня!

– Это все можно устроить, Рихард, но, прости, по-моему, ты слишком поторопился. Не раскаешься ли ты в своем решении? Дай Ильзе побыть дома до сентября, насладиться летними месяцами. Осенью ей будет легче расстаться с родным домом.

– Нет. Я остаюсь при своем мнении, – поспешно сказал герр Маккет, боясь проявить нерешительность. – Ильза отправится в пансион первого июля.

Через несколько часов Ильза вернулась к завтраку сияющая, с раскрасневшимися щечками и вся в сене. Переодеться к завтраку она не сочла нужным.

– А вот и я, папочка! Что, долго пропадала? А знаешь, нынешнее сено у нас – просто чудо! Ты удивишься, когда его увидишь! Управляющий говорит, что у нас давно не было такого. Его ни разу не помочило дождичком!

– Успокойся, Ильза, и слушай, что я тебе скажу.

Слова эти прозвучали нарочито строго: герру Маккету было трудно говорить о своем решении. Но Ильза и не подозревала о своей участи и даже не замечала сосредоточенного вида отца. Она проголодалась после долгой прогулки и смотрела только на стол.

– Что тебе положить? – спросила фрау Анна девочку.

– Ничего, я сама, – ответила Ильза.

Она отрезала себе толстый кусок черного хлеба, намазала его маслом в палец толщиной и, взяв в одну руку бутерброд, а в другую колбасу, стала с аппетитом уплетать свой завтрак, откусывая здоровыми белыми зубками то одно, то другое. Она уселась в плетеное кресло и принялась болтать ногами.

– Ну, давай, папочка! Ты что-то собирался мне сказать. Я сгораю от любопытства! – проговорила она с набитым ртом.

Герр Маккет вдруг замялся. Минуту он размышлял, не оставить ли все как есть. Казалось, еще чуть-чуть – и он раздумает приводить свой план в исполнение. Но эта слабость прошла, и он твердо объявил Ильзе свое решение.

Он ожидал бури, укоров, слез, мольбы… Однако ничего подобного не произошло. Ильза, правда, поперхнулась от испуга и не могла выговорить ни слова. Она лишь бросила укоризненный взгляд на мачеху, которую сочла виновницей этого кошмара, но до поры затаила бурю в душе…

«Нет, ни за что на свете она не должна понять, как горько мне будет покинуть родные места, отца и все, что мне дорого! О да, это мачеха была зачинщицей ужасного плана, она – только она! Папа? Папе даже в голову бы не пришла такая дикая мысль!» – думала Ильза.

– Ну что же ты молчишь, Ильза? Ты, верно, сама сознаешь эту необходимость, понимаешь, что тебе нужно, наконец, заняться делом, учиться, не так ли? Ведь твои познания далеки от совершенства. Правда ведь, детка?

– Ничего я не сознаю! – выпалила Ильза. – Ты сам мне повторял сколько раз, что девочкам незачем так много учиться, что ты не любишь «синих чулков»… Да-да, папа, это твои слова! А теперь вдруг говоришь иное! Теперь я должна уехать в чужой город и сидеть на школьной скамье с глупыми девочками в модных прическах и учиться, пока голова не пойдет кругом… Но это хорошо! Я хочу уехать скорее. Да, я рада отъезду! Скорее бы настало первое июля!

Девочка порывисто встала, бросила остатки завтрака на стол и убежала к себе наверх. Только тут она дала волю слезам и, рыдая, бросилась на постель.

Фрау Анна так хотела пойти следом, прижать Ильзу к своему любящему сердцу!.. Она понимала, что творилось у девочки на душе, но знала и то, что Ильза не захочет ее понять и грубо оттолкнет. Поэтому она осталась на веранде, не теряя надежды, что когда-нибудь доброе сердце девочки откликнется на ее материнскую любовь.

Июнь близился к концу, назначенный срок быстро приближался. Фрау Анна занималась гардеробом падчерицы, выписанная из города швея помогала ей шить для Ильзы белье.

Герр Маккет навел справки, есть ли в пансионе свободные места. Вскоре начальница, фрейлейн Раймар, ответила, что вакансия есть, и прислала список вещей, необходимых каждой воспитаннице при поступлении в ее школу.

Ильзу этот список очень рассмешил: по ее мнению, там было множество самых бесполезных вещей. Особенной глупостью ей показались передники, которых она никогда в жизни не носила.

– На что мне передник? Да и кому они вообще нужны? – сказала она фрау Анне, которая укладывала ее вещи в корзину. – Я, во всяком случае, и не подумаю их носить! Ты мне их, мама, с собой не давай.

– Придется подчиниться воле начальницы, раз уж у нее принято, чтобы девочки ходили в передниках, – улыбнулась фрау Анна. – А впрочем, почему бы их и не носить? Посмотри, как изящно сшит черный, как красиво расшиты гладью на нем фестоны[3]. А этот белый передничек с вышитым нагрудником и кармашком! Разве это не настоящее украшение для молодой хозяйки?

– Вот новость! Этого еще не хватало! – воскликнула обиженно Ильза. – Я и не думаю помогать по хозяйству. Ты полагаешь, что я там буду пачкаться на кухне или убирать комнаты? Нет, не стану я носить передники! Ни за что! Так и знай!

– Не преувеличивай, Ильза! – возразила фрау Анна, начиная сердиться. – Ты прекрасно знаешь, что никто не будет требовать от тебя ничего подобного. Если же ты ни под каким видом не хочешь носить передники, то попроси об этом лично начальницу. Посмотрим, может быть, она и исполнит твою просьбу!

– Буду я еще спрашивать, это не ее дело! – фыркнула Ильза.

Она повернулась спиной к фрау Анне и вышла из комнаты. В этот момент девочка просто ненавидела мачеху и не хотела обращать никакого внимания на изящные вещицы, которые создавали ловкие пальцы фрау Маккет.

Отцу Ильза объявила, что сама, без посторонней помощи, уложит свои любимые вещи, и изъявила желание, чтобы никто не знал, какие именно.

– Великолепная идея, Ильза! – обрадовался герр Маккет. – Конечно, возьми с собой все, что может порадовать тебя в пансионе.