Рухнул на колени. Ощупью стал искать чемоданчик.

– Ух ты, порядок. Пока, в любом случае, – выдохнул он.

Колокола гудели и заливались. Дрожь, более мощная, чем прежде, охватила корпус, ибо машины ускорили ход. Доктор услышал шаги по железным плитам пола.

– Эй ты! – окликнули его. – Убирайся отсюда.

Но он ничего не ответил, а только улыбнулся, прижав чемоданчик к груди.

2-ГО ДЕКАБРЯ, ВСЕГО десять дней спустя, доктор Деннисон вышел из бордосского экспресса на маленькой белокаменной станции Жетт на Средиземном море в нескольких сотнях миль к западу от Марселя. Несмотря на то, что цвет лица у него изменился к лучшему по сравнению с Нью-Йорком, вследствие долгого плавания, доктор, похоже, изрядно сдал. Лицо прочертили новые морщины, а старые углубились. Деннисон казался старым, утомленным, снедаемым постоянной лихорадкой нетерпения или тяжелого стресса. Он стоял, моргая, на людной платформе в ослепительном блеске южного солнца, отраженного известняком зданий и белой пылью дорог, и глаза его слезились. И он по-прежнему прижимал к себе докторский чемоданчик.

С мгновение он озирался, дабы убедиться, что его присутствие не привлекает нежелательного внимания. Затем, придя к выводу, что вполне может сойти за обычного туриста, окликнул кеб, сел в него и приказал «К Шато-д'Оё». Когда экипаж доехал до небольшого парка, протянувшегося до первых крутых склонов горы Сен Клер, пассажир велел вознице остановиться. Он вышел, щедро заплатил и без единого слова двинулся в гору.

Стояла зима, но здесь на Ривьере температура была как в Нью-Йорке в июне. Вскоре доктор остановился, изнуренный, вытирая потный лоб, и бросил взгляд назад на обширную панораму, уже начавшую раскидываться внизу во всем своем великолепии. Лазурное полотнище моря тянулось в дальнюю даль, до черты, над которой его сменяло дымчатое золото. Ближе лежал, точно на плане, городок, защищенный волнорезами. В иное время Деннисон помедлил бы, любуясь этим очаровательным южным пейзажем, но теперь повернулся к нему спиной и стал оценивать взглядом высоты впереди. «Как далеко еще? – настойчиво и с крайним напряжением вопросил он. – О, небеса, ну и круча! Знай я заранее, выехал бы шесть месяцев назад. А если с ним что-то случилось? И я с моим склерозом… впрочем, теперь об этом бесполезно думать. В путь!» И он возобновил долгий, крутой, утомительный подъем. Великолепие зрелища не приносило облегчения его усталым старым глазам. «Если только я не опоздал», – проронил он, карабкаясь.

Теперь путь стал уже и круче, он пролегал по ступеням-террасам, и его обступали высокие стены с осколками стекла в цементе. В стенах лишь изредка попадались ворота с каким-нибудь чудным имечком на табличке, и глубоко в глубине становилась видна вилла, окруженная кедрами, оливами и апельсиновыми деревьями с темной листвой. Доктор едва удостаивал их взгляда. Ибо теперь до вершины оставалось не очень далеко. «Еще несколько минут», – прикинул он, перевалив через гребень и очутившись на некоем подобии плато, скользившем к югу, где в отдалении падал к морю крутой и скалистый обрыв не менее тысячи футов глубиной.

Плато, куда попал Деннисон, как и сам склон, было покрыто виллами и домишками, скрытыми за часто поворачивающими стенами. Разве там или сям покажется сквозь заросли черепичная крыша или труба. В обоих направлениях бежали прочь другие вьющиеся переулки, подобные тому, по которому шагал доктор. Лабиринт, да и только.

«Куда отсюда? – спросил себя доктор в растерянности, вытирая лысую голову. – А, вижу, вижу. – И он опять заспешил вперед, забыв жару, усталость и слабость, вызванную годами. – Почти пришел!» – пылко воскликнул он.

Еще несколько сот футов по обнесенной стенами улице, и он дошел до еще более узкого извилистого проулка. Повернул. Вскоре дорога, по которой он пришел, скрылась из виду. Зловещая тишина нависла над вершиной горы. Доктор не видел ничего, кроме стен по обе стороны и медленно плывущих облаков, то и дело застивших синь над головой. Стиснув кулаки в крайнем волнении, доктор зашагал дальше. И вдруг очутился перед низкими, висящими на петлях створками в стене, служившими концом дороги. Вправленные в основательную каменную кладку, эти две створки из дубовых брусьев были усеяны рядами вручную забитых медных гвоздей. Крохотное отверстие позволяло наблюдателю внутри изучить любого, кто пожелает войти. На линялых досках было жидкой белой краской неярко выведено одно-единственное слово: «Наука».

– Нашел, нашел, чтоб мне провалиться! – прошептал доктор.

На краткий миг он закрыл глаза ладонью, натруженной, с большими костяшками, набухшими уродливыми венами, признаком его немалых лет. Затем с необычайно резким смешком, который наполнил таинственным эхом узкое пространство меж двух стен, взялся за старинную бронзовую рукоять звонка справа от ворот. Пылко, и в то же время, словно, не особенно этого желая, он дернул ее.

Резко отступил назад. Стал ждать. Никакого отклика. Приблизившись к створкам, попытался заглянуть в отверстие, но этому мешала заслонка внутри. Он ждал в беспокойстве.

И уже собирался позвонить вторично, но тут услышал за стеной хруст гравия. Кто-то приближался. Деннисон опять подошел к створкам и громко постучал основательными костяшками.

– Ждите, ждите, иду, – отозвался кто-то изнутри. Он произнес это по-французски, но с сильным итальянским акцентом. И тут же доктор увидел глаз, уставившийся на него в отверстие.

– Это… это вилла доктора Алессандро Пагани? – запинаясь, спросил Деннисон. Теперь, когда требовалась особая собранность, губы его дрожали, а пересохшее горло отказывалось подчиняться.

– Ви, месье, – ответили из-за ворот.

– Я… это… он дома?

– Дома. Что дальше? – И неизвестный быстро добавил. – Он мало кого принимает, месье, а чужих и вовсе не хочет видеть.

– Я должен его видеть. И немедленно. Вы понимаете? Я дал ему телеграмму, что еду.

– А, значит, месье ее послал?

Замок повернулся, задвижки отъехали. Деннисон, дрожа от переполнявших его чувств, ступил внутрь. И воротца опять закрылись. А лицом к лицу с доктором стоял весьма примечательный Янус: полный коротышка с усами щеткой, складчатыми щеками и рыжеватыми волосами, явным признаком ломбардского происхождения. Щелкнув каблуками, точно солдат, этот загадочный малый отдал честь, жестко, что ни на есть, по-военному. Деннисон счел, что перед ним, безусловно, отставной военнослужащий.

– Итак? – спросил американец.

– Следуйте за мной, месье.

Он повернулся и без дальнейших слов, зашагал вперед. Деннисон, обеспокоенно озираясь, начисто забыв об усталости, двинулся следом к цели своего долгого утомительного странствия.

ДОРОЖКА, АККУРАТНО ПОСЫПАННАЯ песком, вела, петляя, в направлении моря. Как бы ни был возбужден доктор, а все же оценил необычайную привлекательность усадьбы. Кипарисы, пальмы, плодовые деревья, а порой и нечто поистине невиданное, росло здесь в изобилии, с огненными цветами, желтыми или пурпурными, спору нет, великолепными. По обе стороны раскинулись ухоженные газоны. Посреди сада бил фонтан, а далеко позади сияла чистая бирюза глубоко вдающегося в сушу залива.

Без единого слова ломбардец вел Деннисона к длинному, низкому, крытому алой черепицей жилищу, которое теперь стало видно за группами кедров и старых олив. Вдруг провожатый остановился, чтобы переговорить с мужчиной в летах, которого Деннисон принял за садовника. Небрежно заметив, что ему не терпится предстать перед господином Пагани, доктор разглядывал высокого несколько сутулого человека в длинной синей блузе, носимой повсеместно французскими крестьянами. На седой голове старца красовался берет, здесь служивший рабочей шапкой, из белого фетра, большой и вздутый, с кисточкой на макушке. Ноги, обтянутые серыми чулками, были обуты в сабо. Из-под блузы выглядывали просторные вельветовые штаны. Наряд завершал алый кушак.