У Горыныча брови на два вершка вверх поднялись, а потом опустились. Его домашние знали, что это первый признак приближающейся бури. Но Чародей не знал, а потому продолжил втюхивать свою дрянь.

– Выгодное дело, озолотитесь, а от вас всего-то надо: мне в аренду свои делянки в лесу сдавать, ну и торговые ряды в городах и селах. Быстро народ распробует и одуреет.

Взревел вдруг Горыныч, не смог он дальше это «деловое» предложение слушать. Так взревел, что от первого до пятого этажа его терем зашатался!

– Да, за кого ты меня принимаешь, Чародей поганый! Чтобы я, отец тридцать пяти детей, стал молодежи заразу продавать, чтобы народ русский губить этой дрянью начал? Ты как меня оскорбить своей мерзостью посмел? Пошел вон из лесу, из дома моего, чтобы духу твоего слышно не было!

Чародей от неожиданности дипломат выронил, да и рассыпались его порошки и пилюли, стала его ловкая прислужница обезьянка собирать, а сам Чародей в лице переменился, побагровел, что-то проревел в ответ, да только не родился еще такой бас, который нашего Горыныча переорет-перепоет!

– Я нашим русским мужичкам только одно зелье лицензированное продавать вовеки буду. То, что на пшенице золотой делано. Вот, как отойдет пора сбора урожая, так и начнутся свадьбы-гулянья, вот и потекут реки медовые, расступятся бражки хмельные берега, прозрачными ручейками зажурчит водка русская под песни застольные.

– Пожалеешь еще четырежды, что отказался, – клацая зубами, ушел Чародей.

Долго еще после ухода Чародея громыхал и разорялся Горыныч, пугая прохожих и соседей.

Сказ о том, что щепетильность и мораль помеха далеко не всякому бизнесу

Очень был зол Чародей, а тип он был злопамятный!

– Что ж, Маргарита, – бурчал он своей волшебной обезьянке, – где один дурень отказался, там другой согласится. Наведаюсь я в гости сегодня к другому влиятельному аборигену из здешних лесов.

Он сделал ставку на Кащея и не ошибся. Циничный, до мозга костей безразличный ко всему человеческому Кащей был рад обогатиться на чем угодно, на чьей угодно беде прибыль сделать. Он бы и мать свою родную продал, если бы она у него была, по сходной цене.

Василисе, принимавшей заграничного гостя, было невдомек, что тот пожаловал, чтобы погубить ее народ, погубить души человеческие.

Она старалась быть достойной хозяйкой, госпожой Кащеевой. Голова еле-еле корону алмазную удерживала, грудь под горностаевым манто прела, парчовой юбкой бедра натерло. Роскошь так и переполняла терем, перла изо всех углов.

Светская беседа прошла на уровне. Обедом и приемом гость остался доволен. После удалились Кащей с Чародеем в кабинет, чтобы трубки раскурить, да о делах потолковать.

Сразу уловил Кащей суть дела, ему даже на образцы из дипломата не понадобилось смотреть. Скривил губы тонкие, изображая согласие. Только в одном не остался доволен Чародей – большой процент за продвижение товара на русском рынке запросил Кащей.

Торговались они жестко. Но да Кащей смекнул, что кроме него никто Чародею такой масштаб для деятельности не предложит. Догадался, что ушел Чародей от Горыныча не солоно хлебавши. Будет он, Кащей, монополистом.

Проводив нового делового партнера к порогу, Кащей радостно сообщил своей любимой:

– Ох, и заживем мы с тобой, Василиса моя! После этой сделки будем купаться в золоте и бриллиантах.

–Мы и так богаты, Кащей. Осталось только деньги жопой жрать, – вдруг ляпнула Василиса и укусила Кащея за ухо.

– Эй, матушка, ты чего?

Василиса расхохоталась от алчности Кащея, да он не понял этого – решил, что она перебрала.

– Ты бы, Василиса, это… завязывала, что ли, с выпивкой.

– Вот, дурак, – вздохнула Василиса и ушла в спаленку.

Итак, Чародей добился своей цели. Дело поставили на поток.

Сказ про то, как дело бывает, когда никому нет дела до дела, и что потом с этим делом делается

Чародей с Кащеем стали народ дурить. Ведь если народ одурманен, то его еще больше можно на кулак наматывать. Душу вынимать. В истории мы знаем тому немало примеров. Вот и в нашей лесной истории народец стал на дела поплевывать, больше языком работать и на жизнь постоянно жаловаться. Василиса на свои дела забила, и видит народ, что ей, матушке, на всех наплевать! Люди и рады были оправдаться ее дурным примером, мол, раз сама Премудрая жизнью наслаждается, обо всем забыв, так и мы будем поступать: жить сим днем, не думая о завтрашнем, а заботы перекладывать на плечи других. Не все, конечно, так поступали, но многие. Войны в царствах и между царствами участились, стали разбойнички активно пошаливать, народ баламутить. Цены дорожали, куры не неслись. В общем, все не слава богу началось. То град, то иней! То понос, то золотуха! Метеорит упал в болотах, так мужики, как шальные, хозяйства побросали и помчались его смотреть. Попы с попадьями и поповнами в ямах отсидеться решились, к концу света готовясь. Министры еще больше воровать стали. Лекари простуду обычную лечить разучились – много новых и неизвестных болезней навыдумывали. Все стали рвачами, деньги из ближнего готовы как из свиньи-копилки вытрясти, а не вытряхивается, так о пол каменный ее «хрясть!» Вдруг копейка к стенке какая прилипла – надо и ее отодрать.

Если пойдет Агафон с Пантелеймоном попьянствовать, то неизвестно, чем дело закончится. Кто кого за жабры возьмет и душу вынет. Агафон начнет свой шантаж:

– А помнишь, Пантелеймон, как ты с моей кумой на печи кувыркался вчерась? Не дашь три рубля – все доложу супруге твоей!

– Кхе, а ты, Агафон, не спеши. Я вот могу старосте деревенскому рассказать, поведать, кто в колодец общественный вчера наблевал.

И это после дружеской вечеринки! Измельчал народец, опаскудился.

Один Емеля с печи слезть отказывался. Он взял моду в ноутбуке по кнопкам барабанить, блог вести. В целом, Емеля был неплохой паренек, но жопой к печке явно прирос. Она у него росла, крепла, ширилась.

Девки Емелю недолюбливали: если залезет к девке под лифчик, так потом в три царства растрезвонит, какой фабрики и модели был лифчик, как некультурно отзывалась пассия о политическом режиме, о том, сколько неучтенки несданной царю в закромах ее отца-охотника. Словом, вся подноготная после такого секса с плюшками и бражкой могла явиться запросто народу честному.

Вот и толстела жопа у Емели, поскольку не пахал, не сеял, девок не мял. А ватрушки матушкины употреблял за двоих. Но сплетничал он не со зла, языком емелил. Он ведь открывал другим глаза заспанные на дела интересные. Почитайте, люди, сплетни емелюшкины, отвлекитесь от своих дрязг, полюбуйтесь, как другие грешники живут. Ничем не хуже, а даже лучше вас грешат!

И что самое интересное, у Емели находились почитатели-читатели. Ему давали заказуху и поощряли труд щедрыми подношениями. Из дворцов окрестных ему четко поставляли царедворческую информацию о конкурентах конкуренты.

Так вот была поставлена информационная служба народная в царстве у Алексея-царя. И по утру царь, вчитавшись в газетенку свежую, то краснел, то пукал, то икал от огорчения.

– Пора уже нам этого Емелю в делах нашего государства использовать, – предложил министр умный, – пусть по нашему указанию гадости пишет, на тех, на кого укажем.

– И то верно, а чего это ты раньше не додумался? Разъелись дармоеды, на мою голову, – добродушно заметил царь. – Приказ мой: Емелю на службу взять, надавать ему заданий. Пусть грязью обливает целенаправленно наших врагов, а пока он, как плохой бачок в туалете, что воду разбрызгивает. И как там наша царевна Аксана поживает? Все кочевряжится? Дурь в девке еще не перебродила?

– Да, царевна Аксана, одна из главных наших забот, – горестно вздохнул министр.

– Доведет отца до инфаркта. Срочно замуж надо спихнуть. Пусть мужу мозг выносит.

– Все мужья потенциальные знают ее репутацию. Между прочим, не без помощи Емели.

– Что ж, раз он напортачил, пусть теперь исправляет дело: даст рекламу хорошую Аксанке нашей. Мол, исправилась девица. За ум взялась.