В комнате по-прежнему было холодно. Я выключил колючий белый свет – остались только огоньки из окна, – сел на кровать, подтянул к себе чемодан. Уж теперь я мог рассмотреть кукол не спеша; теперь за хламовник не стыдно.

Я открыл чемодан, и из-под крышки снова брызнул лёгкий голубоватый свет —неуловимый, нежный оттенок. Такой бывает в радуге, и ещё когда ныряешь с открытыми глазами. Если бы Изольда была русалкой, её родные воды были бы вот такого цвета…

Из чистого обязательства я мазнул взглядом по близнецам и Кабалету и наконец, затаив дыхание, отряхнув ладони, взял в руки Изольду. Какой она была хрупкой… И совсем невесомой. Какой-то необычный материал, всё-таки, кажется, не винил. Как и в банке, мне показалось, что кожа её тёплая, совсем не пластмассово-нейтральная, как подобает куклам. Но только теперь она стала ещё теплее; я обхватил замёрзшей рукой её голень и почти согрелся. Улыбнулся, глядя в опущенные, спрятанные под ресницами глаза. Она как будто рисовалась, эта кукла, будто играла в скромность: ну как можно молчать, потупив глаза, когда обладаешь такой красотой?

Я помотал головой, прогнав мысль, что думаю о ней, как о живой. Наверное, это от недостатка общения. Надо бы пойти, поискать хотя бы того толстяка, выйти в кухню, порасспрашивать людей о факультетах. Да, я же и Катю ещё хотел разыскать.

И хорошо бы сообразить поесть.

Изольда в моих руках благосклонно улыбнулась. Я расправил складки её голубого, пышного платья из фаты и шёлка, поправил светлые локоны и вернул в бархатное гнездо, к собратьям по спектаклю. Закрыл чемодан; в комнате резко стемнело. Улыбнулся, сам не зная, чему, вышел, затворил дверь и запер на ключ – два с половиной оборота, замочный максимум.

***

В коридоре пахло сладко, едко и совершенно незнакомо. Ближе к кухне запах усиливался, но он точно не был ароматом еды. Я заглянул в кухню – свет выключен, мрачный силуэт курит в окошко, – повертел головой. Вчера толстяк метнул куриную шкурку из двери напротив – вероятно, там он и живёт. Ничего не случится, если я постучу?..

– Открыто, – крикнули из комнаты. Я помялся на пороге, не решаясь войти так сразу, толкнул дверь… Меня встретил сумрак, прореженный сиреневыми звёздами, и тот самый запах, что шёл с кухни, только ещё более густой.

– Заходи, заходи, – позвали из глубины. – Чё, с плитой-то вчера справился?

О. Надо же, помнит.

– Привет. Слушай, я хотел…

Чего я хотел, сказать не получилось: заиграла музыка. По комнате волнами разошлись протяжные, звонкие удары, словно медной лапкой шлёпали по панцирю черепахи. Медитативная, гипнотизирующая мелодия заливалась в уши, глаза привыкали к темноте. Секунду спустя, сквозь волны музыки и мрака, я различил у окна того самого толстяка – он полулежал на стуле и плавно, в такт мелодии, водил рукой. Другой рукой он держал у рта узкий шланг.

– Эм-м… Прости, что не вовремя…

– Нормально, – успокоил толстяк. – Садись. Ярослав.

– Я не Ярос…

Хотел сказать: я не Ярослав, я Олег. Потом дошло: это он так представился; это он – Ярослав.

– Олег.

– Угостишься?

Я не понял, чем. Подошёл ближе. Толстяк протянул мне тот самый шланг, что держал в руке.

– М-м?.. Хорош.

– Это… что?

– Кальян, – сытым, довольным голосом ответствовал Ярослав. – Ежевичные угли. Будешь?

Так вот чем так сладко воняло!

– Не, спасибо. Слушай, я хотел спросить – ты вчера девочку окликнул, Катю. Она тут живёт?

Ярослав кашлянул, покосился на меня.

– Ещё один кавалер?

– При чём тут кавалер? Просто забыл ей вчера нож отдать.

– Есть древняя восточная традиция: если один другому дарит холодное оружие, то как бы признаётся в чувствах…

– Чушь какая. Никогда не слышал, – чувствуя себя крайне неуютно в этой космической, с лиловыми всполохами и черепашьим шлёпаньем комнате, буркнул я. Ярослав (судя по всему, он был слегка в подпитии; или, вернее, в подкурии) не обиделся. Вздохнул, сунул конец шланга в рот и замолчал. Я тоже молчал, не зная, что предпринять. Вроде как человек расслабляется, отдыхает, чего я полезу со своим. Вроде как меня пригласили: заходи. Угоститься предложили. Вроде как уже ясно, что у Кати кавалеров пруд пруди, и мне с этой толпой, со своей пустотой и сумятицей в голове, точно не тягаться. С другой стороны…

– Так где она всё-таки? – грубовато спросил я. – Она здесь живёт?

– Да кто её знает. – Ярослав выпустил изо рта дым, благодушно пожал плечами. – Когда здесь. А когда не здесь.

– В смысле? А учится-то она хотя бы в этом институте?

– Да кто её знает, – повторил Ярослав. – Вроде да, в нашей группе… Но тоже то учится, а то не появляется месяцами.

– И вы не спрашивали? Не узнавали ничего? – поразился я.

– А ты попробуй у ней узнай, – усмехнулся толстяк.

Под окном проехала машина, свет фар веером прокатился по полотку, и на миг мне показалось, что Ярослав похож на Кабалета. Я фыркнул: ещё чего не хватало! Разве что толщиной… Ярослав принял фырканье на свой счёт, кажется, даже слегка обиделся:

– Это она только с виду такая простая. А так…

Он поманил меня пальцем. Я почему-то нагнулся, подошёл на цыпочках, пробираясь сквозь клубы дыма. Ярослав обдал меня ежевичной кальянной вонью и шепнул:

– Вот ты тоже откель взялся? Не рассказываешь… Вот и она не хочет. Но вообще, говорят, она куда-то в киношный собиралась, да не поступила. То ли на артистку, то ли на оператора. Пошла сюда. Знаешь же, как про наш инстик говорят? Кому некуда идти, приходите все в КИТИ. Вот она и пришла. Вроде бы учится, но вообще не парится, где-то там себе портфолио набирает, чтоб на будущий год снова поступать…

– А на кого, говоришь, она хотела? – с тревогой спросил я. – На оператора?

– Ну, на оператора. Или на артистку. То ли на видеографа какого-то… В их-то вуз, в отличие от КИТИ, просто так не придёшь.

– Да уж.

– Угостись, – снова предложил Ярослав, обретая прежнее добродушное настроение. – Хорошие угли, хорошо успел раскалить. А то, бывает, только положишь на плитку, и сигнализация завоет или коменда прибежит.

– Так ты их на плитке греешь? – ужаснулся я. – А… Пожара не будет?..

Ярослав махнул рукой и чуть не сбил стеклянную, булькающую и слабо светящуюся тушу кальяна.

– Ка-акой пожар! – ловя кальян, пробормотал он. – Тут такая система… Всё зальёт. И нас с тобой зальёт…

Так. Похоже, тут сегодня ловить уже нечего.

Я предпринял последнюю попытку:

– Я её сегодня видел в библиотеке. Значит, она сейчас тут? В смысле, живёт, учится?

– Кого? Систему? – не въехал Ярослав.

– Катю!

– А-а… Да кто её знает, – в третий раз с досадой буркнул он. – Чай, от ножа не обеднеет…

– А как же все истории о голодных студентах?

Ярослав обвёл рукой свои лиловые покои – судя по единственной в комнате кровати, соседей тут не водилось, – и заявил:

– Это не про нас. Не про Катюху точно. Она моделью знаешь сколько поднимает?

Она ещё и модель. Ну точно не про нас.

– Слушай, друг… Коля?..

– Олег.

– Слушай, Олежек… Ты или присоединяйся, или, будь добр, топай в свою пещеру. Ко мне староста придёт, и, понимаешь, ты со своей постной миной… будешь лишноват.

«Будешь лишноват». Интересный оборот. Надо запомнить.

– Спасибо за гостеприимство. Я пойду, наверное.

Ярослав, не пожелав тратить слов, махнул. На пальце сверкнул крупный, с печаткой перстень. Просто мафиози.

Уже на пороге я добавил:

– И за информацию спасибо. Если Катя появится, ты маякни, ладно? Я в крайней комнате.

– Оки, – согласно кивнул Ярослав. – Дверь там закрой, чтоб в коридор не духарило…

Я плотно прикрыл дверь и с облегчением вдохнул общажный воздух, после логова Ярослава показавшийся свежим и благоуханным. Вернулся в комнату, вытащил остатки картофеля. Снова занял у кого-то нож, масло и уже с бо́льшим знанием дела сварганил себе ужин. От сытного запаха подвело живот, но есть почему-то опять расхотелось. Я всё-таки поковырялся: не дело совсем себя запускать, стану ещё доходягой. Вымыл жирные руки, заперся в комнате и снова открыл чемодан. Ровно и радостно засветилось голубоватым подводным светом. Я взял в руки Изольду – она улыбалась, склонив голову.