Под кончиками пальцев ощущались старательно вырезанные неровности, вне всякого сомнения – символы.

«ביבליאָטעק 19 »

Насколько Сайфер припоминал, ему доводилось читать о погромах, прокатившихся по Российской империи за какое-то время до грянувшей революции и гражданской войны.

Лейтенант предпринял попытку отворить дверь, но первое, что он обнаружил – у двери не было ручки, или чего-либо, что позволяло бы манипулировать ею надлежащим образом. Тогда, повинуясь логике, мужчина попытался толкнуть дверь внутрь, но и это не принесло желанного результата. Дверь была заперта.

Потратив какое-то время на созерцание здания, которое своей простотой выделялось из всей остальной архитектуры Онеги, Сайфер также подметил, что это было пожалуй единственное строение, не тронутое орудийными снарядами.

Вскоре лейтенант вернулся к себе, в выделенный ему дом, где не медля, сразу же заснул.

Глава 3

Радикальные перемены

Жизнь в городе шла своим уродливым чередом, определённым военным порядком. Командование «интервентов» заявляло, что они не задержатся здесь надолго, и многие из англичан уже начали отсчитывать дни, когда им будет дозволено покинуть город. Сроком был назван день, когда с моря подойдёт английское судно, чтобы принять контингент.

Однако, спустя несколько дней, ночь над Онегой разразилась ружейным огнём. Застигнутые врасплох, силы «белого» движения оказались неспособны оказать сопротивление невесть откуда взявшимся «красным»

Позже, когда после непродолжительного боя, город был занят большевиками, выяснилось, что последняя вылазка неудержимого генерала Вуличивича обернулась крахом, когда он столкнулся с прибывшими бронепоездами с подкреплением для «красных»

Те, кто оставались в Онеге, включая и Сайфера Митчелла, довольствовались лишь обрывками информации о случившемся. Новая власть отличалась ещё большей степенью маргинальности и одно из проявлений этой их натуры была жестокость и нетерпимость к «идеологическим врагам»

Расправы и расстрелы «белых» военнослужащих было делом обычным, но и мирное население становилось жертвой репрессий.

Так, Сайфер Митчелл и несколько его товарищей наблюдали за остервенелым умерщвлением семей, которые по мнению комиссаров, проявили неблагонадёжность и сотрудничали с представителями угнетателей.

Кто-то из «интервентов», главным образом высокие офицеры, сумели сбежать, выбравшись в порт, там их принял на борт высланный катер, и вскоре они уже были на борту судна, которое и должно было принять весь контингент.

Сайферу повезло меньше, он оказывал помощь гражданскому, когда большевики заняли город. Гражданский был тут же убит, а англичане заперты в одном из домов до тех пор, пока уполномоченные комиссары не примут решение – что делать с ними дальше.

Относительно характера этого решения сомневаться не приходилось. Ни Сайфер, ни его товарищи не питали иллюзий относительно своего командования на борту судна. Никто не стал бы рисковать ради спасения столь незначительной по количеству, да и по стратегической значимости, группы военнослужащих.

Поздно вечером, двери «временной тюрьмы распахнулись, Митчелл и его товарищи были вызваны на беседу с комиссаром. Это был мужчина в свои сорок с небольшим лет, среднего роста и довольно посредственного телосложения. Однако он уже с такой показной статью носил характерные атрибуты власти, что это с лихвой компенсировали его физические недостатки.

Он представился как комиссар Комаров, уполномоченный по контролю и порядку за городом. Затем он не смог себе отказать в прочтении короткой лекции о том, что в Онегу наконец пришёл освободительный режим, с властью угнетателей, как и с самими угнетателями, было покончено раз и навсегда. В лице захваченных англичан комиссар Комаров видел подлых «интервентов», способствующих угнетателям, посему его приговор был ясен и не оставлял никаких заделов для спекуляции.

– Этот вечер и ночь, так уж и быть, вы проведёте в мире со своими мыслями. – напутствовал комиссар – А завтра, с утра, вы будете расстреляны как враги нашего трудового народа!

У двух из трёх товарищей Сайфера в этот момент едва не подкосились ноги, напомнив лейтенанту о том, что ещё не все люди вокруг него научились заблаговременно оценивать свои перспективы.

Часть 4

Открытие

Их вернули обратно в барак, ставший их последней обителью пред маячившим в утренней перспективе эшафотом. После того как их оставили одних, между мужчинами разгорелся нешуточный спор, в котором они дали волю своим эмоциям, обвиняя всех и вся в случившемся, начиная от своих непосредственных командиров, заканчивая премьер-министром и палатой лордов разумеется.

Сайфер Митчелл воздержался от участия в бурной полемике, устроившись в углу комнаты, как если бы это могло позволить ему вернуть себе былую тишину.

Сколько раз он представлял себе этот исход, быть захваченным в плен, скорый суд «по закону военного времени» и столь же поспешное исполнение приговора.

На полях первой войны, немцы, захватывая пленного, если и принимали вынужденное решение о расстреле, то делали это неспешно, с должной помпезностью, которую могли позволить себе в сложившихся обстоятельствах. В России Сайфер насмотрелся на казни через повешенье, и пришёл к выводу, что это был далеко не лучший способ умереть. В то же самое время, его родина, Англия, сковавшая статус мировой империи, ещё не так уж давно практиковала казнь через потрошение, виселицу и четвертование, что опережало все самые жестокие казни в Европе. Теперь в Англии тоже вешали. Что же касалось расстрела, то здесь «красным» можно было отдать должное. Они не устраивали из этого показное представление, выстраивая огневую группу и приказывая стрелять из длинноствольных орудий, целясь кто куда. Вместо этого, назначенный комиссаром «специалист» выводил приговорённого к месту казни, и в известный одному ему момент, вынимал пистолет, приставлял к затылку смертника и спускал курок. При таком исполнении, если всё шло как надо, приговорённый не успевал понять, что его существование подошло к концу и весь накопленный жизненный опыт выливался наружу в виде каши из размозжённого мозга и осколков костей черепа. Но даже при таком сценарии, когда ты понимаешь какая роль отведена именно тебе, невольно начинаешь задумываться о том, что может случиться, если что-то пойдёт не так, или если палач, в силу своей перверсии, решит импровизировать.

Холодный, липкий страх был рядом, сидел около Сайфера Митчелла, выкатив наружу язык, и лизал его сердце, ритм которого, тем не менее, оставался в пределах нормы.

Смертники часто просят о исполнении последней воли, которая, как правило, не блещет оригинальностью. Митчелл задумался, как бы тот комиссар Комаров отреагировал, если бы узнал, что его «идейный враг», перед лицом неминуемого, большего всего на свете хотел бы открыть свои рукописи и провести эту ночь в мире, столь бережно созданном его воображением. Наверное, скорее всего, комиссар счёл бы это ещё одним проявлением «буржуазной испорченности» о которой потом ходили бы самые скабрезные анекдоты.

Внезапно для всех, находившихся под замком, раздался звук отпирающейся двери. Внутрь вошли несколько вооруженных солдат, которые тут же оглядели пленников, убеждаясь что те продолжали пребывать в своей беспомощности. За солдатами вошёл офицер, из тех, кто помогал комиссару Камарову общаться с англичанами.

– Эй ты! Доктор! – мужчина скомандовал, очевидно не заметив, что Митчелл приютился в углу – Пойди сюда, нужна твоя помощь.

Сайфер поднялся с пола и подошёл к группе людей.

– Когда город брали, некоторые из наших были ранены. – пояснил мужчина – Этот человек с нами уже долго и не хотелось бы, чтобы он богу душу отдал.