– Так не может продолжаться! – говорил Сайфер самому себе, произнося каждое слово вслух, дыбы быть уверенным, что услышанные во сне разрывы снарядов вновь не оглушили его – Это когда-нибудь закончится. Всё проходит, так мы устроены. Мы адаптируемся, приспосабливаемся и продолжаем жить.

Эта рационализация была призвана помочь лейтенанту поддерживать практический «затухший очаг» надежды, поскольку он прекрасно понимал, что стоило последнему угольку в этом очаге угаснуть – и его сознание немедленно будет поглощено безумием, превращающим человека в животное.

Часть 2

Спасительная гавань

Сайфер Митчелл нашёл свой способ бороться с душевными невзгодами, и вопреки всем тем советам, что давали ему «профессионалы», найденный им самим метод оказался поразительно эффективным в своей действенности. Сайфер писал, сочиняя сюжеты, создавая персонажей, мал по малу наделяя их жизнью, он вскоре ощутил себя подобием «творца» в мире которого не было места тому, что преследовало лейтенанта последние годы.

Несмотря на редкие периоды мира в жизни этого человека, найдя исцеление в эпистолярном творчестве, Сайфер преуспел в письменном переводе, закончив «Cinq années de ma vie17», труд Альфреда Дрейфуса, который из изложения личной истории превратился в манифест угнетаемого национального меньшинства. Несколько работ лично сотворённых умом Сайфера нашли своего издателя в Лондоне, в составе «The Idler», где публиковались отдельные произведения многих начинающих литераторов.

Но никому не было известно, что вот уже второй год шёл, как Митчелл работал над книгой, под рабочим названием «Парадис», в которой его ум выводил те смелые свои мечты, что были вытеснены прочь воспоминаниями о войне. На страницах бережно хранимой рукописи, Сайфер оживлял образы своих друзей, впервые свободных от «уплаты неноминального долга» и от страха смерти, неотвратимость которой уже забрала эти души, умчав их в забвение.

Создавая этот роман, Сайфер не творил, а созидал, дивясь тому, как на тусклых страницах низкосортной бумаги оживали судьбы.

Посвящая свободные минуты этому благородному ремеслу, лейтенант обнаруживал пробуждения покоя внутри самого себя, и если ему доводилось проводить вечерние часы за этой удивительной формой творчества, то настигавший его сон приносил ему покой и умиротворение. Намеренно Сайфер Митчелл не посвящал никого в тайну своего увлечения, разумно полагая, что этот «занавес» скрывает от непосвящённых ещё неизведанные пределы человеческой души.

Кроме того, чем дальше продвигалась работа Митчелла над его романом, тем яснее он ощущал свою вовлечённость в созидание, предпочитая «плести» повествование, отводя сюжет от любых намёков на завершённость. Противореча «Аристотелиантскому рецепту» фабулы, роман Митчелла уподоблялся описанию одного ему известного мира, в котором он сам, выступал «суррогатом бога»

В один из вечеров, незадолго после наступления комендантского часа, в дверь дома, где лейтенант был временно расквартирован, постучались. Это вовсе не была вежливая просьба о приглашении, сам характер стука говорил о срочности ситуации.

В помещение внесли женщину, она была бледна и с первого взгляда угадывалась сильная степень истощения. Помимо всего прочего, женщина была беремена и одного взгляда на неё оказалось достаточно, чтобы Митчелл понял всю серьёзность ситуации.

Роды были отягощены, а сама роженица металась в нерешительности между жизнью и смертью. Оказывая помощь, Сайферу было позволено использовать то оснащение, что было при их миссии, и возможно только это спасло положение. Отец ребёнка, простой мужик, стоял на пороге, солдаты не позволяли ему войти. Если бы не его густая борода и кустистые брови, Сайфер был уверен, он имел бы столь же бледный цвет лица, как и чудом спасённая женщина. Ребёнок, появившийся на свет, был слабым, маловесным, но явил самостоятельное дыхание и Митчелл не увидел каких либо видимых признаков отклонений. Когда всё стихло, лейтенант ещё некоторое время сидел в углу комнаты, пытаясь изгнать из памяти пронзительные, но краткие по своей продолжительности, вопли женщины, которыми та сопровождала каждый свой приход в сознание.

– Жить то будет? – спросил один из «белых» офицеров, очевидно позабыв, что говорил с англичанином.

– Everything seems fine with her, but I would give no predictions18.

Сайфер принёс с собой эту привычку, давать пространный ответ на подобные вопросы, ещё с траншей. Слишком часто он видел, как то, что казалось несведущему уму «чудом», оборачивалось преддверием глубокого разочарования.

Невзирая на комендантский час, лейтенант покинул своё жилище, решив пройтись неподалёку, по улочкам умирающего города. Минуя разрушенные артиллерией здания, Митчелл вглядывался в прорехи стен, казавшиеся в ночной темноте – пробелами материального пространства, входами в некие иные измерения, пугающие не только необъяснимостью своей природы для современных физиков, но и перспективой обнаружить себя там, где не может выстроить логический ряд даже самое смелое воображение.

Так, Сайфер прошёл два коротких квартала и уже собирался обогнуть угловой дом, чтобы двинуться в обратном направлении, когда за поворотом обнаружил одинокую фигуру, принадлежавшую, судя по всему, ребёнку, девочки, лет одиннадцати. Она была невысокого роста, очень худая и сильно сутулилась. Стоя спиной к лейтенанту, девочка практически не двигалась, лишь слабые порывы ветра раскачивали её хрупкую форму.

Сайфер хотел было окликнуть ребёнка, но тут же вспомнил, что местные вовсе не говорили ни на одном из языков Европы. За то время, что лейтенант провёл в России, он успел набрать кое-какой словарный запас, и хотя грамматика была чудовищной, он приноровился выстраивать простецкие предложения, в основном в повелительном наклонению

– Эй, вы! – окликнул он девочку, приближаясь к ней – Вы кто здесь?

Сайфер не был до конца уверен в правильности сформированных вопросов, но уповал на ясность их смысла. Он старался не говорить слишком громко, чтобы не привлечь внимание комендантов, ведь если ему это практически ничем не грозило, то у родителей ребёнка могли возникнуть серьёзные проблемы, если «белые» заподозрили бы её причастной к шпионажу в пользу «красных»

Однако девочка никак не реагировала на оклики, и когда Митчелл приблизился, ему пришлось обойти ребёнка, чтобы оказаться с ним лицом к лицу.

К собственному изумлению лейтенант обнаружил, что стоявшая перед ним девочка не имел правой ноги ниже колена. Мужчина понять не мог, как он не заметил этого сразу. Одетая в лёгкое платье, девочка напоминала ободранную ветром, молодую осинку, с больным корневищем, готовую в любое мгновение упасть на землю. Не выражающее никаких эмоций, лицо ребёнка, оставалось безучастным, и Сайфер присел на одно колено, чтобы оказаться лицом к лицу с девочкой. Он ещё несколько раз повторил свои попытки достучаться до её внимания, прежде чем ему ответил порыв свирепого ветра, будто некая сила, притаившаяся во тьме за углом, подула на «соломенный домик» из старой народной сказки.

На глазах у Сайфера Митчелла, фигура девочки рассыпалась в пепел, подхваченный порывом ветра и уносимый вдаль. Лейтенант ещё какое-то время оставался в том же положении, стоя на одном колене, глядя перед собой. Ветер стих.

Наконец он поднялся. Справа от него стояло глиняное здание. Это было совсем небольшое, неказистое здание в один этаж высотой, не имевшее ни одного окна, и только одна единственная дверь была своего рода границей между пространством снаружи и тем, что находилось внутри.

Дверь была окрашена в красный, но сама краска выцвела, и сохранился лишь оттенок. На двери висела табличка, которая некогда тоже была закрашена. Сайфер прикоснулся ладонью к резной поверхности предмета, полагая, что так он лучше сможет ощутить, что за узор был некогда нанесён на этот деревянный прямоугольник.