– Как со мной? В моей коляске? – удивилась Валерия Сергеевна.

– Ну, не совсем в коляске, – засмеялась Кодя, и при этом ее зубы сверкнули, как жемчужины. – Я примостилась позади коляски, знаете, как это делают ловкие мальчишки, мои большие друзья…

– Ах! – с неподдельным ужасом вырвалось при этих словах у трех воспитательниц и няни. – Она ехала, прицепившись к задку коляски, как уличный мальчишка!

Лесные девочки раскрыли рты от удивления. Одна только Софочка тихонько засмеялась, прикрыв рот рукой, и лукаво переглянулась с Люсей и Славой, по-видимому высоко оценившими поступок новой воспитанницы.

А та как ни в чем не бывало бойко поглядывала на присутствующих своим озорным, смеющимся взглядом и плутовато подмигивала Славе и Люсе, сочувственно улыбавшимся ей.

Кодя продолжала:

– За несколько минут до приезда сюда я соскочила со своего неудобного сиденья и решила пройтись пешком, чтобы поразмять ноги. Да и интереснее пешком прогуляться – в такую-то погоду. Вот я и сняла сапоги, подыскала палку и превратилась, как видите, в настоящую странницу, каких рисуют на картинках. И вот я здесь…

– Очень жаль, что ты появилась именно так, а не иначе, – серьезным тоном сказала Марья Андреевна. – Мы тут готовили тебе торжественную встречу, а ты предпочла другой способ появиться здесь…

– Это ничего! – бойко ответила новенькая. – Встречу можно устроить и сейчас. Никогда не поздно устраивать встречи! Для начала я сяду на этот пень, а вы подходите ко мне и приветствуйте меня с приездом. Подношения и речи я принимаю от всего сердца… Однако нечего медлить. Раз! Два! Три! Не томите меня, пожалуйста, так как долго сидеть на одном месте я не умею.

И Кодя, быстро-быстро перебирая своими босыми пятками, подбежала к широченному сосновому пню, важно уселась на нем, поджав под себя ножки, тщательно расправила юбку и приготовилась слушать и принимать подарки.

Первыми выступили вперед малютка Ляля и белокурая Наташа с двумя огромными букетами незабудок в руках. За ними шла Софочка; скосив глаза в сторону, она повторяла про себя слова ей же самой приготовленной речи.

– Здравствуй, новенькая! – бойкой скороговоркой начала Софочка, приблизившись к Коде и отвесив ей низкий поклон. – Мы тебя ждали, ждали, цветы тебе рвали, рвали, другом тебе быть обещали. Тебя решили любить и ласкать, всячески вместе тебя развлекать. Делиться с тобой каждой конфеткой, а при случае, может быть, и котлеткой. Никак тебя не сердить и подругами верными быть…

– И вместе шалить… – подсказал Слава, и Софочка, ко всеобщему удовольствию, подхватила его слова:

– И вместе шалить!..

– Ха-ха-ха! Непременно! Ха-ха-ха! – отозвалась новенькая. – Шалить я люблю, шалю, когда только вздумается. Смотрите, какая я сильная! Глядите, какие у меня мускулы!

Она живо отвернула рукава своей кофты до самого плеча и крепко согнула руку в локте.

Слава, как знаток, подошел и с многозначительным видом осмотрел Кодины «мускулы» – небольшой толстенький бугорок, надувшийся у нее на руке. И тут же одобрил их.

За ним подошел и Жучок, который тщательно обнюхал «мускулы», лизнул их и, видимо, тоже одобрил, поскольку неожиданно взвизгнул от удовольствия.

Потом выступили Вера, Сара Блюм и Оля Хмурова со своими «сладкими» подарками, как назвала их подношения проказница Софочка.

– Это мы тебе гостинцы приготовили: пастилу, пряники и лесную землянику, – просто сказала Вера, серьезно взглянув на новенькую.

– Земляника, пастила, говорите? Очень хорошо! Если бы я знала, что получу такие вкусные подарки, я бы поступала в Убежище не менее трехсот шестидесяти раз в году! – весело воскликнула Кодя, ставя на свободное местечко возле пня поднесенные ей лакомства.

– А вот и живой кузнечик, которого я специально для тебя поймала в лесу, – подходя к новенькой, произнесла в свою очередь Катиша и протянула ей тщательно обвязанную бумагой банку.

Новенькая с живейшим интересом схватила банку.

– Живой кузнечик! Он стоит того, чтобы хорошенько рассмотреть его со всех сторон!

Она осторожно развернула бумагу и заглянула в банку.

– Тише, ради Бога, тише! – закричали девочки. – Он же улетит!..

– Он улетит!.. – вторил им Слава.

– Гав! Гав! Гав! – подтвердил на своем собачьем языке Жучок.

– Да где же он, твой кузнечик? Банка-то пустая!.. – разочарованно протянула новенькая.

Четырнадцать детских голов и одна собачья окружили банку.

Она и на самом деле оказалась пустой. В ней не было никакого кузнечика. Решительно ничего там не было.

– Господа! – воскликнул Слава. – Он или улетел, или его съел Жучок. Жучок, ну-ка, открой рот! – тут же приказал он дружку тоном начальника.

Обиженный Жучок предпочел с оскорбленным видом отойти прочь, нежели открывать рот. Его собачье самолюбие не допускало таких обидных подозрений.

– Ай-ай-ай!.. И незабудок нет, и земляники тоже! – неожиданно вскричала Люся.

Действительно, ни земляники, собранной в лесу Олей, ни незабудок, нарванных всеми детьми вместе, не оказалось около пня, на котором сидела Кодя. Зато на их месте стояла Болтушка и с глупым, но весьма самодовольным видом поглядывала на детей.

– Ах, какая чудесная! – воскликнула Кодя и с размаху обняла овечку.

Болтушке, однако, вовсе не понравилась эта «нежность». Испуганным прыжком она отскочила от Коди и с места в карьер кинулась в чащу.

– Что? Удираешь? Как бы не так! – весело закричала новенькая и, мгновенно вскочив с пня, стремительно помчалась за Болтушкой.

– Я тебя поймаю! Сейчас поймаю! Вот увидишь, глупышка! – смеясь, кричала девочка, продолжая во весь дух мчаться за овечкой.

За Кодей, в свою очередь, заливисто лая, помчался Жучок, не имевший достаточной силы воли, чтобы удержаться на месте при виде бегущих детей.

За Жучком кинулся Слава с отчаянным криком:

– Назад! Назад! Тубо[1], Жучок! Разбойник ты этакий! Тубо, тебе говорят!

И все четверо скрылись в ближайших кустах.

– Какая странная девочка! – задумчиво промолвила Валерия Сергеевна, глядя вслед Коде.

– Весьма, весьма, – поддакнула Анна Васильевна. – Судя по ее первым поступкам, отчаянная шалунья, но, во всяком случае, очень веселая девчушка, живая, бойкая, смелая…

Марья Андреевна тихо покачала головой:

– Боюсь только, не причинила бы она слишком много хлопот нашему тихому Убежищу своей буйной натурой…

Няня Ненилушка, поправив очки, сползшие на нос, ворчливо добавила:

– Поздравляю вас, государыньки мои! Какого башибузука к нам прислали! Сорвиголова прямо! Я бы ее ни за что здесь не оставила!

– А все-таки ее нельзя отослать обратно, – тихо, чтобы не слышали дети, возразила Валерия Сергеевна. – Девочке некуда деваться – это раз, а отправить ее в другое, более подходящее ее характеру воспитательное заведение тоже нельзя. Ее мать и бабушка, насколько я слышала, умерли от чахотки. Кто знает, может быть, и в этой здоровой, на вид крепкой девочке таится тот же недуг. И наш лесной воздух, насыщенный смолой и хвоей, не может не принести ей пользы.

– Ишь ты!.. Чахоточная! Куда там! Щеки, того и гляди, лопнут от здоровья! – снова заворчала Ненилушка и вдруг, неожиданно всплеснув руками, отчаянно закричала:

– Глядите-кось, глядите, что наделала чахоточная ваша! Батюшки мои! Да где ж это ты портрет свой так попортила, государынька ты моя? – и, еще раз всплеснув руками, няня с проворством молоденькой девушки бросилась навстречу Коде, выбравшейся из чащи и тащившей за рога Болтушку.

Впрочем, появившаяся из леса девочка была сейчас настолько похожа на недавнюю Кодю, насколько может походить негритянка на жительницу европейской столицы.

Болтушка, кстати, ей не уступала. И девочка и овца были сплошь покрыты черными комьями грязи. Светлое платье Коди, белая шерсть овечки, руки и ноги девочки – все было чернее ночи. Зато маленькие плутовские глазенки девочки сверкали неподдельным восторгом, когда она, размахивая грязными руками, похожими на руки трубочиста, только что вылезшего из трубы, громко закричала, заставив снова отчаянно забеспокоиться сторожевых псов, Рябчика и Полкана: