Я был предоставлен сам себе, что и послужило в дальнейшем, становлению моего непростого характера. Не терпел никакого командования, не любил подчиняться, всегда имел своё мнение и предпочитал оставаться один. Рос независимым, упрямым, но любознательным мальчишкой. У меня наметилась страсть к книгам и шахматам, музыке и, если бы не частые наши переезды, из меня получился бы неплохой шахматист или музыкант. Читал днём и ночью, при свечах, при фонаре под одеялом, при отблесках огня, сложенной в квартире печки. Несмотря на убийственную жару летом, зимой было 10-15 градусов мороза и сильнейший ветер, который по улицам катал кошек и собак, как футбольные мячи. Климат здесь был резко континентальный, раны не заживали по несколько недель. А укус пендинского москита, этого коварного насекомого, который обитает только в этих жарких краях, перерастает через несколько недель в хронически протекающий дерматоз. Пендинская или ашхабадская язва, редко бывает одиночной, чаще появляется в нескольких местах и после заживления оставляет на теле ужасные шрамы. Панацеи от этого инфекционного заболевания, тогда ещё не придумали. У меня навсегда о годах, проведённых в Туркмении, остались три безобразных шрама на правой ноге. Залечивал я их несколько лет.
Школа. Иду в первый класс. Читать и писать уже умею, научился сам с пяти лет, благо у матери, была разбитная подруга учительница начальных классов Маиса Ивановна и она меня натаскала по азбуке. Математика давалась мне очень трудно, порой в старших классах, услышав слова «синус» или «косинус», я в буквальном смысле впадал в панику и до конца так и не смог разобраться в этих математических закорючках. А вот географию, литературу, музыку, историю я очень любил и знал эти предметы досконально. Порой, мой класс затаив дыхание, следил за моей пикировкой с учителями на ту или иную тему и ближе к седьмому классу, мне негласно, разрешали вести уроки естествознания, истории и географии в начальных классах. А на своих уроках меня попросту учителя начали выгонять из класса, мол, нам нечему тебя учить. Обладая феноменальной умственной и зрительной памятью, я с малых лет никогда не заглядывал в учебники и никогда не делал домашние задания. Восполнял я свои знания из других учебников, по истории, географии и литературы для девятых, десятых классов, а также из художественных книг, эссе, очерках и рассказах о приключениях моряков, туристов, знаменитых географов, Эдгара По, Новикова-Прибоя, Пржевальского, Ключевского, приключенческой литературы Дюма-отца, Серж Марии Колон, Виктора Гюго, писателей историков, Б. Пруса, Ф. Купера, Л. Толстого и других.
Ближе к четвёртому классу приехали к нам новые соседи семья Мел-ц, мать у них была немка, а отец армянин, мать однажды, устав терпеть издевательства мужа, зарубила его топором и получила за это семь лет. Пока сидела, дети были в детдоме. Их было трое, двое мальчишек и девчонка. Генка был уже взрослый, девятнадцатилетний битюг, а Витька был старше меня на год, девчонке было одиннадцать. После освобождения матери из тюрьмы её с детьми выслали в Туркмению в Казанджик. Вот тут моя непутёвая жизнь перешла на новый, не совсем приятный мне уровень. Я все больше и больше забрасывал учёбу и проводил время с этой странной семьёй. Мы с Витькой, как никогда подходили друг другу, на нашу беду, рядом с нами был военный полигон с вододромом, куда мы ходили купаться и там же подворовывали разные опасные штуки, это были и боевые патроны, и бикфордовы шнуры с запалами, шашки ИГН со слезоточивым газом, ракетницы, благо в шестидесятые годы в Советской Армии царил форменный бардак. Как-то упёрли мы с танка Т-64 оптический прицел. Тяжёлая оказалась дура, меняясь, тащили домой почти три километра. Установили на балконе и по утрам стали подсматривать за фигуристыми девчонками в доме, напротив. Жила там многодетная семья Ля-ных, к одной из них, Верочке, я был сильно неравнодушен. Жара ночами стояла несусветная и все спали на открытых балконах, порой в чём мать родила. А раз, вообще нам башку снесло, забрались мы в минный погреб и хотели унести противопехотные мины, запалы к ним и несколько метров бикфордова шнура, за что были пойманы солдатами, отодраны за уши и сданы в комендатуру. Комендант гарнизона орал так, что Витька забился под стол, а я заткнул уши. Но не на нас, а на солдат часовых: «Идиоты, они могли по незнанию всю воинскую часть подорвать». Солдатам дали за проступок по 10 суток гауптвахты, а нас он сдал в милицию. Мать оштрафовали на пятнадцать рублей, а это пятая часть её месячной заплаты. К тому времени она уже работала в одной из воинских частей, куда мы с Витькой бегали обедать на халяву и присмотреть что и где плохо лежит. И, когда Витька с старшим братом обворовали школьный буфет и втянули меня в это дело, терпение моей матери наступил предел, тут как раз случилось землетрясение в Ташкенте и мать быстренько, распродала все вещи и оформив документы, отправила меня в Ашхабадский спорт-интернат, а сама уехала в Ташкент
Нет, все было не так, это нон-фикшн и писать надо все как было. В середине шестидесятых годов прошлого века, страна ещё не полностью оправилась от минувшей войны и были перебои с продовольствием. Нет, продукты были, но без излишеств, повсеместно не хватало сладостей, сахара, шоколадных конфет, тортов и других сладких деликатесов. Полностью разрушенная промышленность страны, с трудом переходила с военных рельсов, на повседневную гражданскую продукцию. После войны всего-то прошло двадцать лет и мы, дети шестидесятых годов, очень мало видели сладостей, страна ещё не могла полностью обеспечить все население необходимыми продуктами. Да и бестолковая политика Никиты Хрущёва, породила настоящий голод в 1964 году. Порой мне приходилось, одиннадцатилетнему мальчишке, стоять в очереди за хлебом по 8-10 часов. Смешно писать, но вафли я увидел в первый раз только в четырнадцатилетнем возрасте, 1967 году, угостила меня ими моя одноклассница, офицерская дочка Зоя Хохлова. В наших магазинах такого лакомства никогда не водилось. В один из дней братья Мел-ц приглашают меня в квартиру и шёпотом говорят: шоколад и батончики будешь? Оба-на…нежданчик! Конечно буду, хотя я не знал ещё что это такое! Нагрузили они мне, целую коробку и отправили домой. Ел безобразно двое суток так, что меня понос пробил. До сих пор я не переношу эрзац-шоколад. Фантики и обёртки были раскиданы по всему подъезду. Не знал я дурень, что они два дня назад, ночью, обворовали школьный буфет и к ним уже приходила милиция. Генка, как совершеннолетний мог мгновенно загреметь на нары за кражу, а нас, ввиду нашего малолетства, могли ещё простить, в крайнем случае мы могли отделаться штрафом. Нам не было ещё и четырнадцати лет. Вот они и придумали схему, что буфет обворовал я с Витькой, а Генка, как бы был ни при чём! И отказаться я не мог, шоколад, батончики тоже ел, да и дома ещё остались несколько плиток. Пришли за нами утром и всех троих увезли в милицию. Мы в отказ, но обыск все расставил по своим местам. Тогда мы вину стали брать на себя и выгородили Генку. И это удалось, нам влепили по стандартному штрафу в пятнадцать рублей и поставили на учёт в Детской комнате милиции. Это был мне первый урок. К счастью, мать меня скоренько отправила в интернат, и моя дружба с этой армянской семьёй прекратилась, но мне ещё раз пришлось пересечься с этой семьёй, но гораздо позже.
Интернат 1964-1966гг.
Ашхабад к 1965 году уже полностью отстроили, получился уютный, весь в зелени, красивый город в центре Туркмении. Столица республики. Русских здесь проживало порядочно, почти половина. Цивилизация, асфальт, общественный транспорт, троллейбусы, свой зоопарк, несколько приличных парков. Иду в пятый класс, класс многонациональный, девушек больше, некоторые девчата уже с умопомрачительными выпуклостями на всех подобающих местах. Спорт-интернат располагался на улице Гражданской 1, в районе Третьего парка, в простонародье на Хитровке, в опасном и бандитском районе. Рядом взрослая колония, большой завод Ашнефтемаш, Каракумский канал, через широкий пешеходный мост находился красавец-вокзал. По тем временам наш интернат считался элитным, и туда так просто было не попасть. Проверив физические данные, меня зачислили в пятый класс.
