Воспитатели хранили гробовое молчание. Зарплата, которую они заслуживали, расставаясь со здоровьем, станет меньше на пять тысяч без их согласия. Попробуй только откажись – с мясом оторвут. Впрочем, так было всегда.

– Дарить будем деньгами. – Вставила глупая Кузяцкая. – Но мы ничего от вас не требуем, всё только по желанию, только добровольно.

Гробовое молчание.

– Сдавать будем мне. Наличкой, – продолжала Ксения Осиповна как о чём-то давно решённом. – Не позднее завтрашнего дня.

Правищева чуть не подавилась слюной.

– Ну зачем же так, – возразила она. – В течение недели, девочки. В течение недели. В следующий вторник проведём педагогический совет, чтобы выявить тех, кто не сдал, и пересчитать собранное.

Веста Самуиловна гордилась собой за особое чувство меры, не следует резко доводить до точки кипения, не нужно выливать на сотрудников ведро помоев за раз, можно сделать это дозированно, чтобы создать видимость, что помои были вынужденной мерой и надо потерпеть, тогда в следующем учебном году станет легче и лучше. А там месяцок-другой пройдёт, всё забудется и можно будет отругать их за недописанную рабочую программу и поручить съездить на методическое объединение в какое-нибудь захолустье.

– Привет, – зашёл Фрол. Он подмигнул изумлённой Правищевой, и уселся на диване прямо перед ней, потеснив почтенных матрон.

– Вы не педагог, уважаемый Фрол Андреевич, – строго заметила Веста Самуиловна.

– Я соскучился. – Мягко ответил он.

Домна любовалась. «Вот козёл!» Аж мурашки по спине побежали, вернулось знакомое чувство риска и предчувствия ускорения событий, живущее в ней с детства: Фрол позволил ей прыгнуть с парашютом, учил её стрелять боевыми патронами, ходил с ней в наркопритон, чтобы рассмотреть наркоманов во всей красе с близкого расстояния. Если Фрол хотел, ему было можно практически всё. Чётко зная меру, он мог вывернуть наизнанку любое банальное событие, перевернуть и переделать любой железо-бетонный устой, он словно видел крошечные микротрещины предметов, куда незамедлительно вставлял металлический клин, хорошенько бил по нему и наблюдал, как в дребезги рассыпается незыблемое.

Правищева обладала этим же умением, но будучи женщиной, она не смогла развить эту черту, поэтому довольствовалась примитивным издевательством. Она тыкала вязальной спицей в болевые точки таких в точности клушек, как и сама. Тогда как Фрол жил кочевником, и ладони его отвердели от оружейной рукояти. Он не видел смысла в понимании посторонних, и не ценил жалости.

Весело играя в охрану Домны, Фрол пытался решить серьёзную личную задачу: в каком конкретно направлении ему следует двигаться дальше? По сути, безопасность Домны мог с лёгкостью обеспечить один Виталий, но Фрол взял отпуск и был принудительно послан вместе с ним. «Если я дам тебе нормальный отпуск на побережье, ты сдохнешь от тоски», – прокомментировал Аскольд, провожая его сюда.

– Второй вопрос. – Вклинилась Кузяцкая, меняя тему. – Все провели осенние балы. Мне особенно хочется отметить Веру Александровну и Валерию Тимофеевну. Прекрасные утренники, дорогие мои! К остальным у меня вопросы. Герда Николаевн, почему вы не выступали? Анисия Сергеевна, вон у нас чуть Осень не потеряла, организация у вас сильно хромает, знаете ли. Много лет работаете, а родителям показать нечего. Позор! Альфия Рашидовна, зачем вы пели на вступительном слове? Вам же в прошлый раз объяснили, приучите воспитанников улыбаться и аплодировать по сигналу. Вовсе не обязательно рекламировать своё музыкальное образование. Такого нет в сценарии. Людмила Борисовна, вы сделали четыре танца и не одного хоровода. Непорядок.

– У нас дети подготовительной группы, – отозвалась Людмила Борисовна. – А хороводы водят малыши.

– А, ну да, – кивнула Кузяцкая. – Что касается Лебедевой и Батькиной…

Кузяцкая резко осеклась и схватилась за горло. Лицо её покраснело до оттенка варёнойсвёклы. Заведующая потрогала её за плечо, но Кузяцкая мешком повалилась лицом вниз, изо рта её хлестала кровь, сливаясь в маленькую лужу. Глаза остекленели. Хриплый рычащий звук послышался из глотки старшей воспитательницы и она окаменела, подобная чудовищному сдувшемуся шарику.

Домна потеряла дар речи, вцепилась пальцами в сидение своего стула и уставилась на застывшую Кузяцкую. Общее судорожное «Ах!» стоном отчаяния прокатилось по залу.

Фрол поднялся.

– Никому не двигаться! – Он пересёк зал в несколько шагов, привычным движением дотронулся до шеи Кузяцкой, молча констатируя смерть, сфотографировал на телефон диспозицию присутствующих, положение тела, встряхнул оробевшую Ксюшу и заставил её быстренько записать имена и адреса присутствующих, наспех обыскал каждую и приказал не покидать здание детского сада до приезда полиции.

Первой из музыкального зала вытолкалась Правищева, аккуратно обойдя тело бывшей помощницы, она спешила позвонить покровителям из министерства. Чтобы это грязное происшествие повредило её статусу как можно меньше, следует вести себя тихо и правильно. Ах, как же неудобно ей будет работать без своей сговорчивой вышколенной Кузяцкой.

Следом унылой чередой потянулись подавленные увиденным воспитательницы: жизнь приучила их молчать и ещё раз молчать, прежде чем подать голос.

Оставшись в относительной тишине, Фрол принялся за детальный осмотр тела: кожные покровы, ногти волосы, зубы, губы, слизистая… он резко обернулся. На диване шевельнулась Анисия. Она сжалась в ком, неотрывно глядя на мёртвую коллегу. Её колотило. А он и не заметил, что она всё ещё здесь. Домна тоже была здесь, но она своя – тем более стоит спиной у распахнутого настежь окна и не лезет.

Фрол медленно поднялся, не решаясь приблизиться и не зная, что говорить: посторонняя женщина смотрела, как он работает, и он ничего ей не объяснит ни сейчас, ни потом. Выгнать? Надавать по щекам? Смысл?

Он подошёл и поднял Анисию за плечи.

– Посмотри на меня.

Она и так смотрела на него, но, он чувствовал, близка к истерике.

– Кто сейчас работает у тебя на группе?

– Я. – Прошептала Анисия.

– Домна иди сюда. – Позвал Фрол. – Идите обе в её группу и… – Он протянул Домне спрей. – Виталий сейчас присоединится к вам. Переночуете у тебя.

– О! Моя Лена, – проснулась Анисия Сергеевна. – Нужно позвонить. Нет. Муж в отъезде. Ключи. А что скажет Веста Самуиловна?

– Я сказал, переночуете у Домны. – Фрол встряхнул Анисию за плечи. – Кто такая Лена?

– Моя дочка. – Заплакала Анисия навзрыд.

– Лена в «Бабе Яге»? – Уточнила Домна.

Анисия кивнула, сглатывая слёзы.

– Забери Лену в «Теремок». Вас допросят первыми, Виталий увезёт. Пошла. – Фрол практически прогнал Домну, прижимая к себе Анисию так, словно её могло унести ветром.

Из-за открытого окна в помещении становилось всё прохладнее. Ветер гнал по небу пелену холодных всклокоченных туч. Солнечный свет пробивался урывками на десятки секунд, затем исчезал, уступая осенней печали и сырости.

Фрол ещё раз внимательно посмотрел на положение тела старшей воспитательницы, крошечная искра узнавания мелькнула в памяти и потухла. Интуитивно он выключил электрический свет, прикрыл окно и отдёрнул тяжёлые шторы, впуская свет естественный. Передвигаясь, он всюду волочил за собой плачущую Анисию. Она попыталась ему что-то сказать, но в этот момент солнечный свет озарил комнату на десять или пятнадцать секунд и Фрол сделал стойку. Глубоко вздохнув, он набрал номер по памяти и состоялся короткий диалог. Анисия, бормочущая что-то ему в рукав, была на время забыта. В уме он выстроил несколько вопросов по степени важности и ему совершенно не нравились предположительные ответы на них.

По роду деятельности он неоднократно полагался на чутьё, знал, оно основано на опыте и многократном анализе фактов. Сейчас, совмещая наспех выдвинутые гипотезы, сравнивая их по весу и правдоподобию, он испытывал мучительное чувство падения спиной вниз. Это чувство родилось в год смерти его жены много лет тому назад. Она… Наташа… тоже работала воспитателем, ей очень нравилась её профессия. А потом, вернувшись однажды из командировки, он застал её мёртвую, переодетую, в гробу. «Покончила с собой». – Сообщили ему. И он, онемевший от горя, думал, думал, думал, думал и понимал через силу, что сказанное правда. Дней за двенадцать до этого мрака, Наташа провожала его на самолёт, причём выглядела затравленной, а он порадовался, что воспитанники-детишки наконец-то стали её выбешивать и она, возможно, уволится и будет всё своё время посвящать ему одному. Его не было две недели. Все их телефонные разговоры протекали вяло. Он решил, что увезёт её отдохнуть в Европу. Им нужно было побыть вдвоём. В те тягостные дни он вообще ничего не почувствовал, видя её двойника в гробу. Фрол так и не заплакал, провожая её в последний путь – он медленно падал спиной вперёд каждую ночь и пытался представить себе, что могло заставить Наташу так жестоко его бросить.