– Может, ты попросишься вместо него режиссёром? – шутил Джон. – С тобой мы точно сработаемся.

Джону нравилось, что Джилл так активно участвует в его актёрской деятельности, но иногда его посещали и иные мысли. Он думал о том, что он до сих пор немного несамостоятелен, что Джилл во многом довлеет над ним. Она ни в коем случае никогда не навязывает ему свою точку зрения, но он постоянно принимает её.

«Возможно, потому что она права? Она говорит такие вещи, которые я, так же как и она, считаю правильными. Почему я должен отказываться от них? Следовать им наперекор? Только для того, чтобы уверить себя в своей значимости? Только для того, чтобы убедиться, что я тоже способен принимать решения? Что у меня есть талант?» – успокаивал он себя таким образом.

«Я ведь и до неё многое сделал. Я получил роль Энтони. Меня выбрали на неё среди сотен других претендентов, а значит, поверили в меня и в то, что я смогу его сыграть. Да, она мне помогла, но это не значит, что я сам при этом ничего не стою. И почему, собственно, я должен отказываться от помощи любимого человека? Ведь если мы созданы друг для друга, то, значит, мы должны помогать друг другу, и в радостях и в горестях всегда быть рядом. Разве нет?»

Несмотря на подобные рассуждения, иногда у Джона случались настоящие приступы беспомощности. Это было похоже на психическое расстройство: его бросало из крайности в крайность от полной уверенности в том, что участие Джилл в его работе – это благо, до абсолютной растерянности или даже страха по поводу того, что она уж слишком часто помогает ему. И ситуация с новым режиссёром только подливала масла в огонь. Ведь Питер Уоллберг был тоже достаточно именитым кинодеятелем, имел много наград – наверняка, он знает, что делает.

«Может, Джилл и не всегда бывает права? А я просто люблю её, очень сильно люблю, поэтому для меня так значимо всё, что она говорит и делает для меня?» – спрашивал себя Джон и не мог найти ни одного убедительного ответа. А вопросов с каждым днём становилось всё больше. Чем чаще Джон об этом думал, тем сильнее это давило на него. Непонятно откуда, но в нём вдруг появилось странное стремление к автономности от Джиллиан. Возможно, её авторитет слишком давлел над ним? Возможно, это произошло из-за слухов вокруг его премии «Оскар» за роль Энтони? Ведь тогда очень многие сомневались в его победе. Газеты писали, что его взлёт вполне объясним родственными связями с семейством Фокс. Как Джон ни старался, он не смог этого забыть. От этих воспоминаний его буквально коробило. Он представлял, как в известных кругах обсуждают его с этой неблаговидной стороны и, что ещё хуже, смеются над ним, от этого возникало непонятное чувство стыда. Возможно, Уоллберг и сейчас смеётся над ним на пару с мистером Морганом? От этой мысли некуда было деться, она ела его изнутри.

Неизбежно в голове Джона возникал главный вопрос: «Смог бы он пройти этот путь без помощи Джиллиан?» И, возможно, до конца не осознавая, он уже дал на него ответ: в такой бескорыстной заботе своей любимой Джон видел некий элемент зависимости, от которого ему почему-то теперь хотелось избавиться. В карьере ему меньше всего хотелось быть подопечным Джиллиан. Ему хотелось быть не направляемым ею, а стоять рядом с ней на равных, хоть он и любил её больше всего на свете.

Однако какой бы сильной ни была любовь, базовые противоречия никуда не денутся, а возникшие вопросы, словно впившиеся занозы, в конце концов вспухнут болезненными нарывами. Со временем, когда искрящееся безумство страсти сменится спокойным пламенем повседневности, эти противоречия ещё напомнят о себе и возьмут матч-реванш. И несмотря на убеждающие речи любимой о том, что её отец никак не способствовал выдвижению Джона на премию «Оскар», сомнения по этому поводу у Джона всё-таки остались. Да, возможно, они были беспочвенны, но и полностью опровергнуть их было нельзя. И сама их вероятность уже делала их реальными в глазах Джона. Они и были той занозой, которая медленно, но верно делала своё дело, возвращая всё на круги своя.

Дверь с золотой табличкой и надписью «Р. Морган». За дверью сидят два респектабельных господина: режиссёр Питер Уоллберг и владелец кабинета.

– Ну как тебе наш новенький? – спросил мистер Морган режиссёра, осторожно выглядывая в окошко своего офиса, расположенного на верхнем этаже здания «Дримс Пикчерз».

– Да такой же, как и все остальные. Я тебе вот что скажу, Рейни: ничего сверхвыдающегося я в нём не наблюдаю. Задатки, безусловно, есть, но без хорошего контроля ничего из него толкового не выйдет. Сегодня я прощупал его потолок, и он чуть выше, чем у других, но до гения ему далековато. Очередной выскочка. Если бы мы его не взяли под своё крыло, сдулся бы через пару лет и все бы о нём забыли.

За это время старина Морган успел вернуться к своему письменному столу и раскурить дорогую кубинскую сигару. Зажав её в зубах, он спросил:

– Так думаешь, зря мы заплатили такие деньги за него?

– Думаю, зря. Такие гонорары! И за что? За то, что сегодня я наблюдал целый день? – повисла пауза. Уоллберг, немного подумав, высунулся из кресла, будто сейчас он скажет, что-то наиболее ценное, – эти молодые выскочки слишком привыкли к большим деньгам. А за что, собственно? Сценарист пишет, что играть. Режиссёр объясняет, как играть. А они не могут выдать, что от них требуется. Постановщики света, операторы – все работают на то, чтобы показать их с самой благовидной стороны. Гримеры создают им образы, облагораживают их лица. А потом мы видим, как у них берут интервью, развешивают постеры с их физиономиями, снимают с ними передачи о том, сколько у них машин и какого размера у них виллы. А сейчас доходит до того, что уже и играть не надо! Теперь мы им платим просто за красивые лица, получается?! Слишком балуем мы их. И этот Вайер. Я вижу в нём стремление, но избалован красивой жизнью, как и все остальные: только чуть больше стали от него требовать, так сразу зубы показал. Он, видите ли, звезда, у него уже даже и статуэтка есть. Решил, что лучше меня знает, как это сыграть надо. А сегодня вообще не явился на съёмки. Я бы его вообще снял с этой роли – пусть чуть пыл свой остудит.

– Ну ты так не горячись, Питер. Парнишка молод. Талант в нём есть. Слегка заносчив, согласен. Но при этом внутренне неуверен. Сейчас крайне популярен! Это всё нам на руку. Я считаю, что нам с этим молодым человеком очень повезло, и это вложение ещё точно окупится. Думаю, тебе удалось сбить с него спесь. Мои люди доложили, что видели его вчера в «Гавана Хауз», и он был в самом непотребном виде. Ничего. Пусть почувствует вкус похмелья от звёздной болезни. Не забывай, он – идеалист и хочет сыграть хорошо. Это тоже нам на руку. Продолжай прощупывать его, выжимай всё, что можешь. А я думаю, нам пора с ним встретиться.

– Джессика, – мистер Морган обратился к приятному женскому голосу, прозвучавшему после нажатия кнопки телефона, – найди и пригласи ко мне мистера Джона Вайера.

– Здравствуйте, мистер Вайер. Какой плохой вид у Вас сегодня. Вы плохо спите? Может, работа Вас сильно напрягает? – Рейнольд Морган, как мастер переговоров, сразу начал давить на боли, дабы при подписании важного для него контракта не было значительного сопротивления. Надо было смоделировать такую ситуацию, чтобы Джон был рад любому решению проблемы. – Да, мистер Вайер, большие деньги не достаются просто так. Всегда надо быть начеку и быстро реагировать на всякие неожиданные обстоятельства, уметь находить выход из сложных ситуаций, принимать правильные решения. Согласны? – мистер Морган подошёл к окну, отодвинул шторку и многозначительно и недоверчиво посмотрел вдаль.

– Да, согласен. Вы меня пригласили по поводу вчерашнего скандала с Уоллбергом? – Джон решительно ударил в лоб, не желая оправдываться и ходить вокруг да около. Тем более, голова после вчерашнего сильно болела и была совсем не своя. Хотелось быстро закончить этот явно нелицеприятный разговор и снова оказаться в баре с бутылкой холодного пива в руках.