хотя в пору их знакомства он был славным и неиспорченным, уже подававшим первые признаки «неотвратимой обаятельности» харизматом, «милым голубоглазым котеночком» и «клубком» противоречивой трогательной ранимости, а когда у него начались слава, деньги, скандальности и зависимости, ее робкие попытки повидаться с ним не увенчались успехом. Ни разу.

И все же она лгала им, уезжая на те концерты. Когда ей было уже за 20, будучи молодой мамой, верной женой… Приличной, с видимым иммунитетом к таким глупым детским фанатским слабостям… Как они могут расценить ее попытку однажды в ту пору дозвониться до него, до ВИПа национальной первой величины для подростков? Тогда он, кстати, узнал ее и не стал «включать звезду», но коротко и твердо обозначил, что уже женат, и им не стоит видеться, (за что она ему благодарна и по сей день. Мало ли…). Хотя, как известно, гулял от жены в открытую – мало кто умел ему отказать. Или он – мало кому…

Она и об этом «историческом факте» честно поведала Тейн, знавшей от матери о его постоянных изменах. И обо всем.

А в другой раз он приехал к ней сам, уже во всех своих статусах и регалиях, и, не застав её дома, спонтанно «с барского плеча» дал через брата большую сумму денег. Брат долго раздумывал – сообщить ли ей об этом, или утаить, но… передал. И она – их приняла. На эти деньги в основном куплен участок земли, на котором теперь стоит их дом, «родовое гнездо». Но ОН – так и не знает об этом.

А Тейн – знает. И держит в секрете уже много лет. Умица она все-таки. Все понимает. Даже сложнопонимаемое. Кстати, про аборт – он впоследствии и сам рассказал ей, ничего не утаив. И про подаренные деньги. И про нее, свою первую. Трэйси. Ту самую, из коммершал видео. И Тейн сумела оценить эту его откровенность. Теперь ни Тейн ни Трэйси уже не жалели о том, что Трэйси сделала это – написала ей тогда. И все выложила. Теперь это было лишь подтверждением его предельной откровенности с дочерью.

Хотя Трэйси – мучительно винила себя, потому что считала это обращение к юной девушке – своей слабостью.

Трэйси написала ей, потому что не в силах была просто вычеркнуть этот эпизод своей жизни, давно уж иссякнувший. У нее была потребность то и дело возвращаться туда мыслями. Она написала его дочери потому, что… не могла написать ему. Все по тем же причинам. Потому что ему не было места больше в ее отлаженной жизни.

Но всегда находился уголок в ее мыслях. И туда она могла пустить только одного человека. Столь похожего на того, кто когда-то не родился…

Она написала ей по этим эгоистичным причинам. И, может, по каким-то еще, ей самой неведомым. Типа извиния, или отблеска неуместной заботы…

Потом они встретились: умница Тейн, так похожая на отца, сама приехала к ней в гости, находясь в том возрасте, когда Трэйси проживала ту историю.

И вот уже 8 лет они тайно общаются: семья Трэйси не знает, кем приходится ей волонтер созависимых Тейн, дочь изрядно подзабытой знаменитости, а та в свою очередь, скрывает факт такого общения от матери, ничего не поясняя ей сверх меры.

И от отца. Который вроде как 3 года в завязке, которого ведет и опекает прокаченная психолог-дочь. Которая когда-то увидела то эксклюзивное видео, и того шебутного беспечного мальчика на нем,

и вдруг сумела стать единственной из тех сотен пытавшихся, кто сумел достучаться до него и отвести в группы поддержки. Чтоб потом – начать заниматься проблемой масштабно, получать профильное образование и устраивать благотворительные беседы по всему миру.

С тех пор раз в полгода Трэйси набирает этой девочке, и спрашивает: «ну как он?».

И последние пару лет слышит: «хорошо! Держится! Недавно, чтоб он не хандрил, были вместе в Африке на Сафари, он периодически ездит со мной с беседами о наркомании по миру. Нет, не думаю, что ему это навредит – наоборот. С его-то любовью ко вниманию… Легенда, музыкальная Икона поколения с многолетним стажем зависимости, и 3 года чистыми анализами, он со всей своей беспечностью умеет находить какой-то особенный тон и верные кнопки воздействия на неокрепшие умы, как и разговорить себе подобных. Носитель уникального опыта, чей провал можно понять, избежав при этом оправданий, и чьи масштабы потерь легко оценить невооруженным взглядом. Пример и антипример… Да и вообще, мы хорошо общаемся. С матерью нет, не общаются, а меня он принял. И слышит. И мы вместе учимся многому, вместе. Спасибо Вам.

Это все, что хотела услышать Трэйси. Тогда она ложила трубку, чтоб набрать еще через много-много дней и недель.

Сама, до появления в ее реальной жизни Тейн, Трэйси не пересматривала то видео много лет, (не говоря уж о том, чтоб посметь его обнародовать – это её слишком личное!). Тейн помогла его оцфовать. Тейн была лучшим и единственным поводом достать его из залежей своей памяти и припрятанного от урн ностальгического хлама, и вновь на 5 минут дать ему жизнь. Воскресить. Свою молодость.

1991. Это «туманное» качество, зернистый звук, заедающие полосы – совсем не то что сейчас… И совсем другие эмоции на экране – не те, что сейчас у людей, привычно попадающих в кадр. И знающих, что с этим делать.

Вот на экране словно откровение появлялось ее юное свежее лицо и улыбка школьной вип-девченки в обрамлении прямого темного каре до подбородка. Непривычная к камерам, которые в ту пору были в диковинку, она слегка развязно сидит на уличном бетонном парапете на набережной в своих коротких шортиках, и прячет смущение за хихиканьем и суетой. Она тогда не сообразила ничего лучше, чем с улыбкой перечислить свои анкетные данные, неистово кокетничая с линзой. И угадала – по прошествии лет это выглядело отпечатком Истории.

– Трэйси Уорлок, 19 лет. Родилась там-то, увлекаюсь, учусь… – рассказывала она, пока поток простой информации внезапно не иссяк.

Тогда камера оставляла ее в смущенной растерянности, поворачивалась, и застигала врасплох сидящего рядом мальчишку с задранной к подбородку коленкой, жадно вгрызающегося яблоко. «Олененок в луче прожектора», он замер с чумовым комичным лицом. Потом по привычке чуть капризно кривился, выражая свое недовольство съемкой его персоны без его разрешения. И так и не нашел, что толкового сказать, хоть отмахивался весьма эпично. Тогда он еще не научился качественно прятать смущение. Ну а побеждать его он не научится никогда… Как бы потом ни тренировал волю размашистыми провокациями и нарочитым пофигизмом.

Где-то там за кадром – голос их маститого в ту пору менеджера, который когда-то в 80х раскрутил и много лет успешно вел другую наимоднейшую группу, а вот теперь, когда та превратилась в «ретро» – совсем не с первого раза, взял по крыло этих школьных друзей…

Ну как друзей. Один из скромняг ее школьного потока, получивший даже какое-то музыкальное образование, и уже к своим 19 успевший по-нечаянности стать отцом (это совсем не значило что вырасти! Хотя женат на той подруге по сей день!), где-то-там-себе-по- тихому возомнил себя композитором. И решил прорваться в музыкальную индустрию, имея в своей голове вееесьма серьезную стратегию,

пока ничем извне не подкрепленную. Только этот Уолтер того мальчишеского образца мог так ошалеть на столь фантастической идее, и включить такие немыслимые обороты настойчивости в ее достижении! Симпатичный, но скромный, довольно зажатый, сдержанный и холодный, немного угловатый и будто б чуть надменный вне дружеского круга, он не был «ТОПчиком» в их школьном и районном мире – просто писал доморощенные песенки на магнитофон в гараже, и танцевал хопчик на школьных и студенческих сходках где-то в уголке. Никто ничего грандиозного от него, разумеется не ждал, даже когда он точечно анонсировал свои глобальные намерения.

Однако он собрался с духом, зарядился своими непомерными амбициями, и всерьез пошел по продюсерам. Точнее, он атаковал конкретно Шона Эванса – признанного «почи-Мэтра» – солидного с виду, но умевшего вести себя с ими, уличными подростками, совершенно накоротке… если видел в этом бизнес-потенциал, разумеется.