Вскинул голову Дамир. Вспыхнул взор. Рука легла на рукоять сабли.

– Скажу, княже. Обо всём поведаю. Токмо дай мне слово верное, что исполнишь всё, как велю. Коли ты супротив Джамбулата подняться отважилась, я и воины мои по перед тебя и дружины рязанской стеной встанем. Сколько я поливал землю кровью сынов и дочерей княжества твоего? Но она же, простив всё зло, боль и обиды, приняла и домом мне стала. Как за родную биться буду, себя не щадя.

– Добро! – кивнула Владелина и, дёрнув поводья, поскакала к лесу, где у кромки появилась сгорбленная фигура.

Дамир и остальные последовали за ней.

Деревья, окрасившиеся в багряный с золотым отливом наряд, встретили знатных всадников тихим перешёптыванием листвы, словно знали о них то, что другим знать не следовало. Влада и Дамир молча ехали вдоль леса. Им не нужно было вести речей, чтобы понимать друг друга. Достаточно было находиться рядом. Ловить украдкой взор и знать, что, едущий рядом, не предаст.

Наслаждаясь уходящим теплом, они поравнялись со старухой, шедшей вдоль деревьев. Знахарка и повитуха Агафья жила в этом лесу на заимке очень давно. Влада помнила, как её батюшка, князь Мстислав, сказывал, будто мальчишкой он отправился со своим отцом в эти ещё нехоженые земли и повстречал Агафью. Как она поила его ягодным соком, ворожила на корешках и заклинала его батюшку не ходить в глухие земли.

С тех пор многое переменилось. Вот и батюшка её ушёл к матушке и духам. Но Агафья всё так же жила на заимке, лечила разные хвори, принимала младенцев и ворожила. Старики сказывали, что она знается с самим ведуном Зоремиром, коего в рязанских землях да и по всей Руси почитали и боялись. Многие о нём слыхали, да никто не видал. Злые языки и вовсе уверяли, что то всего лишь слух, и никакого Зоремира нет и не было. Другие рассказывали о чудесах, что творит этот ведун. И клялись, что слыхали о них от тех, кто эти чудеса видал. Иные не верили ни тем ни другим. А о том есть Зоремир или нет высказывались осторожно, мол раз слухи ходят, значит, кто-то да есть. А коли многие старики Агафью помнят ещё с малых лет, стало быть, что-то в этой старухе есть, и, видать, она и правда с ведуном знается, коль столько лет по земле ходит. И покуда одни только догадывались, Владелина и Дамир знали наверняка, что Зоремир живёт в дальних лесах у чёрного валуна и всякий народ его по-своему кличет. А коли так, то и про Агафью, видать, верно сказывают.

Поставив на пенёк полную трав и кореньев корзину, знахарка отвесила земной поклон подъехавшему князю:

– Здрав буди, князь-батюшка! А я иду к себе, дай, думаю, на лужок выйду, вдруг тебя встречу? – покосившись на Дамира, старуха принялась ковыряться в корзине, но, не найдя искомого, махнула рукой.

– И тебе не хворать, Агафья! – кивнула Влада.

– Вели девке сенной поутру прийти. Я тебе травок для отвара ароматного сберу: думы тяжкие разогнать, силы укрепить, дух подбодрить и беспокойство ночное унять. Да, коли позволишь, настойку стряпухе передам. Третьего дня жалобилась она на боли колючие. Сказывала, лытки окаянные её совсем измотали. Я и сама бы пришла, да мне в деревню за реку надобно. Дитятко там у жинки мельника того гляди народится. Вот травок насбирала. Пойду! Здрав буди, княже! – и ещё разок поклонившись, старуха пошла вглубь леса.

– Чудная она! – поглядел ей вслед Дамир.

– Она мне заместо матери была, – тяжело вздохнула Влада.

От её взора не укралась тоска во взгляде любимого.

– Ты так и не поведал мне, отчего не привёз с собой Мару, – продолжив путь, смущаясь, неуверенно спросила она. – Ей бы понравилось в моих землях. В лесах много целебных корешков, грибов да ягод. Травами спелыми луга поросли. Да и с Агафьей, мне думается, они бы поладили.

Лицо Дамира почернело, он осунулся, будто груз тяжкой битвы вновь навалился на его плечи. Владе стало не по себе оттого, что всколыхнула былые воспоминания. Ей и раньше-то казалось, что неспроста её хан не привёз Мару, а теперь и вовсе совестно стало.

– Мара сгинула, – не своим голосом просипел хан. – В пламени пожарища канула в шатре своём.

– Не гневайся, что былое тронула, – подъехав ближе, Влада коснулась руки Дамира.

– Нет в том твоей вины, – Дамир сжал её пальцы и покосился на приближающихся ратников и воеводу с сотником. – Права Мара была. Коли оставил бы тебя при себе тогда, не выжила б ты в битве. Джамбулат становище моё коварством взять хотел. Да сам в мою западню, аки зверь, угодил. Токмо всё одно многим в землю лечь суждено было. Усман своими руками Негудера в курган уложил. Земли те ещё многие лета гиблыми будут.

– Отчего же ты тогда сразу не открыл мне, что батюшка мой посольством у стен стоит?

– Желал, чтобы ненависть в тебе огнём полыхала. По-иному ты бы не ушла. А я так и не ведал бы, что значу для тебя, – голос Дамира дрогнул.

Владу разозлили последние слова, хотя она и не понимала отчего.

– Теперь ведаешь! – сорвались с уст полные горечи слова.

Владелина хлестнула коня и поскакала навстречу ратникам. Она не слышала, ни тяжёлого вздоха любимого, ни его слов:

– Ведаю! Токмо знамо ли тебе, что значишь для меня ты́?

Поравнявшись с воеводой и сотником, Владелина посмотрела в сторону дальних лесов:

– Симеон Тихонович! Пошли в Рязань за дюжиной верховых и свежими лошадьми. Дождись и догоняй. Мы поедем на дальние подступы. Хан Дамир нам тропки тайные укажет. Поглядим, где посты худые, а где их и вовсе нет. Надобно границы стеречь получше. Коли хан Дамир смог неприметно к граду подобраться, то и прочие смогут.

– Чтобы я, воевода, да басурманина слушал? – возмутился Симеон. – Ты кому, княже, просишь меня́, русича́, покориться? Тому, кто Рязань сжёг? Ты половцев в стенах приветил. То дело твоё. Токмо у каждого из них на нас кинжал припасён. Слово моё верное, гляди…

– Ты что мелешь, Симеон? – пробасил Артемий Силыч, покосившись на подъехавшего Дамира. – Коль знаешь чего за людьми хана, так слово делом подкрепи, толком сказывай за кем какая вина есть. Не то сам на расправу лютую напросишься.

– И ты с ними заодно? – замотал головой воевода. – Твоего слова, сотник и вовсе не спрашивали. Я завсегда говорил князю Мстиславу, что ты к басурманам переметнулся!

Дамир выхватил кинжал, а Симеон, увидав ярость во взгляде Дамира, вдавил сапоги в бока кобылки и что есть духу помчался к Рязани. Промеж ратников послышались смешки. Один подъехал ближе:

– Дозволь, княже, мне за людьми и лошадьми в Рязань отправиться. Да и за воеводой присмотреть надобно. Не свалился бы где в канаву! А то вона его как хан спужал! Кобылка подковами, что деньгой сверкает.

Послышался сдавленный смех. Владелина обернулась. Ратники, что есть сил сдерживались, глядя на удаляющегося воеводу.

– Поезжай! – махнула рукой Влада. – Поди и вправду куда свалится, али того пуще – с пути собьётся!

На сей раз рантики расхохотались, да так, аж слёзы на глазах выступили.

– А я с тобой поеду, княже! – выехал вперёд Артемий Силыч. – Пущай хан Дамир мне укажет, где у нас худо стерегут.

– Добро, Артемий Силыч! – согласилась Владелина. – Мудрость твоя и сметливость всем ведомы!

Светило уже пошло к закату, когда у кромки дальнего леса Владелине померещилось, будто кто-то прячется за кустами. Она всматривалась в скользнувшие за деревья тени, вслушивалась в затихающий шелест облетающей листвы. Ничего. Влада подняла руку, велев ратникам отстать, и поманила Силыча.

– Глянь-ка туда? – указала она подъехавшему сотнику. – Разбойный люд тайными тропами пробирается?

– Дозволь, княже, поглядеть, – Борич, всегда неотступно следовавший за Артемием Силычем, спрыгнул с коня и бросил ему поводья.

– Токмо понапрасну на рожон5 не лезь, не медведь, – велела ему Владелина.

– Княже, может лучше я? – Дамир подъехал ближе.

– Вместе пойдём! – спешившись, Владелина вытащила из ножен меч и, стараясь ступать тихо, пошла за Боричем.