Сергей не поехал навестить дедушку специально, когда приехал в Израиль. Он встретился с ним только позднее, через некоторое время, случайно. Потому что у Сергея было очень много трудностей. Он был уверен, что ему никогда не удастся выучить иврит, язык со странными остроугольными буквами, и что он никогда не привыкнет к жгучему солнцу, которое режет как лезвие ножа, и к бесконечному поту, отвратительно липкому, от которого нет спасения. Он даже пытался наложить на себя руки, так ему было плохо. Он попал к тому человеку, письма которого, напечатанные на машинке военного времени, он читал в Чинске. Кто-то из знакомых дал ему адрес и телефон. «Он тебе поможет» – так ему сказали.

Сергей не помнил, как звали дедушку. Много времени прошло со времён этих писем, и жизнь в России так от него отдалилась, что казалось, это не он, а кто-то другой жил там в морозном и заснеженном городе Чинске. Но почему-то Сергей запомнил адрес, странное название улицы – буквы, составляющие его, не соединялись в голове ни в какое определённое понятие. Он переписывал этот адрес так много раз, медленно, букву за буквой, чтобы не перепутать, на конверт из серой бумаги с изображением памятника Ленину или Неизвестному солдату.

Дедушка уже вышел на пенсию, но есть ещё люди, которые во что бы то ни стало просятся прийти к нему на приём. Когда они приходят, дедушка закрывается с ними в кабинете, и они разговаривают. Я не знаю, что они рассказывают дедушке и что делает дедушка, чтобы помочь им. Мне они совсем не кажутся больными, они ничем не отличаются от других бабушкиных и дедушкиных гостей. Если они приходят парой, то один из них, женщина или мужчина, остаются сидеть в гостиной, и в то время, пока другой сидит и разговаривает с дедушкой, бабушка угощает сопровождающего чаем с печеньем, как обычно.

Во всем этом мне не нравится только то, что когда дедушка принимает больных, он закрывает дверь своего кабинета, и я не могу зайти внутрь. Бывает, что Онегин тоже остаётся за закрытой дверью, так что я остаюсь и без дедушки, и без Онегина, и мне скучно. Иногда, по истечении некоторого времени, дедушка открывает дверь, и я думаю: вот, все. Закончилось! Но дверь только приоткрывается, потому что дедушка выпускает Онегина, который, видимо, попросился выйти на кухню попить или к своему ящику с песком в ванной. После этого дедушка снова закрывает дверь, не обращая внимания на то, что я его жду.

Когда я спросил бабушку, о чём они так долго разговаривают там, за дверью, она сказала: «Трудно быть новичком в чужой стране, милый мой Бобик… Особенно для тех, кто приехал из России. А дедушка знает, как помочь. У него работа такая…»

Однако я не думаю, что дедушка работает. Когда беседа заканчивается и он выходит из кабинета, он выглядит не так, как папа, когда тот возвращается с работы, утомлённым до предела, с серым лицом. А в людях, которые выходят из дедушкиного кабинета после беседы, я тоже не замечаю каких-либо перемен, ничего особенного. Они ведут себя, как будто сидели там всё это время и разговаривали о погоде, о политике или о поездках за границу. Может быть, они выглядят немного более задумчивыми, но не более. Иногда после такой беседы они присоединяются к своей жене или мужу, оставшимся сидеть на бабушкином диване в гостиной, и пьют чай. Случается, что дедушка даёт им книги почитать или даже дарит в подарок.

В заключение дедушка провожает их к входной двери, а когда дверь закрывается, он возвращается, садится на диван, откидывается на его спинку и вздыхает. Он коротко что-то бросает бабушке Кларе, а она кивает или бормочет что-то себе под нос. Она его понимает, но я могу только догадываться, что заметил дедушка по поводу только что состоявшейся беседы за закрытой дверью своего кабинета.

Дедушкины пациенты звонят поздравить его с Новым годом – это у русских самый главный праздник в году – и приносят ему в подарок шоколад и бутылки спиртного. Иногда они дарят ему подушки и салфетки, вышитые ими самими, или свои книги. Обычно это стихи или мемуары.

Когда дедушкины пациенты звонят, бабушка поднимает трубку и говорит: «Доктор Лангер отдыхает сейчас…» Она считает, что дедушка уже старенький, и ей бы хотелось, чтобы пациенты оставили его в покое. Но как только дедушка слышит, что речь идёт о нем, он выходит из своей комнаты и громко говорит низким, только что проснувшимся голосом: «Нет, нет, Кле-кле! Я уже проснулся! Я уже не сплю».

Когда Сергей пришёл в первый раз, он был совсем тощим. Его спина словно прилипла к груди, и вместе они составляли одну общую дугу. Он почти не говорил, только потерянно кивал, когда кто-то обращался к нему с вопросом. Потом он приходил к дедушке ещё много раз. Я не знаю, о чём они там говорили, в дедушкином кабинете, и что дедушка сделал, чтобы ему помочь, но сейчас Сергей выглядит гораздо лучше. Он работает на складе фотооборудования в колледже фотографии. Он чистит фотоаппараты и осветительные приборы, следит, чтобы они исправно работали, и выдаёт их студентам, которые учатся в колледже.

Дедушка с бабушкой никогда не упоминают, что Сергей – дедушкин пациент или что он был дедушкиным пациентом раньше, и я не знаю, так ли это на самом деле. Но сейчас, когда дедушка беседует с Сергеем у себя в кабинете, они оставляют дверь открытой. Я не знаю, потому ли это, что Сергей уже перестал быль дедушкиным пациентом, или потому что Сергей всё ещё им является, но кроме того, он ему ещё и друг. Может быть, у него всё ещё есть трудности, а может быть, есть ещё что-то другое, кроме трудностей, о чём ему нужно рассказать дедушке.

Сейчас, когда дедушка с Сергеем сидят в кабинете, говорит в основном дедушка. Сергей легко склоняет голову и чуть прикрывает веки, будто показывая этим, что он отлично понимает дедушкины слова, что понял их ещё раньше и что всё совершенно ясно.

Дедушка сидит в своём кресле, а Сергей – напротив. Сергей наклоняется вперёд, подворачивая свои тощие плечи вовнутрь, словно стесняется их и старается, чтоб их не было видно. Время от времени он отвечает дедушке, медленно и приглушённо, и во время всего разговора поглаживает свою окладистую бороду, которая похожа на спящую у него на груди кошку.

Онегин входит в комнату и проходит между ног дедушки и Сергея, но они его не замечают. Они заняты. Они разговаривают о чём-то важном, и им нужно много чего рассказать друг другу. Онегин останавливается напротив Сергея, обнюхивает кромку его брюк и поднимает голову, и мне кажется, что Онегин интересуется кошкой у Сергея на груди и ему хочется обнюхать и её. Если Сергей задерживается с ответом, наступает тишина, которая, видимо, тяготит дедушку, тогда дедушка обращается к Онегину: «Ну, Онегин! Что ты на это скажешь?» А Онегин проходит около дедушкиного кресла, у самых его ног, но не останавливается и не касается его, а только показывает всем своим видом, что он не слушает и что все их разговоры ему никак не интересны.

Иногда Сергей остаётся с нами обедать. Онегин тоже приходит, потому что, хоть он и старается всеми силами изобразить равнодушие, ему всё-таки необходимо общество, и он тоже хочет побыть со всеми, особенно когда гости. Но человеческая еда не прельщает Онегина. Он не любит ни колбасы, которую дедушка предлагает ему иногда, поскольку ему неудобно есть в одиночку, ни, конечно же, молока и сметаны, которые ошибочно считают кошачьим лакомством. Онегин не любит ни балык, перед которым дедушка не имеет сил устоять, хоть ему и нельзя, ни беляши, которые бабушка Клара готовит так вкусно, что, когда она их делает, мама едет к ней прямо с работы, не заезжая домой. Но даже беляши бабушки Клары не возбуждают воображения Онегина. Он ест только корм «Роял-канин» и только из сине-серой упаковки, на которой написано: «Для пушистых взрослых кошек».

Единственная человеческая еда, которая приходится Онегину по вкусу, – это шоколад. Притом не «Красная коровка» фирмы «Элит», не «Кит-кат» и не «Мекупэлет». Он увлекается исключительно шоколадом наивысшего качества, который папа покупает по праздникам и на дни рождения или привозит из-за границы. Онегин слышит шуршание целлофана, когда бабушка Клара открывает упаковку, и это становится для него знаком. Вот он уже сидит вместе со всеми у журнального столика в бабушкиной гостиной и выжидает. Иногда он ступает передними лапками на столик или протягивает одну мохнатую лапочку, поджимая когти и взмахивая ею, как дама ладошкой в перчатке. Так Онегин напоминает нам, пока все пробуют шоколад, запивая его крепким чаем, который бабушка Клара подаёт в своих любимых красных в белый горошек фарфоровых чашечках, что он такой же член семьи, как и все, и что ему тоже полагается «Бачи» или пралине «Лейди Годайва».