Всем фрагментам зла, так или иначе, подойдет единая метафизическая форма – исполинский зловещий кувшин, разливающий губительные тени. Сей проклятый сосуд поднимают и опускают миллиарды рук.

Ежедневно.

Ежечасно.

Ежесекундно.

Пришла пора познакомиться с одной из таких дланей. Она сильна. Она смугла. Она препроводит вас за столик и подаст тарелку с психозом и злобой.

Итак, скрытая обитель, ритуал смещения душ, брызжет грейпфрут.

Лжек смахнул целлюлитную кожуру на пол. Послышался утробный звук, и мусор пропал, подобранный лужицами теней. Он всунул большой палец в центр грейпфрута и крутанул там. Вынул. Продавленный колодец заполнился соком. Лжек запрокинул голову. Розоватые капли скатились со смуглых губ.

Таких же смуглых, как и он сам – короткостриженый блондин, уроженец Гаваны. Атлетичный, но не забитый мышцами. С аккуратным маникюром. Босой, в одних лишь серебристых брючках. Этакий элегантный дьявол, застрявший в волосах годов. На вид – от двадцати до тридцати лет.

На деле же – все двести семнадцать.

Лжек наблюдал за работой жрецов. Те в строгом порядке – с севера на восток, с запада на юг и снова с севера – зажигали свечи, стоявшие на метровых подсвечниках. Хор голосов шептал сантерические31 напевы, обрушивая проклятия на солнце и взывая к деревянным подошвам мертвых богов. «Кормили» священные камни: над тремя десятикилограммовыми валунами, привезенными с курганов Камеруна, трепали только что заколотого козленка. Кровь шлепалась на каменные макушки и сразу впитывалась.

Завершались последние приготовления к месопотамскому «ше-гур-куд» – чрезвычайно опасному ритуалу смещения душ. Одна ошибка – и полчища скулящих духов хлынут из-за выбитой двери в реальность. Один промах – и присутствующих с головы до пят покроют кровоточащие заветы умерших. Одна заминка – и воцарится смерть. Обычно подготовка к «ше-гур-куд» занимала до полутора месяцев. Именно столько времени постилась жертва, которой предстояло стать сосудом для потусторонней сущности.

К Лжеку покорной тенью приблизился один из жрецов. Его кольчужный фартук слегка позвякивал.

– Всё готово. Прикажете послать за сосудом?

– «Кто в себе не носит хаоса, тот никогда не породит звезды», – процитировал Лжек сентенцию Ницше. – Приведите ее.

Жрец кивнул и покинул Зал Ритуалов. Скрипнули высокие черные двери с раззявленными лицами на них.

Почти каждое убежище «ЗОЛЫ» имело подобное помещение. Выверенное по сторонам света, пронизанное мерзкими древними рунами, напитанное кровью. Непосредственно этот Зал Ритуалов имел существенное отличие: куполообразный потолок из закаленного стекла. Мягкое лаймовое свечение, идущее от проложенных вдоль стен ламп, позволяло увидеть над собой сухую землю заброшенного погоста. Комочки глины, фрагменты бузины травяной. Ничего особенного. Даже червям там нечего жрать.

Подземная резиденция «ЗОЛЫ» – одна из пятидесяти семи на территории России – располагалась немногим северо-восточнее Нового Ивота, в топях лесов. На глубине в двести пятьдесят метров. Автономная система жизнеобеспечения. Подземный гараж. Множество специализированных этажей. Имелась даже оранжерея с чайным домиком.

Капнул грейпфрут. Розоватая капелька обогнула левую грудь Лжека, пробежала по порогам пресса и скрылась в пупке. Он едва не засмеялся. Хороший знак. Значит, всё сложится. Пусто́ты не коснулись его тела. Причина – рунические татуировки, в основе которых лежало проклятое серебро одного из семи Золотых Городов, найденных на Пиренейском полуострове.

Убивая время, Лжек углубился в богатейшую историю «ЗОЛЫ». Ее вилы начали колоть жирные бока мира задолго до прихода Божьего Сына. Иллюминаты, масоны, члены Братства Сатурна и Общество Туле! Кем только «ЗОЛА» ни была. Сгорало одно, дотлевало другое, но они всегда оставались собой – серо-черной пылью пожарищ.

Нет начала у «ЗОЛЫ» и нет конца. Ибо мир родился из хаоса, и в хаосе ему надлежит пребывать. Лжек кивнул своим мыслям. Тело мертвого козленка пронзила судорога, будто в попытке отогнать назойливую муху, и он опять улыбнулся. Всё получится.

Его веки смежились, а внутренний взор, скользивший по воспоминаниям, обратился на себя самого.

Родился он в 1803 году – в грязном подоле уличной шлюхи, сполна обслужившей очередную оргию «ЗОЛЫ». В то время «ЗОЛА» преследовала интересы на Кубе. Готовила мятежи или что-то в этом роде. В свои неполные пятнадцать он бросил вызов верховному колдуну – старику Агульфу, любителю устроить потрахушки с девицами в овечьих шкурах.

Старик желал, чтобы «ЗОЛА» и дальше плыла тенями, тогда как Лжек видел перспективу.

Шансы одолеть старого пердуна равнялись нулю, и Лжек предложил состязание иного рода. Оба должны были смотреть на солнце три часа кряду. Не отводя глаз и не закрывая их. Побеждал тот, кто оставался зрячим. Лжек криво усмехнулся. Конечно же, Агульф принял его идиотский вызов.

Это случилось на озере Бехукаль, недалеко от места, где родился Лжек. За состязанием следили летописцы «ЗОЛЫ». Бесстрастные ублюдки, не способные выдавить из себя даже сраной улыбки. Лжек и Агульф встали на расстоянии десяти метров друг от друга и воздели глаза к чистому голубому небу. Старикан давился смехом. Он мог бы преспокойно взирать даже на рождение сверхновой! Лжек же перестал что-либо различать уже через две секунды. Солнце поджаривало его гребаную сетчатку.

В руку скользнул заготовленный икул – церемониальный нож, по иронии символизировавший мир.

Продолжая следить за слепящим шаром, чтобы не нарушать условия поединка, Лжек вслепую приблизился к старику. А потом на ощупь перерезал тому глотку, будто казнил дряхлого петуха. Агульф не сопротивлялся, и летописцы засчитали победу.

Старик же смеялся и смеялся через харкающую кровью шею. Он признал твердость руки сына и его амбиции. Дал им шанс. Дал шанс «ЗОЛЕ».

Надев несуществующий венец верховного колдуна, Лжек первым делом явил «ЗОЛУ» миру. Как дорогой и первоклассный инструмент. Так «ЗОЛА» получила свое нынешнее лицо – градостроительного монстра, жрущего гектары земли и испражнявшегося городами.

И Лжеку было глубоко наплевать, что истинный лик «градостроительного монстра» раскрыли. Ибо пришло время менять мир не стежками, а разверстыми ранами.

Двери зала распахнулись, на мгновение втиснулся свет коридора, и жрец ввел чернобровую Офиру, девятилетнюю дочь Лжека. Девочку в черном бархатном платьице и лакированных туфельках едва заметно знобило. Ее глаза, так похожие на маслины, нездорово блестели.

– Сосуд. – Жрец поклонился, звякнув кольчужным фартуком.

Взгляды отца и дочери скрестились. Всё давно решено. Лжек не видел в собственных детях продолжение себя – лишь первоклассный ресурс. И не важно, ради чего этот ресурс тратился, – ради непогоды над Восточной Азией или контроля над тварью из звездных бездн, как сейчас.

Офира шелестящим голоском поздоровалась:

– Мертвого дня, отец.

– Мертвого дня, дочь.

Девочка набрала воздух в легкие и задержала его, будто не решаясь выдохнуть.

– Я умру?

– Надеюсь на это. Иначе твоя душа станет накипью, разрываемой от боли. Будет неприятно. Но мы же не хотим этого, малышка?

Офира вздрогнула. Она ненавидела, когда он так ее называл. Нерешительным движением взяла себя за руку.

– Благослови же меня, отец. – Голос ее потускнел.

– Подойди, дитя.

Офира приблизилась, и Лжек взял ее за плечи. Девочка воспрянула и тотчас поникла: руки отца принялись раздевать ее. Подобного бездушия обычно удостаивались манекены в бутиках, когда возникала потребность обновить коллекцию одежды. Груди девочки еще только начали созревать. В низу живота виднелись первые волосики. Тело покрывали те же серебристые татуировки, что и у отца. Защита от вторжения потусторонних начал.

Лжек поцеловал дочь в лоб:

– Иди. И ничего не бойся… кроме смерти.