Без толку: люди – боялись.

Так они миновали Волхонку, пересекли Пятницкую и вышли на Ангарскую. Показался безлюдный перекресток, пересечение Ангарской и Лихоборских Бугров. Именно здесь, в двенадцати метрах от проезжей части, находился спуск в метрополитен, который так и не достроили в 2010 году.

Сверкала огромная буква «М» с застывшей под ней синей табличкой: «Станция "Балтийская"». Первая из десяти станций по единственной ветке протяженностью в тридцать два километра, дававшей под землей крюк по Новому Ивоту. Витки от центра к окраинам.

К подземке стекались фигуры, с трудом переставлявшие ноги, от которых тянулись танцующие, гротескные тени.

Гендальф заскулил. Мертвецы!

Все они, точно дьявольские сборщики подати, тащили оглушенных людей. Жертв объединяла юность и, возможно, что-то еще, чего лабрадор понять не мог. Многих отличали полученные жуткие увечья. Трупы не церемонились. Гендальф окинул носильщиков смерти затравленным взглядом и пристроился за тем, кто тащил его хозяйку. Ее он ни за что не бросит. Никогда.

Вместе с остальными они спустились по гранитным ступеням и прошли сквозь смятую раздвижную решетку, некогда блокировавшую вход в метро. Оказавшись в полуосвещенном вестибюле, гурьбой ринулись через турникеты. Последовал затяжной спуск по двадцатиметровому неподвижному эскалатору. Покойники не спешили: омертвевшие ткани ног плохо подходили для преодоления высот.

Сама станция оказалась довольно узкой и тесной – около шести с половиной метров в ширину. Зато ее длина, рассчитанная на увеличение со временем потока пассажиров, соответствовала всем современным стандартам: сто шестьдесят метров до бронзовых букв «БАЛТИЙСКАЯ» на дальней стене.

По чьей-то зловещей прихоти освещение работало, бросая свет на свод потолка и стены, создавая тем самым иллюзию расширения пространства. На западных путях стоял электропоезд, на три четверти сокрытый туннелем. Устаревшая серо-голубая «ОКА», выпущенная «Метровагонмашем» в 2010.

Мертвецы, полупадая, стаскивали ноши на восточные пути. Старательно избегая контактного рельса, подававшего питание на поезда, они исчезали во мраке. Гендальф спрыгнул и затрусил вместе со всеми. От третьего рельса тянуло озоном. Душный, зловонный ветер порывами бил навстречу, как бы говоря: зазеваешься – и тебя размажет несущийся поезд.

Предупредительные светофоры мерцали красными огнями. Перед «Селигерской», где-то на третьем километре, на участке, позволявшем поездам совершить маневр между путями, покойники липким потоком вливались в северо-западный рукав.

Прошагав в гулкой тишине еще пять минут, Гендальф, подслеповато щурясь, очутился во внушительном подземном депо с отстойно-ремонтным корпусом. Размером с доброе футбольное поле. Двенадцать железнодорожных путей, крайние из которых занимали ветшающие электропоезда. Восточный выезд, ведущий на поверхность, закрывали приваренные к рельсам щиты. Где-то с беспокойством шумела вода.

И сотни, сотни мертвецов – покачивавшихся, словно горелые зерна на стеблях. Все они внимали одинокому мужскому голосу, шедшему из дальнего края депо.

– Так, эта не подходит. Мимо. А этот уже труп. Перестарались. Ладно, пусть будет. К остальным его. Тут у нас тоже не девственник. И эта давалка. А это… – И всё в таком же духе.

Гендальф взобрался на вагон-платформу, предназначенный для перевозки грузов, не требующих защиты от атмосферных воздействий, и увидел говорившего.

Неизвестный носил бордовую худи без рукавов, рваные линялые джинсы и грязные кроссовки. В накинутом капюшоне, стоявшем колом от засохшей крови, будто бильярдный шар, крутилась голова. Выпадающие волосы. Стянутые едва заметным косоглазием серые глаза в рамках синяков. Татуировка глаза на подбородке.

Его руки не имели жил, мышц и даже жира. Они походили на обглоданные, разбитые артритом омерзительные позвонки, произраставшие сразу из плечей. Костяные деревяшки, заменявшие пальцы, со стуком бегали по длинному посоху, высота которого составляла около двух с половиной метров. Сам посох представлял собой невообразимо растянутые мумифицированные человеческие руки, что переплелись между собой. В навершии, образованном из скрюченных кистей, бился мутный зеленый огонь.

Мужчина сортировал добычу. Он принюхивался к принесенным, потом с сипением выдыхал, будто страдая от астмы. Гендальф удивился: неужели страхолюдина, кроме вони, заполонившей депо, может разобрать что-то еще? Но что?

Тех, кто не проходил малопонятный отбор, оттаскивали в сторону и душили прямо на рельсах. Парня в клетчатой рубашке. Подростка, выбежавшего в сумерках на улицу, чтобы расплатиться за неудачный фант. И многих других. Кое-кто успевал прийти в себя – но лишь для того, чтобы напоследок узреть безжизненное и безразличное лицо душителя. Затем огонь посоха вспыхивал зловещим маяком, и убитые вставали. В ряды мертвецов вливались еще свежие, молодые тела, которым предстояло сгнивать прямо на ходу.

Гендальф не знал, кто всем заправляет, зато неизвестный в рваной толстовке полностью отдавал себе отчет в том, кто он.

Когда-то за спиной трепались, что у него повадки эрегированного пениса. Этакое характерное покачивание и подрагивание, словно в предвкушении безраздельной власти над влагалищем. Обычно подобная стойка проявлялась в общении с подчиненными, как бы говоря о его истинном отношении к ним.

Когда-то он получил при рождении имя Пелагей – заготовку для девочки. Только родился страдающий легкой формой косоглазия пацан. Дурацкое имя ему совсем не подходило! Только не ему нынешнему. Однако иное, которое бы соответствовало новому пути, он так и не подобрал.

Когда-то, в прошлой жизни, он наделал немало ошибок.

Проработав на Ивотском стекольном заводе без малого почти всю гребаную жизнь, он, словно варан, взбирающийся по камешкам, добрался до кресла директора по головам. Правда, сладкие девочки и шипучка окружали его совсем недолго.

«ЗОЛА». Чертова «ЗОЛА».

Выкупив контрольный пакет акций, она вышвырнула его вместе с дружками на улицу. Ублюдки нуждались в заводе, тогда как он отчаянно нуждался в деньгах и хорошей жизни. Последующие несколько лет он рвал жилы, пытаясь заново пробиться в люди. Управляющий автозаправки «Лукойл». Старший менеджер «Касперского». И еще черти где. Но характер, предпочитающий мазать дерьмо на других, чем разгребать его, давал о себе знать. И в итоге он вернулся в Ивот, горя желанием пустить «ЗОЛУ» по ветру.

Но как пробраться за частокол, охраняемый лучшими цепными адвокатами? Где притаилась карта, указующая на грязное белье, место которому – под мировой лупой? Чем на скорости под сто двадцать протаранить чужую репутацию?

И ответ нашел его сам.

Глухой мартовской ночью к воротам его коттеджа прибрел довольно скользкий тип. Предложил абсурдное: пойти путем, противным Богу. А напоследок оставил занятную книжицу, содержавшую зловещие ритуалы племен Восточного Камеруна. Колдовство, убийства, призыв демонических начал и всё такое.

И он, черт возьми, увлекся. Да еще как.

Сколотив шайку из таких же, как он, обиженных кретинов, он основал местечковый культ, промышлявший в районе Старого Ивота.

Черное Солнце.

Красивое и идиотское название, подходящее для какого-нибудь бабского коктейля. Он тогда еще не знал, что «ЗОЛА» практиковала создание подконтрольных групп оккультистов и фанатиков. Их, как разменные монеты, швыряли в пасти астральным сущностям и заталкивали в глотки властям. Обычная практика.

Черное Солнце оказалось одной из них.

Просто шуты, сделавшие себе одинаковые татуировки и похитившие восьмилетнего пацана. Настоящие недоумки. Будь они хоть чуть опытнее, у них, возможно, что-нибудь и вышло с тем гребаным призывом какой-то там твари. Но вмешались два молодчика из бюро, занимавшегося расследованием всякого сверхъестественного дерьма. И нанял их не кто иной, как папаша мальца. Только не настоящий, который, кстати, давно сдох, – а приснившийся.