Только простой белый парень, как правило, при всей своей же простодушности, способен щедро поделиться продвинутыми безжалостностью и бесчувственностью с любым самым люто-свирепо-гортанным смертником в глупом кимоно без ущерба для себя, и презрительно-беспощадно пнуть, зарвавшегося в безумии ложного угара, восточно-островного противника зверским ядерным пинком.
К чему это я? Ах да! Нет, мы не скифы мы! Не азиаты мы с раскосыми и жадными очами! Само даже появление у нас хотя бы одного того же самого Блока Александра противоречит этим балаганным выкрикам. Впрочем, Блок – поэт и никто не вправе судить о правомочности его высказываний, будь это пусть бред. Ага! Вот, читатель, характерный штришок возможного в будущем нашего обширно-великого полотна. И не обольщайся в том смысле, что мы якобы бредим.
Е щ е О д н а С л е д у ю щ а я Г л а в а.
Сказать, что он в свои семьдесят выглядел сносно – бессовестно погрешить против истины, а это в корне противоречит целям нашего многословного труда. Погрешить не в том смысле, что приукрасить, а наоборот не оценить редкого уникального чуда природы. В свои семьдесят, ну или вокруг них (мы точно не знаем), не поверишь, виртуальный друг-читатель, он выглядел примерно на пятьдесят, при том пятьдесят этаких моложавых, спортивных и куражливых. В нем все еще оставалось все мужское, ничего стариковского, ни намека. Походка, посадка, осанка, привычки, ухватки, коньяк и автомобили. Могли, разумеется, случаться с ним конфузы, когда на лицо его и на шею, выглядывающую из воротника селекционно-отобранной по заграницам куртки, попадало неподходящее к его подлинному почтенному возрасту освещение. Нескромный луч вдруг изловчался высветить потрескавшиеся и глубоко, как окопы, прорытые сетки серо-бурых морщин, сплетающихся в необратимом хаосе бесчисленных пересечений, и, астрономичностью количества, не уступающие цветастым шедеврам Кандинского. Но то мог случиться лишь миг ужаса, если кем случайно и замечаемый, то и забываемый сразу с бесследной быстротой. А вечно юный, резвый, бессмертный луч успевал, видимо, соскучиться еще до попадания на отталкивающе-неаппетитный компромат, и спешил отвернуться, убрать себя, умчать свое, сотканное из нетленного света, величие от удручения увяданием к только и достойным его неподдельным красотам земли и мира. Старик прекрасно знал свои недостатки и сам не ленился избегать нежелательных очных ставок с естественными и искусственными источниками разоблачения.
Да и что такое морщины в новее новейших времена пластических пересадок, имплантантов, ботоксов и гениальных в присущей им бессовестности хирургов, способных европейски отремонтировать самые разрушительные по степени жуткости повреждения, неумолимо и некрасиво отживающего с курьерской скоростью, лица пациента, виртуозно-бесшовно зашив и заклеив полностью всю поверхность естественного безобразия заплатками, вырезанными из… того же пациента. Из… Троеточие мы, читатель, ставим не из ханжества, а от гадливости проникновения в гнусные и низменные для нашего высокого повествования тайны.
Тогда еще придется отметить, что ежели у пациента не нашлось годных для реставрации участков материала, а то и понадобилось сменить вышедший из строя орган, тысячи свежих особей обоих полов, загибающиеся в тягомотно-бесцветных, монотонно-немногочисленных и лишенных светло-положительных эмоций условиях жалко-убогого быта и мелко-зарплатной жизни, подставят для срезки и вырезки любые требуемые части никому и не нужного в целости тела, ну, и купят, глядишь, скинувшись подержанную иномарку – символ успеха загробного мира дворов, заживо хоронящих на своих узких асфальтных лентах, чахлых газонах и отвратительных в чудовищной крохотности квартирках целые поколения, не выпуская свои жертвы в мир живых до самой уже естественной смерти. Мир живых настолько далек от мира мертвых в собственной чудесной элитной малочисленности, что знает о нем по совсем отдельным верхушкам и недостоверным слухам или по особенным в бытовой бессмыслице жуткостям, смоченным кровавой новизной аттракционов небывалых по дикости преступлений. Мир живых и не подозревает, что там есть мир мертвых. Он думает, что там находится продолжение мира живых, только бедное, глупое и несчастливое. Точнее, он и вовсе не думает о том мире, неисправимо некрасивом и всегда в белесом тумане от пара многолетне-стираемого белья дешевого рейтузного, цвета и толщины, материала, да в запахе ободранных кастрюль с, десятилетиями булькающим бесцветными пузырями, обрыдлым супом. Вовсе не думает, а вспоминает лишь в подобных вышеуказанным случаях. Счастливым не нужны несчастные.
Ну, а для мертвых большой и богато-малонаселенный мир живых так и просто марсианская сказка, фантастические движущиеся картинки которой они жадно и по возможности безостановочно высматривают в, мелькающих ядовито-разноцветными полосками, квадратно-прямоугольных жидко-кристалических стекляшках телевизоров и компьютеров.
Однако, нас носит по волнам, никак не принимающего должную форму повествования, без руля, ветрил и медного компаса. Как это мы еще исхитряемся хоть контурно придерживаться генерального направления? Впрочем, плевать, потом разберемся, если тогда еще нужно останется. А пока, вперед, уважаемые! В том смысле, что надо вернуться к бодрому старичку. Мы уже начали нужную к нему мысль, но по вредной привычке лирически оступились и полетели неудержимо и некрасиво в кювет очередных абстрактных рассуждений, отягченных вульгарно-упрощенной социалкой.
Старичок, говорим, хоть и не лез под недружественные почтенным сединам лучи, не сильно переживал морщинистые неприятности, тем более, что не собирался пока еще никак расстаться со своим, давно, еще с тех пор когда тот в действительности был подлинным, продуманным и сложившимся образом настоящего мужчины. Ну, а настоящему мужчине не положено глубоко переживать по поводу своей внешности, каких бы размеров не достигали неизбежные возрастные погрешности.
Среднестатистический мужчина должен переживать чуть-чуть: побриться, умыться, душ, зубы там, чистые трусы-носки и одежда. Если немедленно не остановиться с перечислением, то уже начнет зашкаливать к подозрению на нетрадиционное. Да еще недавно завели моду на платоническое нетрадиционное.
А одежда?! О, одежда!
Вообще-то нормальный мужчина (не путать с настоящим), достигнув совершеннолетия, носит (если есть возможность) только костюмы классического или классическо-спортивного покроя, ориентируясь на линии, цвет и количество пуговиц, принятые в текущем сезоне. В теплую погоду он носит легкие и светлые, изредка (повторяем: изредка!) может позволить себе надеть белый, зимой теплые и темные, но без фанатизма и также, только в исключительных разовых ситуациях, надевает черный, всегда отдающий отдаленным, а то и близким гангстеризмом или кладбищем. Спортивные, специальные и прочие костюмы нормальный мужчина наденет только по соответствующему случаю. У настоящих мужчин (что тоже неплохо) отношение к одежде чуть другое в силу специфических спецзадач и искривленного видения себя со стороны. Они тоже те еще консерваторы, только с какой-то противоположной позорной стороны спагетти-вестернов. Или не спагетти, а так просто общей отсталости советского человека, плавно и безболезненно доставшейся в наследство человеку российскому. Еще пресловутому российскому достались в наследство корявость, убогость и трусость внешнего рисунка поведения, включая в массе и непревзойденное нигде в мире умение безобразно, сиро, косо и бесцветно одеваться, вне зависимости от имеющихся средств. Вот почему интересно не достались по наследству громадянину-россиянину интеллигентность и альтруизм, вдумчивость и мягкость, неподдельный интерес к искусству и литературе, стремление к образованию, насмешливое отношение к TV и не омраченная грязными познаниями новорожденного капитализма личность, ставящая духовные, да и обычные людские ценности несомненно выше материальных? Не дает ответа.
