Все реки текут к морю. Широкими потоками и узенькими, перепрыгнуть можно, ручейками. Таща на спинах груженые баржи, баркасы или надувные лодченки, кому как придется. С ревом свергаясь со скал, проваливаясь в карстовые трещины, тихо просачиваясь сквозь болотца. Выныривая из-под земли и снова прячась в нее. Сливаясь вместе, чтобы чуть позже разбежаться в разные стороны. Забывая свои истоки. И каждая река так или иначе добирается до своего моря. Даже если мы этого не видим.

Все реки текут к морю.

Всегда.

Девочка стоит на краю длинной насыпи, врезавшейся в реку. Насыпь ничем не продолжается, когда-то очень-очень давно здесь был мост, но его нет, разрушили в войну, только серые каменные опоры, быки, словно бредут через воду к тому берегу. И вода закручивается вокруг них, она коричневая, почти рыжая, такого же цвета как конь Орлик, что возит на телеге ящики с продуктами в их магазин. И как конь, река задирает голову и машет гривой, и с этой гривы летят пенные гроздья. Вдоль реки дует ветер, и трава на склонах насыпи колышется и шуршит. Девочка слышит, как ее зовут по имени, тихонько-тихонько. Кто ее зовет? Ветер? Трава? Река?

Нет, это мама зовет. Она осталась там, сзади, где на склоне насыпи есть маленький песочный пляж и затон, и где можно купаться, там совсем нет течения. Девочка разворачивается и вприпрыжку бежит назад, к маме, своему плавательному кругу, такому новому и красивому, синему с красными рыбками, к своему ведерку, лопатке и формочкам. Она уже не помнит про реку, она занята более важными мыслями: «Как сделать так, чтобы вода, налитая в яму, не просачивалась в землю, сколько «блинчиков» можно сделать, если найти правильный камень, почему не тонут водомерки».

Но когда вечером девочка ляжет спать и закроет глаза, она снова увидит реку, и та превратится в табун рыжих лошадей, бегущих где-то у нее под ногами. И тогда девочка медленно раскинет руки и полетит сквозь ветер через реку, прямо на тот берег, где нет ничего кроме зеленой травы, зовущей ее по имени.

Однажды теплым солнечным днем в одном провинциальном русском городе… Нет, все это уже было. Сначала солнечный день, потом перистые облака, которые, если бы, конечно, снизошли до мелких человеческих дел, могли бы увидеть, как по аллее сквера… Или вот еще того лучше: легкий ветерок, игравший листьями готовой расцвести сирени, вдруг отвлекся и полетел вслед за… Бросим все эти экивоки и начнем четко, без лишних красивостей. Хотя и перистые облака, и ветерок действительно присутствовали.

Итак, теплым солнечным днем 28 мая 201… года по аллее расположенного прямо за железнодорожным вокзалом сквера шли пятеро девушек(?). Нет, всех пятерых назвать девушками никак нельзя. Если для двоих из этой компании закат девической юности догорел не так давно, и привстав на цыпочки, можно даже разглядеть последние розовые сполохи этого самого заката, то еще парочка из этой компании на девушек совсем не смахивала. Пожалуй, их стоит считать дамами. Пятую особу тоже можно отнести к дамам, но тогда уж к дамам постбальзаковского возраста, чей стаж девической юности перешел уже в пенсионный.

Ну и как нам объединить их в единое целое? Пятеро женщин? Суховато. Что-то среднее между советской очередью за дефицитом и женской консультацией. Пятеро особ женского полу? Вы меня простите, но это уже какой-то протокол в полицейском участке года этак 1913-го, пожалуй. Подрастеряла русская словесность многое на своем тернистом пути, теперь вот даже не знаешь, как и вывести своих героинь в люди. Ну да ладно. В общем, они шли.

Шли весело, воодушевленно, нагруженные букетами пестрых тюльпанов, большой коробкой с тортом, чем-то еще скрытым в матерчатых сумках, но наверняка вкусно-домашним. Впереди всех шествовала та самая постбальзаковская дама, высокая полнотелая, обтянутая сиреневым плюшем спортивного костюма, на спине толстовки пайетками вышита фраза "EASY GIRL". Наталья Николаевна – старший («самый старший!» – как она говорила гордо) научный сотрудник отдела древнерусской живописи местного музея. Через ее пышное плечо были перекинуты связанные шнурками некогда белые, а теперь вытертые, потерявшие былой лоск, фигурные коньки.

Собственно, не с Натальи надо было начинать, ну шла она впереди, ну и что. Только начали, а действие уже какими-то кругами поехало. Вон она, сзади всех шлепает, как-то прихрамывает, или нет, не прихрамывает, а просто подтаскивает левую ногу – лопнул ремешок босоножки, и та, превратившись в шлепанец, все время норовит теперь свалиться с ноги и тормозит Лизу. Лиза – главная наша героиня. Елизавета Юрьевна Вихрова, 26 лет, образование высшее, исторический факультет местного университета. Как легко появлялись в девяностые университеты. Вот были в городе пединститут и политех. Думаете, этого достаточно? Не-а. А вот если еще и медучилище было, тогда успех. Медучилище быстро в мединститут трансформируем, сливаем все три вуза и ура! – университет готов. Вот его Лиза и окончила. Младший научный сотрудник. Понятно, чего. Выше уже сказано. Внешность обыкновенная. Таких девушек принято описывать с "не". Например, так: была она НЕ высока, но как-то по-особому стройна и легка .., или вот так: НЕльзя назвать ее красивой, но в ней все счастие мое… Это все НЕ о Лизе. А о Лизе скажем так: НЕ затейливого вида девушка, НЕ накрашена, НЕ слишком модно одета, в общем, НЕ блещет и ничем таким особым НЕ отличается. НЕ выделяется в толпе, таких тринадцать на дюжину. И далее: НЕ глупа, достаточно образована, но НЕ любит выскакивать как чертик из коробочки с бойкими сентенциями.

– Лиза, ну что там у тебя, чего отстаешь-то? – это Женя, вторая девушка в этой компании, она оглядывается, пытаясь поторопить подругу, но, видя, что у той обувная авария, останавливается:

– Ну как всегда у тебя, не понос, так золотуха. Ну давай сюда, – она забирает у Лизы сумку, где брякают о большой термос с чаем две бутылки кинзмараули, ставит ее на скамейку и роется в кармане своих джинсов.

– На вот, – Женя вытаскивает из кармана веревочку, – свяжи оба конца ремешка.

– Как?

– Да просто. Поставь ногу на скамейку.

Женя ловко связывает своей веревочкой разорванный ремешок босоножки.

– Вот, не Версачи, конечно, но дойдешь.

– Спасибо, Женечка, у тебя всегда под руками какой-нибудь ремкомплект найдется.

– А ты как думаешь. Веревочка – первое дело. Я вот, помню, колготками глушитель у машины подвязала, неделю еще так ездила.

Женя высокая и стройная, но Лизе кажется, не красивая, такая «девочка-мальчик». И фигура, и ухватки мальчишеские, да и увлечения, пожалуй. Гонять на машине или гулять свою собаку. Собака у нее – огромный черный ньюф, девочка, зовут Шерри. Такая же толковая, как и хозяйка, даже умеет в звонок квартирный звонить. Но вот ключами пользоваться пока не научилась. Зато Женя все умеет. Даже с дрелью управляется, что по мнению Лизы, является вообще неким запредельным уже умением.

Как-то карниз со шторой в отделе рухнул. И Лизу послали к завхозу, Еленьмитревне. Еленьмитревна – крепкосбитая, даже на вид, надежная, как свая, тетка. И так же крепко держит вверенное ей хозяйство. Только сама решает менять ли сдохший у смотрительниц полотер на новый или еще раз чинить, давать ли взамен рассыпавшегося от ветхости стула такой же раритет или выдать из только что закупленной новой партии. И каждый квартал устраивает перепись всего вверенного ей добра, «а то мала ль кто-нить чево-нить». Несмотря на то, что проторчала она в музее, можно сказать, на передовом крае культуры, с лихом тридцать лет, ухитрялась сохранять свой нижнеломовский говорок. Среди музейных дам имела она прозвище Кулак. Через десять минут Лиза вернулась в отдел с ответом: «А не нада таки шторы тяжаленны весить… Все в отпуску… Я теѐ сама на стенку лезти буду?.. Через неделю Михалыч с дачи воротице, павесит».