– Хорошо. – неохотно согласился Рику и я, расцеловав их обоих, подтолкнула к выходу.

– Идите. Вам уже давно пора.

Когда наступают первые погожие дни, когда земля пробуждается, начинает вновь зеленеть, когда душистый, тёплый воздух ласкает нам кожу, вливаясь в грудь и словно проникая до самого сердца, в нас просыпается смутная жажда бесконечного счастья, желание бегать, идти куда глаза глядят, искать приключений, упиваться весной. [34]

За ними закрылась дверь, а я – невероятно, что именно это было первой эмоцией – почувствовала облегчение. Не надо идти на фильм, который не хочется смотреть, не надо ни с кем знакомиться, бояться сказать что-то не то или выглядеть нелепо, глупо, неуместно, делать вид, что весело на шумном и наверняка пьяном приеме… Когда я успела так разлюбить людей?

«Можно подумать, ты когда-нибудь любила их»

Внутренний голос, почти две недели так прекрасно молчавший, проснулся в самое неподходящее время и я, отвыкнув с ним спорить, вяло запротестовала:

«Раньше я любила людей»

«И где они все теперь?»

Шутка была очень черной, но почему-то насмешила. Хмыкнув себе под нос, я перебрала варианты на вечер. Остаться дома, пойти гулять, сойти с ума или одуматься и догнать своих. Большая часть меня пассивно настаивала снять дурацкое платье и заказать ужин в номер. Буйный угол мозга требовал хлеба, зрелищ и приключений на задницу. На «Месть ситхов» никто не хотел. Развернувшись к своему отражению, я всмотрелась в красивую женщину, которую заметила впервые лишь вчера. Она никуда не делась и казалась еще прекрасней. Испытующе глядя колдовскими зелеными глазами, она бросала вызов и ждала ответа. Волной прокатилось по телу и осталось в кончиках пальцев новое и странное ощущение – ощущение власти красоты. Мир вдруг раскрыл двери и лег у моих ног, ожидая. Смелей. Кивнув незнакомке – спасибо, – я шагнула за порог в вечер, в жизнь.

В воздухе была разлита мечта. Море, сосны, засахаренные фиалки и шампанское – что со мной творится сегодня? Хриплый голос на испанском уговаривал «оставить себе поэзию и радость»[35] Чувственная мелодия захватывала, я едва-едва покачивала бедрами в такт, подпевая про себя, подмечая, как заглядываются на меня мужчины. Или так было и раньше, просто я стала замечать?

Я долго гуляла, приветливо отвечая на улыбки прохожих, но ни на ком не задерживая взгляд настолько, чтобы дать повод подойти и завязать знакомство. Нет, этот вечер только для меня. По узким улочкам Старого года поднялась на вершину холма Сюке полюбоваться с панорамной площадки на раскинувшийся у берега город и остров Сен-Оноре. Говорят, именно у монахов Леринского аббатства томился в темнице человек в железной маске[36]. Мимо мощного и мрачного замка Кастр прошла в церковь Нотр Дам д’Эсперанс, поглазела на фрески Жоржа Ру, зажгла свечу перед позолоченной статуей святой Анны. Пусть все будет правильно.

Когда надоело ходить – да и ноги порядком устали, спустилась обратно на набережную и села за столик в приглянувшемся уличном кафе, заказала двойной эспрессо и «Монахиню»[37]. Горечь кофе бодрила, сладость пирожного нашептывала дерзости. Все вокруг было пропитано духом кино. Всегда равнодушная, в этот вечер я поддалась обаянию фестиваля и мне вдруг захотелось посмотреть какой-нибудь фильм: тот, что я выбрала сама.

Еще по приезду Рэн вручил мне пропуск во все залы дворца. Я так ни разу им и не воспользовалась, но сейчас в задумчивости повертела гладкий прямоугольник в руке. В «Люмьере» сейчас "Звездные войны" и там битком, но вот «Дебюсси» и «Бунюэль» должны быть свободны.

Достала из сумки программку, по которой намедни Рику просил «погадать». Что здесь у нас… "Смерть господина Лазареску" в секции "Особый взгляд" или "Вдвоем"[38] в дебютных работах. Ничего со словом «смерть» в названии смотреть не хотелось. Значит, решено.

Я допила одним глотком кофе, расплатилась и пошла ко дворцу. Было в этом какое-то ребячливое хулиганство – знать, что в этом же месте, за условной стенкой, все мои родные, считающие, что я скучаю одна и ведать не ведающие, как я провожу время.

Зал был вполне полон. Не слишком много людей, чтобы чувствовать себя сардиной в бочке, но достаточно мало для создания иллюзии того, что весь огромный экран принадлежит тебе.

Я выбрала пятый ряд, недалеко от входа, оставив места для поцелуев тем, кому они больше подходили по возрасту. Во время начальных титров вошел запоздавший посетитель, и, видимо, не желая бродить по залу, мешая зрителям, сел тут же. Я глянула мельком на того, кто занял территорию, которую я уже мысленно считала своей, в темноте ничего не разобрала и вернулась к просмотру.

Первые же кадры повергли меня в уныние: фильм был черно-белым, и я рассердилась на неизвестного режиссера. Почему со мной всегда так? Надо было выбирать «Лазареску», а не этот…артхаус. Ну кто, скажите на милость, снимает в наше время скучное серое кино? Зачем вот этот выпендреж? Я хотела уйти и даже приподнялась с кресла, но в последний момент вспомнила, что где-то в это время Рику и Бьянка повезут детей в отель, чтобы оставить с приходящей няней и, если мы пересечемся, во второй раз мне не отвертеться. Блядь. Надо было купить попкорн. Вернув зад на место, осмотрелась по сторонам. Зрители увлеченно смотрели в мерцающее полотно, на лицах застыл сдержанный интерес. Чертовы эстеты-интеллектуалы. Я вяло скользнула взглядом на экран. Мужчина и женщина просто стояли и о чем-то громко спорили. Актриса была аристократически утонченной и немного высокомерной, грубоватый резкий партнер ей совершенно не подходил. Кажется, они выясняли, кто чьи лучшие годы жизни испортил. Я откровенно зевнула, запоздало прикрыв рот рукой.

– Ужасно скучно, не правда ли?

Оказывается, мой сосед пересел ближе и сейчас заговорщицки смотрел на меня смеющимися глазами. Вот так вот смело заговорить с незнакомой женщиной… Каков нахал! Но было что-то располагающее в его улыбке, что-то, что я улыбнулась в ответ и прошептала:

– Ужасно! Почему нельзя снимать понятные, а главное, цветные фильмы? Ну вот хотя бы как… – я запнулась, пытаясь вспомнить хоть один понравившийся мне за последнее время фильм. О, точно! – Вот как, например, «Троя»

– Или «Титаник» – с готовностью подхватил незнакомец.

– Или «12 друзей Оушена» – вспомнила я новое название.

– У вас слабость к Брэду Питту?[39]

– Нет, к комедиям.

– Тогда «Знакомство с Факерами».

– Да! Правда ведь, смешной? И «Эффект бабочки» мне понравился.

– А в нем уже что смешного?

– Да, действительно. «Шрек».

– «Пила».

– «Пила»? – от изумления я застыла, а он, невинно глядя на меня, смущенно пожал плечами:

– Вот, почему-то все так реагируют.

Мы рассмеялись одновременно и громко, вокруг сразу же за возмущались, и от этого стало еще веселей. Соблюдая приличия, я зажала себе рот ладонью, чтобы не выпустить смех наружу, он отзеркалил мой жест, и какое-то время мы оба тряслись от беззвучного смеха, не в силах ничего с собой поделать.

«Понимаете ли, стоит мне в этот день засмеяться – обязательно попадает в рот смешинка, и я так наполняюсь веселящим газом, что просто не могу удержаться на земле. Подумаю о чём-нибудь смешном – и взлетаю, как воздушный шар. И, пока не подумаю о чём-нибудь очень, очень грустном, никак не могу опуститься!» – подходящая цитата из «Мэри Поппинс» всплыла в моей голове сама по себе, и стала грустной мыслью, которая помогла успокоиться. Я виновата перед книгами. Я не должна о них вспоминать. Волшебная смешинка исчезла внезапно, как и появилась. Мой нечаянный знакомый тоже замолчал, и в наступившей тишине я вдруг явственно почувствовала напряжение, сгустившееся вокруг нас. Я смотрела на него – и теперь видела, и он словно бы только что меня увидел. Как-то резко дошло, что он привлекателен и молод, а на мне платье, не скрывающее ничего, и мы не отрываем друг от друга взгляда. Смутившись, я неловко кивнула ему и отвернулась, заставив себя сосредоточиться на действии, разворачивающемся на экране. Что угодно, лишь бы не думать о том, какие же крупные и красивые губы у мужчины, сидящего слишком близко.